Камень

В это мгновение лампа зашипела и погасла. Мальчик лег и тут же уснул. Это было тяжелое, не дающее отдыха забытье.

Когда он очнулся в полной темноте, то не сразу понял, где он.

Мальчик несколько раз попытался открыть, расклеить глаза, пока не сообразил, что глаза давно открыты, но они ему здесь не помогут.

Когда он это понял, в нем начал подниматься ледяной ужас. Но он сумел с собой справиться и продолжал двигаться вниз. Зачем он это делает, мальчик не знал. Может быть, само движение доказывало ему, что он еще жив, движение и боль – разбитых ступней и ладоней, расцарапанных коленей и локтей. Он то шел, согнувшись, ощупывая руками стены, то полз на четвереньках. Когда его мучила жажда, он пил прямо из текшего под ногами ручья. И снова шел. Когда его покидали силы, он опускался на камень и проваливался в забытье.

Время здесь не существовало. Пространство почти не существовало.

Существовала только одна маленькая воля. И она заставляла его ползти вниз. И тогда он угадал, почувствовал всей своей измученной плотью неуловимое движение воздуха. Это был воздух внешнего мира, а не тот спертый и тяжелый воздух пещеры, которым он дышал уже целую вечность. Мальчик побежал бы ему навстречу, если бы у него осталось хоть немного сил. Он продолжал ползти. Узкий лаз внезапно кончился, и мальчик свалился в зал. Высота была небольшой, но удар – сильным.

Особенно больно он ударился левым предплечьем. Ему показалось, что хрустнула кость.

Этот зал был больше того, в котором он заблудился.

И тогда он увидел свет. Это был свет звезд, падавший из отверстия на огромной высоте. Мальчик попытался подняться и потерял сознание.

Когда Мигель не пришел к ужину, Луис очень рассердился и приготовился сделать сыну суровое внушение. Он давно чувствовал, что с мальчиком происходит что-то неладное, но надеялся, что все образуется само собой. У него и без того много забот.

Город засыпал, а Луис не находил себе места: “Ведь наверняка сидит у

Елисео, а этот старый пьяница не может отослать его домой”. Луис понимал, что это маловероятно: если бы мальчик остался ночевать у деда – а это случалось, хотя и очень редко, – тот уже десять раз успел бы об этом сообщить. Но больше всего Луиса пугала жена.

Когда Мигель не пришел к ужину и еще вроде бы ничего страшного не произошло, Изабель вдруг бессильно опустилась на стул. С этого момента она так и сидела, не двигаясь и не говоря ни слова.

Луис отправился к отцу. Елисео сидел в лавке и читал. Перед ним стояла изрядно початая бутылка вина. Мальчика не было.

– Он не был у меня много дней, я уже сам хотел зайти к вам и узнать, не болен ли он, – лепетал Елисео.

Он был так напуган, что у него дрожали руки.

– Может быть, он пошел купаться… – Елисео оборвал себя.

Мальчик не вернулся до ночи с реки. Это могло означать самое худшее.

Луис поднял соседей и отправился в городскую стражу. Солдаты играли в кости, но все встали и присоединились к поискам мальчика.

Мигеля искали по всему городу. Женщины обегали всех знакомых ребят.

Нигде его не было, но больше всего обескураживало то, что его никто не видел. Ни в городе, ни на реке. Он канул, как будто провалился сквозь землю. Сквозь землю… Люди с факелами спустились в катакомбы.

Луис отправился на реку. Мальчика искали всю ночь и весь следующий день. И все это время мать сидела у стола и молчала.

Елисео тоже искал внука. Он опросил всех, кто приехал в город, не видел ли кто-нибудь Мигеля. Он расспросил обо всех, кто уехал из города, – Елисео боялся, что мальчик решил отправиться в путешествие. Но безрезультатно. В полном отчаянии Елисео поднялся к

Мануэлю:

– Мигель пропал. Я не могу в это поверить.

Мануэль посмотрел на друга:

– Ты сделал все, что мог, теперь иди и попробуй уснуть.

Мальчик очнулся от яркого света. Солнце било ему прямо в глаза. Он был настолько слаб, что с трудом мог закрыть лицо правой рукой. “Я еще жив”, – подумал он и удивился своему равнодушию. Есть тот барьер усталости и боли, после которого человек смотрит на смерть как на отдых. Двигаться он не мог. Его тело, исцарапанное о камни, кровоточило, очень болела и опухала рука. К ней было больно прикасаться. “Я никуда отсюда не уйду. Хорошо, что я умираю при свете дня, а не в кромешном мраке”.

Он подумал о девочке, но и это воспоминание было тусклым и стертым.

Он увидел лицо матери, но не страдающее или испуганное, а умиротворенное. Картины возникали и тут же гасли, не оставляя следа.

Мальчик постарался повернуться на бок и устроиться так, чтобы тело не очень болело. Но только эта боль и оставалась, только она и говорила его меркнущему сознанию, что он еще жив. Но и это было не очень важно.

Он дополз до струйки воды, стекавшей по скользкому камню, омочил губы, уронил голову и опять провалился в забытье.

Он услышал этот звук и не поверил ему. Мальчику уже грезились голоса и шаги, и сердце его начинало учащенно биться, но потом все смолкало. Звуковые миражи были прихотливы и извилисты, и все его существо цеплялось за них. Казалось, надежда иссякла.

Но он лежал и прислушивался. Солнце ушло, но в зале было светло.

Поселившиеся под сводами птицы то поднимали шум, то умолкали; вылетали из пещеры и влетали в нее, их тени скользили по его лицу.

Он ни о чем не думал, и ему ничего не хотелось, даже пить. Он слишком устал. Единственное, чего он хотел, – хорошо бы заснуть навсегда, до того, как наступит ночь, но даже это желание было вялым и необязательным.

Звук приближался, и как мальчик ни отгонял от себя столько раз обманувшую его надежду, она – еще такая же обессиленная, как он сам,

– крепла с каждой минутой. Да, он слышал шаги. Это были шаги человека – медленные и не очень уверенные, но они приближались.

Мальчик приподнялся и стал всматриваться в противоположный конец зала, куда свет почти не достигал. Всем напряжением зрения и ума он различил широкий вход, чуть более темный, чем окружающая его чернота. Звук доносился оттуда.

Мигель повернулся на спину и закрыл глаза. Он весь превратился в слух. Его разбитое и бессильное тельце истончилось, стало чуткой мембраной, ловившей малейшие колебания воздуха и другие, идущие сквозь камень, не различимые человеком долгие волны.

Он чувствовал малейшие вибрации камня: “Наверно, нужно ползти навстречу, наверно, нужно кричать, ведь тот, кто идет, может не найти меня, может пройти мимо, может не свернуть в этот зал”. Мигель попробовал сдвинуться, приподнялся на локтях, и острейшая боль в руке проколола его тело, как спица. Он крикнул и рухнул без сознания.

Крик резонировал в пустом зале и оказался очень громким. Он не был похож на голос человека, это был лязг металла по стеклу. Он был настолько резок, что птицы всполошились и затеяли громкую испуганную перебранку.

Когда мальчик очнулся, он почувствовал, что кто-то несет его на руках. Что-либо увидеть было невозможно. Человек, уносивший его, двигался в полной темноте. Прежде чем вновь потерять сознание, мальчик успел узнать шероховатые теплые руки, похожие на разогретый солнцем необработанный мрамор.

Было раннее утро, когда в двух милях от города пастух увидел неясную в дымке фигуру, идущую вдоль реки. Человек двигался с явным усилием

– то ли был пьян, то ли невероятно устал. Присмотревшись, пастух разглядел широкий плащ и косматую голову старика Мануэля. Он что-то нес на руках. Встреча была неожиданной. Мануэль никогда не забредал так далеко, и все в городе знали, как тяжело он ходит по лестницам.

А тут в такую рань, так далеко от города… Пастух догадался, что

Мануэль несет мальчика. В городе все знали о пропаже Мигеля, и пастух решил, что река выбросила тело на берег, а старик нашел его.