Воздержание поручика Ржевского

Ржевский: Господи, за что я так несчастен?

Георгий Победоносец сплевывает и отворачивается. Ржевский достает из ящика стола пистолет, заряжает его и взводит курок. Подносит ствол пистолета к виску, потом, передумав, вкладывает дуло в рот. Палец Ржевского на спусковом крючке напрягается, кончик его белеет... Георгий Победоносец затыкает себе пальцами уши и зажмуривается, конь Святого Георгия прячет голову под крыло дракона, дракон невозмутимо ковыряет кончиком копья в зубах и косится на Ржевского.

В комнату строевым шагом входит денщик Ржевского Прохор с подносом в руках. На подносе стакан водки и огурец.

Денщик Прохор (торжественным голосом): Ваше благородие, сутки истекли!

Ржевский несколько секунд непонимающе смотрит на Прохора, потом рука его разжимается и падает, но пистолет, зажатый зубами остается торчать изо рта. Георгий Победоносец, не дождавшись выстрела, открывает глаза, дракон, сплюнув, возвращает Святому копье и бьет крылом коня по морде. Прохор пытается вытащить изо рта Ржевского ствол пистолета, но поручик только мычит, не разжимая зубов.

Денщик Прохор (умоляющим тоном): Ваше благородие, пистолетик-то отдайте. Пить же неудобно, да и стрельнуть, ненароком, может.

Все тщетно. Прохор обращает вопросительный взгляд к иконе. Георгий Победоносец суфлерским жестом изображает хук справа и поощрительно кивает головой.

Денщик Прохор (орет в полный голос): Отдай пушку, дурак!

Прохор бьет Ржевского кулаком в ухо и с хрустом выворачивает пистолет у поручика изо рта. Ржевский хватает стакан с водкой и единым духом выпивает его, целует в засос Прохора, подмигивает Георгию Победоносцу и выходит в соседнюю комнату. Оттуда доносится хлопанье пробок, звон посуды, голоса друзей: "Ржевскому Ура!!!", "Железный человек! Я бы так не смог!", "Господа, он жив и в своем уме! Даже не верится!". Далее слышны только звуки выпивания и закусывания.

Конногвардейский бульвар.

Несмотря на поздний час, бульвар полон гуляющими, слышен смех, пение, музыка, звуки выпивания и закусывания. По бульвару, обнявшись, идут отец Павсикахий и доктор Михельсон. У доктора перевязана голова, монах сильно хромает. Оба вдрызг пьяные.

Михельсон (путая по-пьяному делу русский и немецкий): ... И тогда обер-лейтенант Ржевский берет палька для занавеска и бьет майн копф унд танцен на мои очки!

Отец Павсикахий (нравоучительным тоном): Десница Божья тебя покарала, а не палька для занавеска! Это ж надо русскому человеку такое страстотерпство учинить: все пьют, а ты не моги! Да еще в буфет привел! С-садист!

Михельсон: Майн фройнд Поссикахус! Вы не понималь!

Отец Павсикахий: Да все я понималь! Давай лучше выпьем!

Михельсон: Майн Гот! Их канн нихт! Я не мочь больше...

Отец Павсикахий: Ты меня уважаешь?

Михельсон: Я! Натюрлих!

Отец Павсикахий: Тогда, пей!

Оба выпивают и закусывают.

Отец Павсикахий: Теперь споем! Ой, ты Галю, Галю молодая! Чому ты не вмерла, як была малая?

Михельсон: О Тананбаум, о Тананбаум, ви грюйн зинд дайне блеттер!

Отец Павсикахий: Мда! Гармония, где ты? Ау!

Михельсон: Майн либер Поссикахус! Дас ист унмёглих! Это есть невозможно - языковые трудности...

Отец Павсикахий: Врешь, курва лютеранская! Для русского человека невозможного нет! А ну, запевай. Ать, два!

Михельсон и Отец Павсикахий (дуэтом):

Айне кляйне кто-то рядом

Вдоль по шрассе проходил.

Официрен синим задом

Русишь медхен удивил.

Палкой в копф, заклепкой в жопу,

Аллес рихтиг! Ничего!

Тупо пялится Европа

В петербургское окно!

Вильст ду глюк? Тогда скорее

Что-нибудь себе налей.

Чтобы был ты здоровее,

Тринкен шнапс и водку пей!

Ком цу мир! Ты третьим будешь,

Однунг, брат, у нас такой.

Хрен Россию ты забудешь!

Тринкен, брудер, по второй!

Вундербар! Нальем по третьей!

Дизе цайт - как раз бухнуть,

И не морщись, доннер веттер,

Про закуску не забудь!

Кто там лезет за закуской?

Кукен, кукен унд гезейн:

Дас ист каце - кот, по-русски.

Цап-царап, ауфвидерзейн!

Что ты вялый, как сосиска?

Готт им химмель! С немцем пью!

Эй, душа, посторонись-ка,

А не то, щас оболью!

Что ж ты шляфен? Эх ты, соня!

Мы с майн фройнд собрались спеть.

Поссикахус с Михельсоном

Русским - здраво, немцу - смерть!

Из-за сугроба выпадает пьяный Ржевский. Он без головного убора, но зато, при двух саблях. На одной ноге сапог со шпорой, на другой валенок.

Михельсон: Майн либер обер-лейтенант! Как Ви себя чуйствовайт?

Ржевский (со слезой в голосе): Оставь меня, коварная!

Тобой отвергнут я.

Тебе любовь не надобна,

Лишь задница моя!

Поручик падает на грудь отцу Павсикахию и рыдает. Отец Павсикахий ласково гладит Ржевского по голове и успокаивает.

Отец Павсикахий: Не плачь, сын мой. Третьим будешь.

Ржевский сразу же успокаивается, все трое выпивают и закусывают.

Из-за угла, прямо на выпивающих, с громким смехом выбегают молодой чиновник и девица.

Девица: Мсье, у Вас есть лошадь?

Молодой чиновник (оттопыривая зад): Да, мадмуазель, серая в яблоках!

Ржевский: Серая, говоришь? (бьет чиновника в глаз, тот падает) В яблоках? (валит девицу в снег и заворачивает ей юбки на голову.

Отец Павсикахий: У-у-у, с-соблазн бес-совский!

Михельсон: Ржевский! Фас!

Ржевский рычит и впивается зубами девице в ягодицу. Девица визжит.

Конногвардейский бульвар.

Несмотря на поздний час, бульвар полон гуляющими, слышен смех, пение, музыка, звуки выпивания и закусывания. В кадре появляется Ржевский. Он сплевывает, вытирает окровавленный рот куском нижней юбки и хищно смотрит на толпу гуляющих.

Ржевский (рычащим голосом): Серая, говорите? В яблоках?

Поручик обнажает обе сабли и решительным шагом направляется к толпе петербуржцев.

По экрану идут титры:

А в это время, в маленьком уральском городке, отец и сын Черепановы работали над первой моделью отечественного паровоза.

Сочинено сие трагическое повествование петербургским жителем Женькой Красницким в лето 1992 от Рождества Христова, по поводу переименования взад Северной Столицы.