Страница 12 из 51
Жарко было и самому майору. Он расстегнул ворот гимнастерки, на утонченном лице выступили крупные капли пота. Он то и дело вынимал надушенный платок и осторожно проводил им по шее и чуть порозовевшим щекам.
Глухо рокотали двигатели; лодка ушла на глубину.
- Сергей, - еле слышно ответил Остапенко.
- Сергей, а дальше?
- Семенович… Остапенко.
- Что ты делал на немецком корабле?
- Ничего… я ничего не мог делать…
- Что же - тебя туда сувениром взяли?
- Кем?
Деревенский пацан Сережка не знал этого мудреного слова.
Майор Жаворонок с досадой вздохнул:
- Слушай меня, парень. Сейчас не время шутки шутить. Ты попал в скверную историю. В очень скверную. Тебя взяли на вражеском боевом корабле. Ты понимаешь, что это значит? Чем ты там занимался - неизвестно. Ты знаешь, что полагается за сотрудничество с врагом?
Жаворонок прекрасно знал, чем занимались на вражеском корабле Сережка и Соломон. Но он нуждался в стопроцентной уверенности: он хотел быть уверен, что слышит правду, причем всю правду. К тому же страх и чувство вины неизменно располагают к сотрудничеству и никогда не бывают лишними.
То, что Сережка попал в скверную историю, тот понимал и сам. Не привыкать. Он уже и не представлял себе иных историй.
- Я не сотрудничал! Меня силком привезли… из концлагеря…
Курить на подлодке не разрешалось, но у майора был особый статус. Ему разрешалось все, и Жаворонок закурил. Дополнительный фактор, токсическое воздействие. Он не думал об этом, действовал по наитию.
- Да? А вот твой дружок поет другое…
Сережка тупо смотрел на особиста.
Соломон? Поет? С чего ему петь? С другой стороны, можно и спеть, если велят… Он и сам и споет, и станцует. Хотя станцевать у него вряд ли получится.
- Не понимаешь? - усмехнулся Жаворонок.
- Нет…
- Видишь ли, дружок твой дорогой говорит, что вы были добровольцами. Что вам пообещали свободу, безоблачную жизнь в Германии, если вы согласитесь работать на фашистскую науку.
Это звучало настолько бредово, что Сережка вновь не нашелся с ответом. Он и поверил Жаворонку, и не поверил.
- Как звали врача, который работал с тобой в лагере? - Майор резко сменил тему. Этот вопрос он задал в третий раз.
- Валентино…
- Опиши мне его.
Майор искал противоречия в показаниях, и они, конечно, случались. Остапенко путался. Валентино получался у него то высоким, то не очень, то брюнетом, то шатеном, то полным, то стройным. Самому Жаворонку все это начинало надоедать. Он щурился от табачного дыма.
- Ну так все же: что ты делал на корабле?
- Ничего…
- Хорошо. Допустим. Что с тобой делали на корабле?
- Уколы кололи…
- Какие?
- Откуда же мне знать…
- Больно было? - участливо спросил майор.
- В лагере больнее…
- Ну и дальше?
- Что дальше… плохо было… тошнило, рвало… поносило… сыпь была. Сознание потерял.
- Ладно. Мы сделаем тебе анализы и все проверим, - предупредил майор. - Еще что было?
- Еще в камеру водили…
- Что за камера?
- Не знаю… Там машины какие-то…
- Тоже было больно?
- Не, там не больно. Но потом все равно рвало. И волосы лезли…
Жаворонок задумался. Пока все совпадало с предположениями и прогнозами. Лучевая болезнь интересовала Лаврентия Павловича особенно.
- И ослабел, говоришь, сильно? - спросил он неожиданно.
- Да… ноги не ходят…
- Угу. А как же ты Месснера убил?
- Кого? - Остапенко наморщил лоб.
- Немца. С которого вы шмотки сняли.
Сережка разволновался. Он почувствовал, что его поймали на явном несоответствии, хотя он рассказывал чистую правду.
- Я не знаю, как оно получилось, - произнес он с горячностью. - Мы же вдвоем… Это как сила какая-то прилетела откуда-то. Мы не думали, что получится. Я и помню-то слабо. Он такой гад был…
- Гад, - согласился Жаворонок. - И все же? Как?
- Отвернули балясину железную… там была такая над койкой…
- Чем отвернули? - иронически усмехнулся майор.
- Крестом.
- Каким еще крестом?
- Вот этим, - дрожащими руками Сережка полез за пазуху, вывалил на ладонь погнувшийся крестик.
Жаворонок покачал головой:
- Так ты, выходит, верующий?
Остапенко пожал плечами. Ему было трудно определить свое отношение к религии. Он знал только, что крест его спас.
- А ведь пионером был небось? - Майор прищурился еще сильнее.
- Был. У нас все были…
- Пионер, а крест носишь. Ну-ка, снимай и давай сюда.
- Нет!
Сережка выкрикнул это звонко, страшно.
Он накрепко зажал крестик в кулак и отпрянул. В глазах его Жаворонок прочел готовность убить и его, особиста, как гада-Месснера, если понадобится, если он только посмеет посягнуть на крест. Ему уже приходилось видеть подобный огонь в очах фанатиков-мракобесов, которых он сутками выдерживал без сна, в стоячем положении, и которым мочился в лицо и расплющивал суставы.
- Ну-ну, - майор покачал головой.
Сережку трясло.
Вдруг глаза его, извергнув последнее пламя, закатились, и он грохнулся в обморок.
Глава седьмая
ДОПРОС ДИССИДЕНТА
Соломон Красавчик держался увереннее.
Это удивило майора Жаворонка: ведь парень, как-никак, совершил убийство, хотя бы и ненавистного фрица. Майор уже знал, что именно Соломон нанес основные удары, добившие Иоахима Месснера. Непонятно, как он вообще поднял тот здоровенный брус после такой жизни.
Более того - уверенность Соломона граничила с наглостью.
Вдобавок он изъяснялся намного складнее и грамотнее, чем Остапенко, и это почему-то было неприятно Жаворонку. Не то чтобы майор был таким уж ярым антисемитом, да и партия еще не до конца созрела для антисемитского курса. Но Жаворонок нутром чувствовал чужого.
Чужого, которого ревнивый и капризный еврейский Бог поцеловал в темечко и наделил недюжинными умственными способностями, которых не то чтобы не было у соплеменников майора, но которыми отличались слишком многие представители «богоизбранного народа».
Жаворонок, конечно, не продумывал всех этих мыслей, он просто испытывал неприязнь пополам с любопытством.
- Как же ты немца уделал? - поинтересовался майор, глядя Красавчику прямо в глаза-маслины.
Тот пожал плечами:
- Вы знаете, бывают моменты, когда силы удесятеряются. Мы слишком натерпелись от этого паразита, и мне было очень легко его завалить.
Он говорил то же, что и Остапенко, но иными словами.
- К тому же мне помогал Сережка, - добавил Соломон.
Дружка вытягивает, накидывает ему очки.
Жаворонок вздохнул:
- Видишь ли, Соломон, у органов есть все основания подозревать, что вы расправились с Месснером не только из ненависти. Понятно, что он не вызывал у вас дружественных чувств. Но не только из-за этого.
- А из-за чего же еще?
Майор вздохнул еще горестнее:
- Есть подозрение, что вы убирали свидетеля. То есть поступили как обычные уголовники, хоть это и был наш общий враг.
Можно задаться вопросом: зачем понадобились Жаворонку все эти допросы с ловушками? К чему? Подростков готовили совершенно к другому, и майор это преотлично знал. То, чем он занимался, было полной бессмыслицей и при любом результате не отразилось бы на дальнейшем. Даже если бы он точно установил, что парни замешаны в профессиональном шпионаже. Но дьявол иррационален, и государственные машины подавления, им сооруженные, иррациональны тоже. Однажды запущенные, они уже не в состоянии остановиться - они могут только сломаться.
Жаворонок просто выполнял свою работу.
Привычную.
Он делал то, что делал всегда. Он был обязан это делать. В противном случае всегда нашлись бы негодяи, которые поспешили бы донести, обвинить его в утрате бдительности, в близорукости и вредительстве.
И еще он увлекся, будучи энтузиастом своего ремесла.