Соседи

– Отпусти, сука. Поймаю – убью!

Павел оглянулся. Медноволосая растаяла, мигом смоталась куда-то, забыв об избавителе. Останавливались парочки, одинокие любопытствующие, издали поглядывая на схватку: разумной помощи ждать было неоткуда.

– Ты погоди, остынь, успокойся, все в порядке,- увещевал он парня. Хотелось уже разойтись, не ввязываясь в историю. Но противник его добром кончать не собирался.

– Ты только пусти,- повторял он с бесконечной злобой в голосе.

Эти слова он даже не произносил, а словно шипел, пыхтя, изогнувшись и уставясь в лицо Павла немигающими глазами. Тому стало на какой-то момент не по себе, жутковато. Надо было продолжать жить, заниматься своими делами, встречаться с Дашей, идти в гости, а тут полная остановка, и неизвестно, как с этого места сойти. “Бить человека по лицу я с детства не могу”, зазвучали в голове слова Высоцкого. А и в самом деле не мог. Еще с детского садика, когда сильно стукнул кулаком по зубам мальчика, тот упал, а Павел испугался, не убил ли он его. Этот детский испуг так и сидел в нем с тех пор. Держа парня за вывернутую руку,он понимал только одно, что отпустить и повернуться к нему спиной – нельзя. Он невольно припомнил

Владика, мужа Зиночки: “Вот ты здоровый амбал. А что ты можешь?.. Ты же никогда никого в полную силу не ударишь. Ты вот карате занимался, мне приемы показываешь, а я все равно любого такого, как ты, каратека, сильнее. Потому что я завсегда, на хрен, убить могу. Против лома нет приема”. И гоготал довольный.

Разрешение ситуации наступило неожиданно. Благодарная медноволосая вернулась, ведя за собой милиционера сурового вида с автоматом через плечо, как теперь принято.

– Вот этот,- указала девушка на зелено-пятнистый маскировочный костюм и свисающие пряди волос.

Стволом мент приподнял голову парня, хладнокровно посмотрел на него, и злобный немигающий взгляд сразу стал неуверенным и даже просительным, покорным.

– Отпусти ему руку,- приказал он Павлу, а парню: – Документы есть? Давай сюда.

Листал паспорт, зажав автомат под мышкой, потом взял парня за локоть и направил в сторону от метро.

– Со мной в отделение пройдешь. Там разберемся.- Оценивающе взглянул на грудь медноволосой.- Вас тоже попрошу. Показания снимем.

А Павлу кивнул, словно разрешая ему существовать независимо.

Парень вывернулся из-под руки милиционера, пнул ногой портфель, который очкастый противник уже с земли поднял, и выкрикнул:

– Я тебя, б…, из-под земли вырою, а потом в эту землю зарою.

Понял?..

Постовой перехватил его за воротник маскировочной куртки.

– А ну хватит орать! Давай за мной топай.

Павел поразился, до чего спокойно он это произнес. Буднично, почти дружелюбно. И повел “охранника” с девицей за собой. Не то что Галахов испугался угроз пьяного, но злоба чужого человека по отношению к тебе тяготит, давит. Ты вроде такой хороший, а тут ни с того ни с сего… “Ладно, черт с ним! Что еще я должен сделать? Ах да, к Раечке за бутылкой…”

Перейти шоссе – и за угол. Там среди лотков с фруктами, ярких окошек палаток со спиртным, сигаретами и разнообразными шоколадками находилась и палатка Раечки, точнее, даже не палатка, а такой мини-магазинчик под названием “Поляна”. Время от времени по старой памяти Павел заходил к ней. Раиса

Власьевна, Зиночка и Владик Лбин получили (или купили? – Павел так и не узнал) четырехкомнатную квартиру недалеко от метро.

Раечка открыла свое дело – эту продуктовую лавчонку,Владик ходил одно время у нее в помощниках, а потом стал челночить, приобрел себе “Таврию”, затем “Газель”, оказался очень хватким и ловким предпринимателем. Да и дружки ему помогали – кто на посылках, а кто покруче – и деньги в него вкладывал. Как уж тамони разбирались с Зиночкой, Павел теперь не знал, но Владика часто видел в Раечкином магазинчике.

Перед “Поляной” гужевались несколько бомжей. Один сидел на ступеньках со стороны закрытой двери, положив голову в теплом треухе на вздернутые колени и бессмысленно-отрешенно уставившись на свои голые грязные ноги в рваных сандалиях. Рядом похаживал давно примеченный Павлом здесь длинный нескладный мужик с красивыми глазами и ресницами, как опахала. Рукава клетчатой рубахи его были засучены, в руках он держал наполовину выпитую бутылку не самого дешевого пива под названием “Степан Разин”.

Третий и вообще как бы отсутствовал: сидел рядом с пыльным кленом, прислонившись к его гладкой коре, и спал. Они словно чего-то ждали, не чего-то конкретного, а вообще ждали – удачи, перемены судьбы, изменения климата, конца света – кто знает!

Фиксатая баба в замызганной кофточке подошла, пихнула сидящего ногой и позвала, хихикнув:

– Володь, а Володь!!

– Ну что тебе?

– Идем яйца колоть.

Снова захихикала и вошла в магазин. Павел следом за ней.

При входе в магазинчик сбоку на стуле сидел опять же в змеином пятнистом обмундировании с кобурой на пузе и черной резиновой дубинкой на коленях толстый и малоподвижный жлоб, вроде бы охранявший Раечкин магазинчик. “Вроде Володи”,- припомнил он вдруг поговорку Владика. Хоть хозяйкой была Рая, райским магазинчик назвать было трудно. Но – чистый, светлый. В одном отделе напитки и курево, в другом колбасы, сыры, масло. Господи!

Трудно представить, глядя на все это, пустоту магазинов до 1992 года. Неужели пустота эта опять вернется? Народу у Раечки в магазине совсем немного. Да и кто сюда заходит? Контингент понятный – не домохозяйки, а пробегающие мимо, спешащие домой или в гости мужики и девицы не очень твердого поведения, престарелые алканы, жены, несущие “пузырек” своему хозяину жизни, и прочие случайные люди.

А вот и Раечка, Раиса Власьевна! Она протягивала интеллигентному на вид мужичку кристалловскую “Завалинку” и банку шпрот.

Очевидно, на работе выпивон. Глазки у хозяйки сверкали, крашеные губки улыбались бородатому покупателю, крашеный блондинистый локон выбивался из-под синего платочка.

– Привет, моя улыбчивая,- сказал Павел, стараясь опередить фиксатую тетку, похоже, постоянную Раечкину клиентку.

– Пашечка! – расплылась навстречу ему хозяйка, забыв сразу предыдущего покупателя.

“Пашечка” у нее звучало почти как “пышечка”. Плотоядно, смачно, как у гурмана. Казалось даже, что она облизывается, как кошка перед куском мяса. Когда-то Раечка активно хотела его. Более того, видя слабость его к женскому полу, втайне, быть может, думала объединить их разрозненные комнаты в одну квартиру, тем самым решив жилищный вопрос. То в ночной рубашке на кухню выйдет, то ванную комнату не запрет, когда моется, то апельсинчиками его угостит, то предложит обед сготовить, а то любила, подняв платье и показывая свои молодые еще ноги, выходить к нему в колготках и спрашивать, идет ли ей эта амуниция. Но Павел тогда устоял. Вначале его испугали ее матримониальные планы, а после, когда она и просто так хотела, уже себяне мог переломить, чтобы лечь с ней.

Да и правильно, как оказалось. Желание решить жилищный вопрос

Раечку не покидало. И она старательно принялась подкладывать

Павлу свою дочку, десятиклассницу Зиночку, надеясь на ее девичье тело и применяя все те же приемчики по соблазнению. Но тут в их квартире появился Владик Лбин, кореш Зиночкиного одноклассника.

Этот девятнадцатилетний мордатый жлоб успел сачкануть от армии и, обретаясь в непробудном хамстве, чувствовал себя покорителем жизни.

Он был какой-то заматерелый уже: громоздкий, мясистый, совсем неспортивный, но полный чудовищной, просто первобытной мощи, с красными, все время словно бы жирными губами (он их постоянно вытирал рукой), с приспадающими модными брюками, обтягивавшими его выпяченный толстый зад. Рыгая, он брался рукой за грудь и говорил густым голосом: “Привет из глубины души”. И смеялся.

Чем-то напоминал он Павлу императора Нерона, быть может, полным неразличением добра и зла. Сластолюбивый, развратный, он к своим девятнадцати, казалось, перепробовал все пороки: разумеется, напивался не раз; распутничал с женщинами, “телками”, по его выражению; кололся и принимал наркотики; и даже ездил с какими-то темными компаниями к “трем вокзалам” и на квартиры, где сходился за большие деньги с мужиками.