Камень

Он снял соломенную шляпу и приблизился к Мануэлю.

– Мальчик жив, – сказал тот. – Теперь все будет в порядке. Запрягай, нам нужно поскорее попасть город.

Несколько дней Мигель был в забытьи. Когда он приходил в себя, то видел руку, поившую его с ложечки бульоном, чувствовал запах материнских волос. В комнате стояла полутьма. Еще он постоянно ощущал идущее к нему целебное тепло. Это было тепло спасших его ладоней. И снова начинался бред.

Он лежал в том самом зале. Но было совсем светло. Свет шел от стен, от пола, и только сводчатый потолок зала был холоден и весь заляпан черными кляксами. Когда они начинали шевелиться, от них шло мучительное зловоние. Кляксы распадались и оказывались черными птицами. Они срывались с потолка и начинали снижаться, кружась по залу. По потолку метались тени. Он видел клювы и когти. Птицы садились на него, а он не мог пошевелиться. Они кололи и рвали его тело, они старались выклевать глаза, но промахивались и били в лоб, в щеки, в губы, расцарапывали когтями грудь. И когда казалось, что сейчас они разорвут его, он чувствовал, как приходит волна тепла и сметает черных птиц, свет в зале слабеет и утихает боль.

Когда Мигеля привезли в город, он был очень плох. В поднявшейся суматохе Мануэля забыли спросить, как он отыскал мальчика. Только мать встала из-за стола, за которым она так и сидела все трое суток, пока продолжались поиски. Она подошла к старику и поцеловала его в губы.

Мальчику обработали раны, наложили лубок на сломанную руку. Но он не приходил в себя. Мануэль сидел рядом. Мать подошла к нему и, не обращая внимания на врача и мужа, спросила:

– Что делать?

– Возьмите ребенка и отнесите ко мне. Я все время должен быть рядом.

А ты приходи перевязывать его и кормить. Верь мне, он не умрет.

Мальчика отнесли в дом на вершине горы и уложили на единственную постель. Много дней подряд Мануэль сидел рядом с больным и держал в своих ладонях его руки, прикасался ко лбу, гладил ушибы и ссадины. И болезнь постепенно отступала. В конце концов мальчик проснулся и полном сознании, как будто вынырнул со страшной глубины. Мануэль сидел в кресле у стены и смотрел на него.

– Здравствуй, странник, – сказал он и улыбнулся.

– Здравствуй, Мануэль.

– Скоро придут твои отец и мать. Они отнесут тебя домой. Ты поправишься, но тебе еще долго придется набираться сил. Когда ты почувствуешь себя здоровым, поднимись ко мне, нам нужно о многом поговорить, очень о многом.

– Как ты нашел меня? – спросил Мигель.

– И об этом тоже, – ответил старик. – Они думают, что ты едва не утонул, что река затянула тебя в грот под берегом и я там тебя случайно отыскал. Пусть думают так. Не надо никого разубеждать. Тем более что почти так и есть. А сейчас спи. У нас еще будет время.

И мальчик уснул. На это раз ему снилось фиолетовое небо, по которому летели большие белые птицы. Эта картина была прекрасной, но тревожной.

В городе довольно скоро забыли об этом происшествии. Хотя жители и были благодарны Мануэлю за спасение мальчика и отношение к нему на какое-то время перестало быть настороженным, он все равно оставался чужим. Луис никак не мог себе простить, что не он нашел мальчика, хотя, кажется, обошел всю реку и поднял каждый камешек. Как он мог не заметить! Он даже пришел к Мануэлю и просил его показать тот самый злосчастный грот. Мануэль сказал, что вряд ли он найдет его во второй раз. Луису оставалось только поблагодарить старика за чудесное спасение, поставить в городском соборе большую свечу

Николаю Чудотворцу, раздать целый кошелек милостыни и пожертвовать крупную сумму на новую статую.

Матери Мигеля не нужно было никаких объяснений, она сразу сказала, что Мануэль, конечно, никакой не Мануэль, а святой Франциск. Он поселился в городе, чтобы спасать детей и охранять птиц, и, конечно, птицы открыли ему, где потерялся мальчик. Ее убежденность была так велика, что спорить с ней не решались, хотя поговаривали, что она слегка рехнулась за те три дня, которые безмолвно просидела за столом.

Единственным человеком, который совершенно не поверил рассказу об этом не то подземном, не то подводном гроте, был Елисео. Он слишком хорошо помнил, как он пришел к Мануэлю, пришел именно к нему, вместо того чтобы идти в храм молить о спасении, и что ему сказал Мануэль, вселив в разбитое сердце не слабый отблеск надежды, а настоящую уверенность, что мальчик будет найден и вернется домой живым. И

Елисео, почти успокоившись, спустился к себе, выпил бокал вина и безмятежно уснул. А когда проснулся, мальчик уже был в городе, и сам

Мануэль взялся его вылечить. Но он ни о чем Мануэля не расспрашивал.

Елисео думал: “Пусть это останется тайной, пусть это будет чудом.

Ведь я же всегда знал, что Мануэль не от мира сего человек, а может быть, и не человек, может быть, он ангел или демон. Но он живет с нами, и мне интересно с ним говорить о вещах, которые интересны мне.

А как раз чудеса мне неинтересны. Они какие-то слишком легкие. Но когда пропал мой единственный внук, так похожий на свою бабку, я молил о чуде и теперь не стану доискиваться, как это чудо свершилось. Мне и не следует, может быть, это знать”.

Через полтора месяца после своего путешествия Мигель впервые самостоятельно вышел из дому. Рука уже не болела. А о многочисленных ранах напоминали только не слишком заметные рубцы и шрамы, особенно много их осталось на коленях, но это не смущало мальчика. Мигель стал еще задумчивей, и когда он смотрел Луису в глаза, тому делалось не по себе.

Мальчик не сразу пошел к старику. Он бродил по городу, останавливался, смотрел вниз с нависавших над обрывом площадок, подставлял лицо солнечным лучам и ветру, пил воду из фонтанчиков, спускался и поднимался по лестницам, сидел на ступеньках. Он праздновал свое возвращение.

По главной улице-лестнице Мигель вышел за городские ворота. Ему предстояла новая встреча с рекой.

Река была недлинная и неширокая, но глубину ее промерить удавалось далеко не везде. Ее русло проходило по скальной трещине, начинавшейся около оазиса в двух днях пути от города. Там били ключи, наполнявшие небольшое, но глубокое озеро – из него и вытекала река.

Там, где скалы стискивали ее, она начинала недовольно бурлить, а уже недалеко от города по-настоящему закипала. Протиснувшись между крутыми гранитными берегами, едва успев присмиреть, она уходила прямо под гору.

Мигель шел к тому месту, где река разливалась и в небольшом заливе вода была не такой холодной, как на стремнине. Здесь обычно и отдыхали горожане. Хотя купаться решались далеко не все. Стоило нечаянно выплыть на середину реки, как судьба пловца становилась непредсказуемой. Холодный поток мог запросто затянуть в подводный грот, откуда можно было и не выбраться.

Городские мальчишки все-таки рисковали. Иногда это кончалось бедой.

Когда Мигель пропал, первая мысль Луиса была именно об этом. Он, конечно, запрещал сыну отплывать от берега, но ведь грозное слово родителей едва ли не всегда подталкивает к нарушению запрета.

Уже давно не было дождей. Равнина выгорела. И только вдоль реки оставалась пожухлая трава. Скот приходилось отгонять все дальше от города.

Вдоль реки тянулась наезженная дорога, по которой не часто, но проезжали повозки и телеги. Мигель пошел вверх по течению. Невысокая трава приятно щекотала босые ноги. Солнце стояло высоко, но над самой водой было нежарко. Мальчик добрался до того места, где реку стискивали скальные стенки. Здесь она бежала по глубокому каньону.