Страница 12 из 19
Он замолчал и прошелся по кругу, левой рукой придерживая массивные складки окаймленной пурпуром тоги. Правая рука была свободна для жестикуляции.
– Короткий путь к власти, легкая дорога к превосходству, – повторил он. – И все мы знаем этих людей, не так ли? Первый среди них – Гай Марий, наш уважаемый старший консул, который собирается претендовать на консульство снова и опять заочно. По нашему желанию? Нет! По желанию Народа, конечно же! Как иначе Гай Марий мог занять свое нынешнее место, если не с согласия Народа? Некоторые из нас боролись с ним, боролись изо всех сил, до изнеможения, используя все допустимые средства, разрешенные законами Республики. Безуспешно! Гай Марий имеет поддержку Народа, пользуется благосклонным вниманием Народа, а в кошельки некоторых народных трибунов сыплет деньги. Сегодня, увы, этого достаточно для успеха. Богатый как Крез, он купит все, чего не сможет добиться другим путем. Таков Гай Марий. Но я собирался говорить не о Гае Марии. Простите, сенаторы, что позволил чувству увести меня слишком далеко от главной темы.
Он вернулся в первоначальную позицию, повернулся к возвышению, где сидели курульные магистраты, и обратился к Гаю Меммию.
– Я вышел говорить о другом выскочке, менее знатном, чем Гай Марий. О том, кто ссылается на предков-сенаторов, может говорить на хорошем греческом, кто образован, живет в своем доме и имеет огромную власть, кто и в глаза не видывал навоза… А впрочем зрячи ли вообще его глаза? К тому же он вовсе не римлянин, чтобы ни утверждал. Я говорю о квесторе Гнее Помпее Страбоне, назначенном августейшим собранием служить правителю Сардинии, Титу Аннию Альбуцию.
Кто же этот Гней Помпей Страбон? Помпей, претендующий на кровную связь с Помпеям в этой Палате на протяжении нескольких поколений, хотя было бы интересно узнать, насколько тесны эти связи. Богатый как Крез, ибо половина северной Италии ходит у него в клиентах. Он безраздельно властвует на принадлежащих ему землях. Вот кто такой Гней Помпей Страбон.
Скавр возвысил голос до крика:
– Члены Сената, до чего мы докатимся, если новоиспеченный сенатор, сделавшись квестором, имеет наглость предъявлять обвинение своему начальнику? Что, нам не хватает молодежи и нельзя занять три сотни мест в Сенате римлянами? Я поражен! Неужели этот Помпей Косоглазый действительно так слабо представляет себе правила поведения членов Сената, что решился обвинять старшего? Что случилось с нами, если мы позволяем подобным Помпею Косоглазому занимать их толстыми задницами сенаторские кресла? Почему он мог так поступить? Из-за невежества и невоспитанности – вот почему. Некоторые вещи, сенаторы, просто не делаются! Такие, например, как обвинение старшему, близких родственников, включая родственников по браку. Не делаются! Тупой, самонадеянный, дурно воспитанный – в латинском языке нет достаточно едких эпитетов, с помощью которых можно бы описать достоинства выскочек вроде Гнея Помпея Страбона, этого Косоглазого!
Со скамьи трибунов послышался голос:
– Марк Эмилий, подразумевается, что Тита Анния Альбуция следует похвалить за его поведение? – спросил Луций Кассий.
Принцепс Сената вздернул голову, как кобра перед прыжком:
– О, растешь, Луций Кассий! – сказал он. – Речь сейчас не о Тите Анний. Естественно, с ним обойдутся надлежащим образом. Он подлежит суду. Если обнаружится, что он виновен, последует должное наказание, предписанное законом. Предмет спора здесь – порядок поведения, этикет. Проще говоря, манеры! Этот выскочка виновен в вопиющем нарушении манер!
Он обвел взглядом Палату.
– Я заявляю, сенаторы, что Тит Анний Альбуций понесет ответственность за изменнические настроения. Но в то же время пусть городской претор напишет письмо – очень жесткое письмо! – квестору Гнею Помпею Страбону и сообщит, что тому ни при каких обстоятельствах не позволено обвинять начальство, выказывая свое невежество.
Палата быстро проголосовала за это, лишь бы отвязаться.
– Я думаю, Гай Меммий, – сказал Луций Марций Филипп, аристократически растягивая слова, – что следует назначить обвинителя по делу Тита Анния Альбуция прямо сейчас.
– Есть возражения? – спросил Меммий, осмотревшись.
Возражений не было.
– Хорошо. Сенат назначает обвинителя в деле Государства против Тита Анния Альбуция. Я услышу какие-нибудь имена? – спросил Меммий.
– Дорогой претор, имя может быть только одно, – сказал Филипп, все так же растягивая слова.
– Говори, Луций Марций.
– Конечно, это наш ученый молодой человек из судов Цезарь Страбон, – ответил Филипп. – Я хочу сказать, нельзя нарушать традицию. Уверен: обвинитель Тита Анния должен быть косоглазым!
Вся Палата расхохоталась, и Скавр сильнее всех. Когда веселье утихло, единогласно проголосовали назначить обвинителем молодого косоглазого Гая Юлия Страбона – младшего брата Катулла Цезаря и Луция Цезаря. Тем они потешились над Помпеем Страбоном. Когда Помпей получил строгое письмо Сената /плюс копию речи Скавра; по выражению Гая Меммия – чтобы подсыпать соли на рану/, он поклялся, что эти богатые и могущественные аристократы однажды у него еще попрыгают, нуждаясь в нем больше, чем он в них.
Ни Скавр, ни Метелл Нумидиец, даже благодаря напряженной борьбе, которую они вели, не смогли поколебать решимость Народного собрания назначить Гая Мария кандидатом на консульство заочно. Они не могли иметь влияние в Собрании центурий, потому что избиратели второго класса не забыли и не простили Скавру его памятной речи, в которой принцепс заявил, что они ничтожны и ничем не лучше избирателей третьего и четвертого классов.
Собрание центурий дало Гаю Марию мандат на все время до победы над германцами, и не хотело и слышать о ком-то ином на этом месте. Избранный старшим консулом второй раз подряд, Гай Марий был исключительно популярен и мог не бояться соперников в борьбе за место Первого Человека.
– Но не первого среди равных! – сказал Метелл Нумидиец юному Марку Ливию Друзу, год назад вернувшемуся в юриспруденцию после короткой военной службы. Они столкнулись перед трибуной городского претора, где Друз стоял вместе со своим другом и деверем Сципионом-младшим.
– Боюсь, Квинт Цецилий, – сказал Друз, – что на этот раз я вам не попутчик. Да, я голосовал за Гая Мария. И не только сам голосовал, но и убедил большинство моих друзей и клиентов последовать моему примеру.
– Вот – предатель своего класса! – огрызнулся Нумидийский.
– Отнюдь, Квинт Цецилий. Видите ли, я был в Арозио, – сказал Друз спокойно. – Я своими глазами видел, что может случиться, когда сенаторская заносчивость заглушает голос здравого смысла. Прямо скажу, будь Гай Марий косоглаз, как Цезарь Страбон, невежествен, как Помпей Страбон, низкороден, как рабочий в порту Рима, вульгарен, как всадник Секст Перквитин – я бы все равно голосовал за него. Я не верю, что у нас есть другой такой полководец, и против того, чтобы над ним стоял консул, который будет его третировать, как Квинт Сервилий Сципион третировал Гнея Маллия Максима.
Он ушел с большим достоинством, оставив Метелла стоять с разинутым ртом.
– Он изменился, – сказал Сципион-младший, который все еще разделял взгляды Друза, но начал отдаляться от друга с тех пор, как они вернулись из Заальпийской Галлии. – Мой отец говорит, что, если Марк Ливий не поостережется, то превратится в демагога в самом худшем смысле этого слова.
– Как он может! – воскликнул Метелл. – Его отец, цензор, был непримиримым противником Гая Гракха и юного Марка Ливия воспитывал в патрицианском духе.
– Это после Арозио он изменился. Вернувшись, он не расстается со своим закадычным другом Сило, марсийцем, с которым сдружился после битвы, – фыркнул Сципион. – Сило приехал из Альба Фунентия и хозяйничает в доме Мария Ливия, как в своем собственном. Они подолгу просиживают за разговорами, а меня никогда не приглашают присоединиться.
– Ох уж это Арозио, – сказал Метелл, немного смущенный тем, что говорит это сыну того, кто в случившемся под Арозио виновен.