Страница 13 из 56
Дома она перебрала в памяти персонажей труппы. Сначала по алфавиту, но сбилась, решила вспоминать по занятости в спектаклях. Вполне возможно, что таинственный автор письма играет именно в одной из этих трёх постановок, там же напрямую сказано: "Только три раза в месяц я вижу тебя…" И если так, круг "подозреваемых" значительно сужается.
Допустим, это актёр, но как тогда понять слова о застенчивости? Как ни крути, у театральных качество это отсутствует напрочь. Более того, оно им просто противопоказано.
Тут она вспоминает вечно краснеющего по пустякам Димочку Шахова, недавно принятого в труппу после окончания училища. Вот Димочка вполне потянет на застенчивого героя… Только что ему до стареющей примы… Которой, если честно, она уже не является лет так пятнадцать.
Но фантазии увлекают её всё дальше и дальше. Точно на ускоренной перемотке, она смотрит видео о своих коротких встречах с Дмитрием Ш. на сцене и за кулисами: перехваченный взгляд, случайное касание руки…
Мария Игоревна курит, раз за разом перечитывая текст, заучивает его, точно монолог из пьесы про любовь, находя в нём новые смыслы и оттенки. Письмо постепенно, нехотя, отдаёт ей тепло своих маленьких тайн.
Именно за вечерним чаем, сумерничая, к Марии Игоревне приходит мысль о том, что играть на сцене автору письма совершенно необязательно.
Вполне возможно, это рабочий сцены, монтировщик или электромонтёр.
Она вспоминает, что хромой обувщик Илья с большими усами постоянно делает намёки… Впрочем, этот деревенский ловелас ни одной юбки не пропускает, возраст ему не помеха.
Мысленным взором она пробегает по закоулкам родного закулисья, по гримёркам и цехам. В пошивке работают только женщины, в художественно-оформительском тоже. Бутафоры? Мебельщики? Пожарники?
А вдруг это какой-нибудь охранник, не пропускающий ни одного её спектакля, прячущийся в глубине сцены, в складках кармана для хранения декораций?!
Не даёт ответа.
Романтическая история отвергается Марией Игоревной сразу: что она, девочка, что ли, в чудеса верить? Хотя по телу разливается приятная истома предвкушения… вот только чего?!
Конечно, это розыгрыш, чудовищный и хамский, и на него лучше всего подходит главный пакостник в труппе – Валя Вогау, бодрый карлик с волчьими глазами, юдофоб и чадолиз. Противный, крашеный, напомаженный, самовлюблённый. К тому ж занятый вместе с ней в "Марии
Стюарт".
Ну, конечно, это он. Противный.
К полуночи у Марии Игоревны не осталось никаких сомнений, что эту пакость сотворил манерный Валька.
– Гад! – сплюнула Мария Игоревна в идеально чистую раковину.
И тут она увидела таракана, пробегавшего возле батареи, кинулась за ним, да не успела. Грязно выругалась. Тем более что усатая нечисть показалась ей удивительно похожей на этого пресловутого Вогау.
Под впечатлением вторжения Мария Игоревна чуть было не прикурила сигарету наоборот, оплавив фильтр, что случалось крайне редко и смахивало на дурную примету.
– Чёрт, – снова выругалась она.
Ну, хорошо, допустим, Валя Вогау захотел сделать над ней пошлый эксперимент, сейчас развлекается с очередным подростком и гнусно хихикает. Зачем и почему ему понадобилось выводить заслуженную артистку республики из себя, сейчас рассматривать не станем: чужая душа потёмки. Куда важнее: откуда дерьмец узнал адрес её абонентского ящика.
Это, разумеется, не тайна государственного масштаба, но для того, чтобы узнать номер её а я, нужно хоть немного, но потрудиться.
Что сделает заинтересованный в адресе Марии Игоревны человек? Ну, во-первых, пойдёт в отдел кадров. Он в Чердачинском академическом размещался в директорской приёмной, где на двух ставках, кадровиком и секретаршей, по совместительству сидит Ольга, строгая, эффектная дама с идеально прямой осанкой.
Мария Игоревна точно знает: без распоряжения директора Ольга пальцем не шевельнёт. Значит, для того, чтобы получить от кадровички бумаженцию с адресом, сначала нужно втереться в доверие к директору.
Ну, там, придумать что-нибудь эффектное… А ещё лучше жалостливое: начальство любит решать судьбы народов… Впрочем, для скользкого, хамоватого (не очень умного, зато зело интриганистого…) Вальки это не проблема.
Хотя…
Хотя, справедливости ради, следует признать, что вариант с директором кажется излишне громоздким. И неэффективным, пожалуй.
Какая от директора и его секретарши может быть польза, если во всех документах Марии Игоревны, учётной карточке и прочем личном деле проходит отнюдь не почтовый, но самый что ни на есть домашний адрес?!
Её адрес и номер телефона наизусть знает завтруппой, в обязанность которой входит оповещение актёров о репетициях и заменах, зачастую срочных, а потому, все и всегда обязаны сообщать ей о своём местонахождении.
Но завтруппой тоже не знаёт о её почтовом ящике, зачем вообще он ей может понадобиться?! Да завтруппой и не станет подобными глупостями заниматься, у неё внук недавно родился, да и по театру шуршать надо едва ли не круглосуточно, сочиняя пачки докладных (в труппе их называли закладными) для Лёвушки: "Актёр Ж. запил, у актрисы С. беременность на пятом месяце, народный В. семимильными шагами идёт к третьему инфаркту, сегодня на спектакле он снова забывал текст…".
Проклятая работа, но завтруппой нравится. Ни для кого не секрет, что она уже давно и безнадёжно влюблена в главрежа. И это в их-то возрасте!
Впрочем, Мария Игоревна отвлеклась. При чём тут возраст?! Она тоже не девочка, между прочим, а ничего, форму держит.
Ладонями она проводит по бокам, этот плавный изгиб (талия – бёдра) всё ещё способен волновать зрительный зал.
Особенно, если твоё место в амфитеатре, где дёшево и сердито из-за воздушной ямы, зависающей над зрителями ещё одним, невидимым занавесом или пятой, что ли, стеной.
И тут она вспоминает, что однажды она вынимала газеты из ящика вместе с подругой Гелей Соколовой-Ясновой, к тому же толстуха неподалёку живёт.
Вот она и могла сказать Вальке номер а я, если, разумеется, запомнила бы: кажется, особыми аналитическими способностями Геля не блещет. Впрочем, как и многие в театре. Не только в этом.
Закономерность эта (отсутствие умных людей при повышенном количестве глупых) долгие годы казалась Марии Игоревне непостижимой, пока однажды её не осенила догадка: театр чужой глупостью живёт.
Глупостью да болью.
Сюда сбегают от бытовых или семейных неурядиц, прячутся в театре, точно в окопе, отгораживаясь от действительности. Причём не столько зрители, сколько сами актёры, прилежно раздувающие легенду о бескорыстном служении: ибо чем больше бед – тем выше градус искусства.
Чужая беда, питающая театр, не фатальна, она возникает из глупости желающих самоутвердиться, из стремления обмануть – в первую очередь себя, из попыток сочинить праздник минимальными усилиями (вечернее платье и выходные туфли на каблуке), откупиться от экзистенциальной изжоги по дешевке.
Глупость – вот на чём зиждется здание театра. Зря, что ли, интеллектуалы уже давно кормятся симфоническими концертами?!
И потом, как бы ни глупа была Геля, откуда Вогау знать про то, что
Соколова-Яснова знает?! Та в разговоре проговорилась? Или тот, хитроумным способом, вывел Гелю на интересующие его темы?!
Ага, вывел и спрашивает номер ящика. А Геля так запросто и отвечает
(Мария Игоревна представляет эту картину и смеётся), как заговорённая: