Страница 64 из 74
Нет ничего дороже (во всех смыслах) эксклюзивных радостей приватного общения. И если в эпоху тотальной штамповки сильнее всего ценится
"hand-made" (сделанное руками), то сколько же тогда должны стоить слова, выдуваемые гортанью-губами, и поступки, возникающие внутри черепной коробки из-за соединений аминокислот. Все дело, оказывается, в аминокислотах! Потраться, выкрутись, исхитрись, но заставь их работать на себя. По заранее намеченному плану. (48)
Во-вторых, нужно же, наконец, осуществить задуманное. Избавиться от блокнотика. Сколько можно испытывать судьбу. Нащупывать невидимый баланс. От греха подальше. У гроба нет карманов. Все, что мог, ты уже совершил. Остров твой, дом хороший, просторный, люди. Не об этом ли мечталось-грезилось? Когда стоял у окна, курил и смотрел на окна многоэтажки напротив? В городе сейчас снег и ненастье, небо опускается шапкой-ушанкой к самым глазам, давит. Люди бегут по делам не оглядываясь. На общем обходе сонные медсестры думают о чем угодно, только не о больных. Ветер поднимает мусор. Троллейбусы высекают искру. В трамваях ввели турникеты. Дались мне эти трамваи.
(48) Таня говорит Самохину, вся из себя недовольная:
– Да ты только посмотри на эту чувырлу, разрядилась, как для фонтанов Петербурга. А тут ей не Ленинград, и оркестр мой.
Понятное дело, соперницу Катьку обсуждает и ее любовника Королева.
– Да ладно тебе, Танечка, кипятиться. Никто у тебя оркестр не отнимает. Отрепетируем, запишем пластиночку, все будет чики-пики, – талдычит простодушный Самохин.
Но виртуозка его не унимается.
– Ох, чувствует мое сердце, добром это не кончится. Ты бы, Самохин… это…
– Ну, что, Таня, что? Что я должен сделать?
– Как что? Ты что, не понимаешь? У тебя же есть рычаги влияния на хозяина… Вот и употреби их в полной мере.
– Таня, ну о чем ты, ну о чем? Какие рычаги? Олег сам принимает решения, он всегда таким был, а теперь и подавно.
– Но ты же близок ему, вхож, вот и используй это по полной программе.
– Таня, как использовать? Манипулировать им? Я этого не люблю, не понимаю и не приемлю. И потом… Как ты вообще себе это представляешь?
Вот подхожу я к Олегу – и что? В глаза ему заглядываю и говорю, мол,
Олежка, извини, конечно, но моя Татьяна считает, что Катя хочет ее от оркестра отодвинуть, а нам надо пластинку записать, да еще не одну?
– Вот именно, так и скажи. Иногда нужно и в глаза заглянуть, и подмахнуть, если надо. Я вам пишу, чего же боле, что я могу еще сказать – ну и дальше в этом же духе.
– Ох, Таня, на что же ты меня подбиваешь? Олег же друг мне, понимаешь? Друг давнишний, а между друзьями нельзя так.
– Какой он тебе друг, посмотри, у него денег сколько? Разве могут быть друзьями "тонкий" и "толстый"…
– Да и как я к нему подойду, ведь болеет он, лежит без памяти.
– Это он сейчас лежит, а потом, как оклемается, ты должен первым у его ложа оказаться. Понимаешь? Так что, можно сказать, я тебе на будущее ценное указание даю…
Ночная кукушка всегда перекукует – это Олег хорошо знает. И когда, чуть позже, Миша Самохин придет к нему с виноватым (виноватее некуда) видом, он не станет парня мучить, скажет ему, что поможет.
Чем только сможет. Вот и вы, если что, обращайтесь.
А в соседней комнате симметричная картинка – брат Королев, в богатырский свой, былинный рост, лежит в постели, на нем сидит Катя.
Только что кончили. Но Катя не унимается.
– Ты подумай, какая цаца, классический репертуар, классический репертуар… – кривляет она понятно кого (все-таки на актерском отделении училась). – Так мы ей и поверили.
– Катька, опять ты к своим баранам…
– Не опять, а снова, Королев, я же не виновата, что ты такой рохля и ничего сделать не можешь…
– Интересно, Катерина, как бы ты на этот остров-то попала. Если бы не мое чудесное вмешательство, так бы и стояла сейчас на площади трех вокзалов…
– А ты мне моим прошлым не тычь, я же тебе твоим прошлым не тычу… Я помню, как ты приполз ко мне, умолял меня выйти за тебя.
– Ну так как, выйдешь?
– Я еще подумаю. Посмотрю на твое поведение. Иначе зачем мне такой рохля, который даже с братом справиться не можешь. Смотри, как его косоглазиха им рулит, любо дорого посмотреть. Только ты такой… Ни к чему не годный… Любовничек.
– Катя, но я бы попросил…
– Ах, отчего люди не летают? Улетела бы с этого постылого острова.
– Да чем же он тебе опостылеть успел? И когда?
– Да тогда. Заманил меня в золотую клетку, где все первые места уже разобраны. А мне опять в подтанцовке? Снова в массовке жизнь проводить?
– Что ж тогда соглашалась?
– Да из-за тебя, дурака, поехала. Думала, что ты человек, а ты…
– И что мне теперь сделать-то для тебя, чтобы любовь доказать. Со скалы в море?
– Со скалы не нужно. А лучше сходи к Гагарину и заяви ему мою волю, мол, оркестр пополам, косоглазая вечером репетирует, а я утром. И это – как минимум. Как минимум!
– Ох, еще пуще старуха взбеленилась, помнишь, сказку? Чем все закончилось?
– Ну, мы-то, слава богу, не в сказке живем, а в самой что ни на есть натуральной реальности. Поэтому пойди и скажи своему Олегу, что ты тоже право на оркестр имеешь.
– Не до меня ему сейчас, не знаешь, что ли?
– А меня не волнует – до тебя ему или не до тебя, вынь да положь…
Ох, ломает парня, ох как ломает, изумляется Олег, чувствуя прилив тайного наслаждения. И ведь сломает. Так что снова помогать придется. Бесконечная история какая-то.
А потом они за одним столом встречаются и говорят друг другу приятности. Как воспитанные, истинно светские личности.
Аки говорит по-телефону: калы-балды-чекалды, хрен поймешь, вот хитрый китаец, совершенно не догадаешься, что у него на уме. Олег пару часов наблюдал за ним – ничего противозаконного, когда один в комнате, если не считать арфистки Мелкиной, заглянувшей на огонек.
Но – взрослые люди, вполне имеют право на лево. А когда один – то молчит, а если говорит по телефону – то хрен пойми о чем, или заговор обсуждает, или о поставках свежей рыбы договаривается.
А у Даны – сессия воспоминаний. Про детство. Одна из подружек подкинула тему – песенники, которые обязательно вела каждая советская девушка; девичьи альбомы с сердечками, виршами, а главное, текстами песен про любовь. Большую и чистую.
– Ты не достойна восхищенья,
Ты не достойна даже взгляда
И, милая, прости мне это -
Ты не достойна даже яда – писали мы "слова народные", искренне веря в собственную инфернальность.
– Ага, и точно бы глядя на себя сторонним, мужеским взглядом…
– Очень уж любви хотелось.
– Когда срываешь розу,
Смотри не уколись,
Когда полюбишь мальчика,
Смотри, не обманись…
(А Олег думает – Когда полюбишь девочку… не обманись, да. Главное – не обмануться.)
– Ну, не только. Дружбы тоже, – сказала Дана и закатила глаза. -
Роза вянет от мороза, роза вянет от тепла, а моя подруга Роза не завянет никогда.
Товарки стали вспоминать, перебивая друг друга.
– Желаю с лестницы свалиться,
Желаю выпрыгнуть в окно,
Желаю в мальчика влюбиться,
Не в пятерых, а в одного.
– Сердце разбито, капает кровь,
Вот до чего доводит любовь.
– 17 звездочек на небе,
12 месяцев в году,
15 мальчиков я знаю,
Но только одного люблю… – выкрикивает Дана, а Олег думает: снова цифры?!
– И ведь на полном серьезе все это писалось. Думалось и писалось.
– Девочки, а еще помните, как мы ведь пытались иностранные песни русскими буквами писать? Ну, там, "Варвара тянет кур…" из "Bony M"…
Основывались на созвучиях.
– Не кур она тянула, а слово из трех букв…
– Да?
– Да, я была уверена, что Патриция Кац поет, мол, эй, туфли забери…
– И у нее же была фраза о том, что "Лизонькин па (то есть папа) – майор…"