Страница 7 из 74
– Ну, вам виднее, – Гагарин путается в "ты" и "вы", не помнит, в каких он отношениях с хозяином Голоса. Точнее, не хочет помнить, страшно ему.
– Ты бы не острил бы, а скорее формулировал, пока поезд твой не ушёл…
– А хоть бы и ушёл, – Олег хочет "срезать" Голос, но остерегается, начав лихорадочно соображать над тем, что же, в самом деле, ему от жизни нужно.
– Здоровья, денег, счастья в личной жизни, – как в поздравительных открытках пишут (квинтэссенция народной мудрости, в ней дурного же не пожелают), – ну, и, конечно, конечно же, исполнения всех желаний…
Гагарин представляет поздравительную открытку, как он пишет в ней, как буквы выдавливаются шариковой ручкой на глянцевую бумагу, как чернила, пока не высохли, размазываются. Вот и сигарета истлела в руке, дым растаял, а Гагарин продолжает стоять на балконе под уже давно высохшими плавками китайского производства, висящими здесь с прошлых выходных (последний приступ трудового энтузиазма), обозревая окрестности. Древняя Греция растаяла, подобно пломбиру, превратившись в пену воздушного океана, а Олег всё стоит, зацепившись взглядом за подробность в пейзаже. Словно бы ждёт чего-то. Продолжения разговора, например.
Потом стряхивает оцепенение, взгляд снова становится подвижным, осмысленным. Вспоминает про пельмени, да поздно, они давно уже превратились в ком глины, "для перорального употребления" совершенно негодный. Олег морщится и идёт выливать дымящуюся биомассу в унитаз.
Продолжения диалога не следует. Гагарин так и не понял, зачем Голос звучал, чем их общение закончилось. Его густые брови шевелились от напряжения – пока шёл из кухни к унитазу, пока выливал густую мутноватую жижу, напряжённо думал – что же всё это значит? Может значить…
Но так и не понял, вздохнул, пошёл включить радио – в памяти снова возникла та самая мелодия, навязчиво требуя немедленного воспроизведения (10). Олег Гагарин справедливо рассудил, что поймать её на радиоволне у него больше шансов. Потому что по муз-тв её крутили недавно, значит, вряд ли повторят в ближайшее время (песенка эта не новинка и не проверенный хит), а на радио, глядишь, и попадётся. Тем более, что fm-радиостанций теперь развелось такое значительное количество, что где-нибудь да обязательно, пить дать, всплывёт.
Гагарин вздыхает, отпуская мысли о Голосе восвояси. Куда подальше.
Выключает счётчик, зажигание, вытаскивая ключ из автомобиля своего сознания.
О'кей, хорошо, всё будет хорошо, только, пожалуйста, никаких предзнаменований, знаков. Ничего лишнего. Ничего личного.
(10).
Как это происходит, откуда берётся? Однажды спохватывашься: оказывается, вот уже который день подряд напеваешь одну и ту же мелодию, буквально пару музыкальных фраз, сцепку наиболее "ярких" слов. Раньше "западали" и прорастали стихи.
Я помню безумие привязанности к некоторым полуслучайным строчкам, которые кружили, вороньём, до состояния полной бессмысленности – до тех пор, пока последние крупицы смысла оказываются вымыты постоянными повторениями до состояния полной невменяемости.
Голой фонетики.
Есть в этих мелодиях, в этих фразах какая-то внутренняя целостность, которая цепляется якорем, и кажется, уже невозможно избавиться – оно присутствует уже даже в непроявленном, неназванном, неназываемом виде. И, опять же, от качества сознания и собственного качества стихов, песен совершенно не зависит. "Я не нарочно, просто совпало", включило, закрутило какие-то механизмы, шестерёнки заклацали хищными зубами и… пошло-поехало. "Я поведу тебя в музей, сказала мне сестра…". Или "суровый Дант не презирал сонета…" А ещё сильнее и навязчивее из Блока – "И каждый вечер в час назначенный", возможно, разгадка таится в двух этих чарующих, чередующихся "ч"?
"Смешнее" и интереснее всё происходит с песенками иностранных исполнителей. Что цепляют они? Какие крючочки пересечения фонетики и мелодических извивов заставляют нас подпадать под обаяние коммерческого продукта?
И, пожалуй, главный вопрос современности – все эти песенки падают-попадают в нас из-за своих безусловных художественных достоинств или их насильно вбивают в нас многократными повторениями и навязчивое количество однажды ненавязчиво переходит в качество.
И ты словно бы просыпаешься, словно бы пробуждаешься от многовекового сна, словно бы рождаешься заново, когда осознаёшь себя, свою жизнь в компании какого-нибудь не слишком затейливого мотивчика, которым отныне будет помечен этот конкретный период твоей жизни. Муха в янтаре, да.
Интереснее всего – что же на самом деле происходит там, под спудом сознания, пока мелодийка не выныривает на поверхность, пока не обнаружит себя под прожекторами нашей осмысленности. Какие капли и какой камень точат? Ну да, не даёт ответа, а даже если и даст – в виде заметки из субботнего, научного приложения к газете "Известия", вряд ли такая статеечка может кому-нибудь показаться хоть сколько-то убедительной?
Глава вторая
Жаров зажигает
…Олигарх плавает в бальзаме забытья. Продолжает плавать. Кажется, у него отрастают жабры, он ими дышит и вспоминает, вспоминает. Всегда был деятельным, не сидел на одном месте, хотел большего. По жизни его вёл инстинкт саморазвития, связанный с деньгами. Их в его советском прошлом категорически не хватало. Поэтому, когда началась перестройка и вышел закон об индивидуальной трудовой деятельности,
Олигарх понял: вот, наконец, пришло его время.
Тогда в бизнес обычно "комсомольцы" шли, партийные деятели нового образца, не отягощенные принципами "Кодекса строителей коммунизма".
Пронырливые вторые секретари райкомов открывали центры научно-технического творчества молодежи (НТТМ), позволявшие делать деньги едва ли не из воздуха. Ведь государство позволяло им обналичивать деньги, тогда как для госпредприятий на это стоял запрет. Вот и предлагалось обналичивание официальных счетов, проводимых госпредприятиями через НТТМ. Собственно, так и возникали первые большие состояния в стране. Вполне легитимный путь к обогащению.
Да только не все были комсомольскими вожаками (и хорошо, что не все, а то бы сидели сейчас поголовно, подобно Ходорковскому), обычные люди тоже потянулись вслед за запахом больших денег. Не все, конечно, только самые предприимчивые из них. Те, кому на месте сидеть вожжа мешала. Соученики и коллеги по научно-исследовательскому институту, где даже воздух был мёртвым как старая, пожелтевшая бумага пили горькую и изменяли жёнам. Поголовно.
И в том находили полное моральное удовлетворение. А наш Олигарх задумался об открывшихся возможностях. Занял денег и купил ручной станок с формовочным прессом да мешок пластмассовых гранул яркого алого цвета (его поставили на пыльном балконе).
Вечерами, после работы разогревал пластмассу и штамповал значки – маленькие пунцовые сердечки и губы с высунутым языком (эмблема группы "Rolling Stone"), втыкая в теплый пластик иголки. Жена, которая тогда была только невестой, сидела с ножницами, срезая пластмассовые заусеницы, придавая сувенирам "товарный вид", после чего разноцветные остывшие россыпи сдавали торгашам.
Никакого конфетно-букетного периода и "медового месяца" у них не случилось, одна лишь упорная работа каждый вечер, простая механическая работа, за которой можно беседовать и, как показала жизнь, вполне романтично женихаться. Другие просаживали зарплаты в ресторанах и тупых кинотеатрах, а будущий Олигарх и его избранница оказались захвачены "процессом накопительства". Вполне в духе времени.
Когда значки надоели, а мешки с пахучими гранулами закончились,
Олигарх вложил все деньги в купальники. Между прочим, очень удобный бизнес – женские купальники, если сжать, вполне в ладони помещаются.
То есть привезти их можно очень много. В коробку помещается несколько сотен экземпляров.