Страница 25 из 37
СТУЖА
Нынешний февраль выдался особенно лютый: внутри него образовывались трещины, сквозь которые в город проникали тяжёлые свинцовые ветры.
Закладывало уши, ноги никак не могли согреться даже в самой тёплой обуви; изнутри выстуженные тоннели метро отдавали замогильным холодом.
Лидия Альбертовна затрусила вдоль фасада, глядя себе под ноги
(поднять глаза, казалось, невозможно из-за мороза), автоматически любуясь переливчатыми искрами, разбегающимися по вновь наметённым сугробам, завернула за угол, чуть было не поскользнулась. После беседы с милиционером остался противный осадок, и она не знала, как от него избавиться, шла и перемалывала: "все усилия, все усилия…"
Какая бездна зла!
И тут кто-то подхватил её под белы рученьки. Даже не оборачиваясь, она догадалась, что это Данила.
Слёзы выступили у неё на глазах. От ветра и холода или…
– Куда торопишься-спешишь? – спросил как ни в чём не бывало Данила, словно они пять минут назад расстались.
И она снова не нашлась, что ответить. Но печаль отошла, отпустила…
Вот и снег засверкал ярче, наряднее.
– А мы тут плюшками балуемся. – Глаза Данила сверкали ярче сугробов.
Лидия Альбертовна только улыбнулась, ага, взяла себя в руки.
– Людмила Анатольевна, помнишь, я тебе рассказывала, смотрительница из зала "Бубнового валета", вернулась. Загорелая. Мы-то думали, она в госпитале грыжу вырезала, а она, оказывается, на Канарских островах поносом маялась, представляешь? Выиграла в викторине путёвку и умотала. – Лидия Альбертовна изменила тон, сказала заботливо. – Ты уже поправился, Данила?
Мальчик покраснел. Или просто намёрзся, ожидая её на ветру? Пришлось ведь неожиданно задержаться. Всё это она высказала ему молча, одними глазами. Ну, возможно, ещё и улыбкой.
Он вместо ответа притянул её к себе, поцеловал. Губы Данилы оказались холодными, шершавыми.
Лидия Альбертовна почувствовала, что испаряется, тает…
– Со мной всё хорошо. Ничего страшного, – сказал он потом, глядя ей в глаза. И добавил уже совершенно другим тоном: – Если бы ты знала, как сильно я успел по тебе соскучиться.
– Типа, успел? – поддразнила она.
Данила тихо рассмеялся.
– Да уж, не типа. Говорю ж, соскучился, – и схватил её за руку. -
Побежали греться.
И они побежали сквозь мороз и холод, расступавшийся перед этим немыслимым напором.
РАСПРОДАЖА
Зашли погреться в самый большой в городе магазин, торгующий видеокассетами и компакт-дисками. Долго ходили между стеллажами, показывая друг другу разные коробочки со смешными картинками, задержались возле эротических фильмов, веселились от души. Как школьники.
"А Данила и есть, по сути, школьник", – подумала Лидия Альбертовна.
Странно, но со временем восприятие его несколько изменилось. Теперь она думала о нём как о сильном и взрослом мужчине, который способен увлечь и защитить. Ведь если вспомнить самое начало их "дружбы" (для их любовной связи Лидия Альбертовна не могла найти иного, более точного, определения), нужно отдать ему должное: инициатива исходила сугубо от Данилы.
Данилы-мастера.
Перешли к выставке детских кинокартин и мультиков. Тут Лидия
Альбертовна задумалась и о собственном сыне, вялом, ленивом, инфантильном. Спавшем до полудня, поздно возвращавшемся неизвестно откуда. Совсем ведь непонятный, незнакомый человек, у которого существует своя, нешуточная жизнь. Наверное. Жить под одной крышей и не знать. И не хотеть знать. Тут Лидии Альбертовне стало неловко: будто Данила может подслушать её нехорошие мысли.
– Это всё так странно, – не удержалась, сказала вслух. В продолжение нелицеприятных размышлений. И кажется, Данила понял её.
– Мне тоже это странно, – он слегка приобнял её старенькую, поношенную дублёнку. – Кто бы ещё пару месяцев назад сказал бы мне, что всё окажется так… – И он задумался надолго, отвернулся, стал крутить в руках кассеты Национального географического общества.
– А как?
– Ну, я не знаю. Типа, ты же сама всё знаешь. Ты… Я…
– Ты думаешь, мы делаем что-то не так?
– Не знаю. Я не могу думать на эту тему.
– Вот и я не могу.
Они снова немного помолчали, перешли в отдел классической музыки, стали вертеть в руках пластинки с операми Верди.
– Представляешь, Надя-кришнаитка, кажется, выходит замуж. Нашла себе какого-то полукриминального бизнесмена, некоторое время назад он так напугал Нонну Михайловну, что она, под страхом увольнения, запретила
Надежде водить его в галерею. Ходил там, всё высматривал… Как в воду глядела… А от Марины Требенкуль, с которой мы теперь вместе Ван Гога караулим, то есть я караулю, а она экскурсии водит, снова парень сбежал…
Мимо магазина проехал трамвай. Его не было видно в большом, заиндевевшем окне. Однако на мгновение грохот его железных чресел перебил все прочие музыки, звучавшие в разных углах магазина.
Раньше в этом помещении располагался большой выставочный зал, проходили выставки, концерты камерной музыки. Однако коммерция распорядилась с очагом культуры по-свойски. Да, теперь здесь проводятся распродажи. А с потолка свешиваются, на память о прошедшем новогоднем празднике, ленточки усталого (за три месяца) серпантина.
Лидия Альбертовна задумалась: пыталась вспомнить, как же всё начиналось. До нового года. Бог ты мой, сколько времени прошло, сколько всего случиться успело… Механически взяла в руки первую попавшуюся коробочку.
На обложке "Силы судьбы" в исполнении Венского симфонического оркестра облезлый парусник обламывал бока о холодную неприступность айсберга. Вокруг мрачно торжествовало северное море. Лидия
Альбертовна вспомнила.
– Ты знаешь, у нас сегодня в галерее произошла кража. Украли два шедевра Айвазовского. Нет, не подумай, – сказала она, увидев его реакцию, – со мной ничего не случилось, ведь я "охраняю" Ван Гога. А он, слава богу, никому не нужен…
– Я знаю, – сказал Данила, и Лидия Альбертовна поняла, что говорит
Данила не о Ван Гоге, но о краже.
– Откуда? – удивилась и уставилась на него в оба глаза.
– Мать писала, – зло пошутил Данила. И пошёл к выходу. Он всегда так отвечал на вопросы, которые ему по тем или иным причинам не нравились.
Лидия Альбертовна засеменила за ним.
– Ты что, сердишься? – снова удивилась она. – На что?
– Что ты… Что ты, – Данила снова был вежлив и аристократически корректен. – Вовсе нет. Просто… Просто я подумал: а не поехать ли нам сейчас ко мне?
Лидия Альбертовна чуть не закричала от неожиданности, едва не захлопала в ладоши, как школьница, без четвёрок закончившая третью, самую длинную четверть.
Возле магазина они поймали машину (чудовищное разорение, – автоматически подумала Лидия Альбертовна) и поехали. К нему.
ТО, ЧТО ДОСТАВЛЯЕТ УДОВОЛЬСТВИЕ
Курить на кладбище.
Лёгкость.
Под настроение и компанию: оливки, фаршированные анчоусами; сыр с плесенью.
Писать в раковину.
Гулять под дождём с зонтом и тепло одетым.
Удачно разложенный пасьянс.
Придумывать подарки и готовить ей их.
Ждать Таню и быть уверенным, что она придёт.
Дождаться Таню.
Быть с Таней.
Проводить Таню домой на ЧМЗ (долгий проход трамвая через промзону воспринимая как акт единения со своим народом).
Оставить Таню у себя.
Объяснять Тане, что такое "проблематика первородного греха", или чем постмодернизм отличается от модернизма, или, ну, там почему это
Хичкок – прямой наследник классической литературы.
Запахи собственного тела.
Чай в стакане с подстаканником.
Чернильная ручка с золотым пером.
Несильно болеть несильной болезнью.
Разговаривать по телефону, сидя в горячей ванне.
Спать в пижаме под тяжёлым одеялом.
Когда идёт кровь из носу: горячая, плотная, она гулко падает, обжигая на выходе ноздри.