Страница 3 из 76
— Я должен отвести тебя в залу, — хрипло сказал он и попытался отстранить ее от себя.
— Нет! — Анна приподнялась на цыпочки и неистово прижалась губами к его рту.
Он застыл, но всего лишь на секунду. Пока она неумело, но страстно целовала его. Дом железной хваткой сомкнул руки на талии Анны. Его рот открылся — жаркий, влажный, словно пожирающий ее губы… и они медленно опустились на траву.
Несколько мгновений спустя крик Анны наполнил ночь.
Глава 1
Уэверли Холл, 1856 год
Был прекрасный летний день — теплый, солнечный, на небе ни облачка. Омрачало его лишь одно событие: сегодня хоронили маркиза Филипа Уэверли.
Смерть его была внезапной и преждевременной. Маркизу исполнилось всего пятьдесят, он всегда отличался отменным здоровьем, и даже его отец, герцог Рутерфорд, в свои семьдесят четыре все еще пребывал в добром здравии. Но, видимо, от судьбы не уйдешь: Филип неожиданно схватил инфлюэнцу и через несколько дней скончался.
Поскольку маркиза Уэверли хоронили за городом, у могилы собралось не больше сотни человек: местное дворянство, помещики и фермеры-арендаторы бок о бок с герцогами и графами в окружении всего населения Дултона — булочников, мясников, плотников, доярок и пастухов. Едва ли они пришли из любви к покойному маркизу, которого здесь мало знали: Филип Сент-Джордж был ученым и большую часть жизни провел в путешествиях по экзотическим странам. Некоторые явились на похороны из уважения, но многих привело сюда чувство долга. Долга перед маркизом Уэверли и его отцом, герцогом Рутерфордом. Даже королева прислала свои соболезнования.
Все только и говорили о том, как это странно, что Филипа хоронят за городом, в Уэверли Холл, а не в фамильном склепе в Рутерфорд Хауз рядом с многочисленными прославленными предками.
Анна как могла старалась утешить герцога, который в эти последние несколько лет был для нее единственной опорой. Она нежно обняла старика, оплакивающего единственного сына. Анна никогда не испытывала симпатий к Филипу, с которым даже не была близко знакома, но искренне любила его отца. Горе герцога стало ее горем. Поэтому, когда появились мужчины, несущие на плечах гроб, у нее от слез все поплыло перед глазами.
В своей короткой жизни Анна лишь раз видела похороны — своего отца. Ей было тогда всего десять лет, но она хорошо помнила, какое страдание, какую огромную боль пережила в тот момент. Только те похороны совсем не походили на нынешние. Отец Анны всегда был бесплодным мечтателем и не мог усидеть на одном месте, поэтому девочка росла одна и, можно сказать, была лишена семьи. На простую, короткую церемонию в Бостоне собралась лишь горстка соседей, которых Анна толком не знала. Никто не подошел к могиле, за исключением священника… Вскоре Анна уехала из Америки, чтобы никогда туда не возвращаться.
Анна крепче сжала руку герцога и украдкой бросила взгляд на его отрешенное лицо. Если бы она могла принять на себя всю его невыносимую боль, всю тяжесть непосильного для старика испытания! Но это было невозможно, и молодая женщина лишь сжимала ладонь герцога, надеясь хоть сколько-нибудь облегчить его горе.
Кларисса, вдова Филипа Сент-Джорджа, бросила в могилу белую гвоздику. Ее бледное лицо казалось высеченным из слоновой кости, в голубых глазах блестели слезы, но держалась она мужественно. Никто не осмелился подойти к ней со словами утешения, никто, даже Анна, которой, несмотря на разницу в их положении, хотелось это сделать.
На крышку гроба полетели горсти земли… Толпа вдруг заволновалась. От нетерпения или по какой-то иной причине? Анне было все равно. Она целый день старательно игнорировала колкие реплики и замечания, как делала это уже много лет. Но сейчас Анна стояла рядом с герцогом. И деревенские жители, осуждавшие девушку и смеявшиеся над ней в самый тяжелый период ее жизни, помещики, распространявшие сплетни о ней, аристократы, которых она ни разу не видела, потому что не отваживалась поехать в Лондон, — теперь все как один жали ей руки и бормотали свои соболезнования. Анна автоматически разглядывала скорбные лица людей, неспешной чередой проходящих мимо герцога. Выражения их были различны. Физиономии деревенских жителей казались полными необъяснимой тревоги; у фермеров-арендаторов читалась на лицах почтительность и некоторая нервозность; у соседей-помещиков они были уважительные, но холодные; у аристократов — уважительные и озабоченные одновременно…
Анна заметила, что собравшихся почему-то охватило еще большее волнение. Или любопытство. По толпе пронесся сдержанный гул. Затем Анна увидела, что все головы повернулись в одну сторону. Она посмотрела туда же, и в то же мгновение земля буквально ушла у нее из-под ног.
На холме Анна увидела черную лакированную карету с огромным серебряным гербом Лионзов на двери, запряженную четверкой вороных. Два кучера в черных с серебром ливреях держали поводья; два лакея, одетые точно так же, стояли на задней подножке. Дверь кареты распахнулась, и из нее вышел Доминик Сент-Джордж.
Анне показалось, что у нее останавливается сердце.
Он был с непокрытой головой, густые волосы ерошил ветер. Плечи казались непомерно широкими, а фигура более высокой, чем сохранила память Анны. Доминик стоял слишком далеко от нее, и она не могла разглядеть его лица. Впрочем, ей это было и не нужно, она и так помнила каждую его черточку и не забудет, как бы ей этого ни хотелось.
До чего же она ненавидела этого человека!
Из-за него она страдала все эти бесконечные четыре года, всеми отвергнутая и осуждаемая за то, в чем не была виновата. Дурная слава прицепилась к ней и стала ее вечной спутницей. И все это из-за него, из-за одного него!
Анна стояла и смотрела на Дома, не в силах пошевелиться. Итак, он вернулся. Не думала она, что он когда-нибудь приедет — даже на похороны собственного отца.
Ее дыхание стало частым и прерывистым. Анна была уверена, что он больше не волнует ее. Но нет, она ошиблась. Он волновал ее так же сильно, как и раньше.
Анна внутренне вся сжалась, мысленно твердя, что должна во что бы то ни стало держать себя в руках, особенно сейчас, перед всей этой толпой, собравшейся проводить Филипа Сент-Джорджа в последний путь. Перед толпой, которая несколько лет назад окрестила ее американской авантюристкой. Если она выкажет хоть какое-то волнение или смущение, все подумают, что она до сих пор любит Доминика. Возможно, и он решит так же. Анна уже прошла хорошую школу и знала, что надо быть сильной: это вопрос выживания.
Все головы повернулись в ее сторону, и все взгляды, только что устремленные на Дома, теперь устремились на нее. Анна почувствовала, как страх сковывает тело. Четыре года назад из-за нее и Дома разгорелся грандиозный скандал, но Дом никак от него не пострадал. О нет, только она одна стала объектом грязных сплетен, мишенью для косых взглядов и перешептываний за спиной, только она одна! Он предал ее. Как он осмелился вернуться?
Доминик Сент-Джордж с изумлением смотрел вниз на толпу одетых в траур людей, окруживших могилу, не в силах поверить в то, что предстало его глазам.
Лошади за его спиной раздували ноздри, их забрызганные грязью бока лоснились от пота. Когда Филип заболел, Доминик находился в Париже. Известие о болезни отца виконт Лионз получил два дня назад и, немедленно покинув Париж, провел в дороге два дня и две ночи.
Но в послании не говорилось, что отец может умереть.
Неожиданность ошеломила его. Дом почувствовал, что его мутит. Мужчины в черных сюртуках и шляпах, женщины в черных шелковых платьях, священник, стоящий у открытой могилы… Боже мой, маркиз умер!
Умер его отец.
Дом пошатнулся. Кто-то подошел к нему сзади: это был его слуга Вериг.
— Господи, сэр… — тихо произнес он.
— Оставь меня, — резко оборвал Дом.
Вериг вернулся к карете. На его лице застыло печальное, озабоченное выражение.
Доминик не был сентиментальным человеком, но его глаза вдруг наполнились слезами. Он корил себя за то, что отсутствовал так долго, за то, что толком не знал своего отца, — за все.