Страница 126 из 136
– Не вернется он, – сказала Зоя Платоновна. – Я знаю таких молодых людей, у которых не хватает духа сказать человеку «нет».
– А он хотел сказать мне «нет»? – Серый поэт вышел вслед за Зоей Платоновной в коридор.
– Именно так. Но мне нужно с вами поговорить. Вы не возражаете?
– Про мое творчество? – спросил поэт.
– Про жизнь вообще. Пять минут, не больше.
– Только чтобы не больше, – предупредил поэт.
На улице было прохладно, но дождя с утра не было, поэтому скамейки в сквере просохли, а свежим холодным ветром сдуло влагу с желтых листьев.
– Ну, излагайте, – сказал серый человек. – Только коротко. У меня дела.
– Знаю, – сказала Зоя Платоновна, – палатку надо открывать. Вдруг снова Леонида Андреева за бесценок принесут...
Крымский-Москвич приоткрыл в изумлении рот. Такого от московской старухи он не ожидал. Ну, может, стихотворной критики ждал или даже предложения взять стихи и напечатать в Москве, в центральном журнале, а почему нет? Стихи хорошие.
– Это какого Леонида Андреева?..
Но Зоя не намеревалась терять инициативу.
– А стихи откуда переписывали? Из альбома, да?
– Из какого альбома?
– А из того, который вам юная дурочка на макулатуру притащила вместе с бабушкиными письмами и Леонидом Андреевым, да еще с альманахом «Северные цветы».
– Откуда ты знаешь? – Поэт сделал попытку подняться со скамейки и бежать, но Зоя Платоновна была к этому готова и сжала его кисть твердыми пальцами бывшего шофера.
– Сидите, – сказала она. – И слушайте.
– Ничего не знаю. Альбома не видал.
– Молчать, жулик, – сказала громким шепотом Зоя Платоновна. – Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что было на самом деле. Вы – безнадежный графоман. Вирши ваши, я имею в виду вирши вашего собственного изготовления, – безнадежны, за несколько лет планомерной осады газеты и снабжения кое-кого книжками по сходной цене вам удалось пробить только один опус...
– Два!
– Второго я не углядела. Не важно. И вдруг совсем недавно вы, по словам той же Сонечки, начали писать лучше. Значит, или в вас прибавилось таланта...
– А если прибавилось?
– А вот не прибавилось! Вы не такой уж идиот, чтобы переписывать стихи из книг. Значит, вам в руки попал источник, вернее всего рукописный, такой, что вам показался безопасным, чтобы из него черпать. Если бы мне вчера случайно не пришлось узнать, как вы купили у той молодой женщины бабушкин альбом, я бы, наверное, еще долго ломала голову. А теперь ясно. Вы взяли альбом...
– Ничего подобного!
– Ваши глаза вас выдали!
Эта банальная фраза из следовательской литературы неожиданно оказала эффект: поэт зажмурился и ответил, не размежая век:
– Все равно не сознаюсь.
– Уже сознались. И должна вам сказать, что вы совершили ошибку, которую всегда совершают начинающие преступники. В силу недостаточного знания русской поэзии первой половины девятнадцатого века вы решили, что, если написано от руки, значит, напечатано не было. А в те времена в провинциальные альбомы часто переписывали напечатанные стихотворения. Печатных изданий не хватало. Понимаете, как вы жестоко ошиблись? Ваши творения уже сто пятьдесят лет как включены в хрестоматии!
Поэт все еще сидел с закрытыми глазами. Он кивнул, сдаваясь на милость победителя.
– Были напечатаны... – прошептал он. – Как попался!
– Странно вы устроены, – сказала Зоя Платоновна. – Если печатный текст украли, то это преступление или, скажем...
– Ошибка, – быстро подсказал поэт.
– А если бы ненапечатанные, то тогда можно?
– Можно, – сказал поэт.
– У меня к вам предложение, – сказала Зоя Платоновна. – В газету вы больше не ходите. И без меня там не сегодня-завтра догадаются. Альбом же вернете хозяевам, вместе с письмами их бабушки.
– Нет, – сказал поэт. – Я за него по весу заплатил.
– Не сопротивляйтесь, – сказала Зоя Платоновна, поднимаясь со скамейки. – Вы далеко живете?
Ковать железо надо, пока горячо, поэт мог опомниться.
– Рядом...
– Пошли. Идите, идите, не стесняйтесь. Деньги, заплаченные за макулатуру, вы уже с лихвой возместили. Гонорар за стихи получили?
– Разве это гонорар? – удивился поэт. – Это все равно что на общественных началах.
– Не притворяйтесь, – сказала Зоя Платоновна, подталкивая свою жертву. – Все равно эта сумма значительно превышает расходы на покупку. Учтите, я сейчас не спрашиваю, сколько вы взяли с Сонечки за Андреева и кому продали «Северные цветы». И не заставляйте меня интересоваться этим всерьез.
Некоторое время они шли молча. Потом Крымский-Москвич немного опомнился и спросил:
– Значит, я вам альбом, а вы его себе возьмете?
– Ничего подобного, – отрезала Зоя Платоновна. – Мы вместе пойдем к его хозяевам. Вместе и отдадим. С извинениями.
Придумать ответа поэт не успел, потому что они подошли к его дому, двухэтажному сооружению, построенному в тридцатых годах.
– Подожди здесь, – сказал поэт.
– И не подумаю, – ответила Зоя Платоновна. – Не знаю, каким черным ходом вы убежите.
Преступник вздохнул – возможно, Зоя Платоновна угадала его тайные мысли.
Они поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж, остановились перед дверью с большим навесным замком. Поэт сунул руку в карман и сказал:
– Я ключи забыл.
– Вас обыскать? – вежливо спросила Зоя Платоновна. На площадку выходило еще три двери, за ними были слышны голоса.
– Тишше, – прошипел старьевщик, вытаскивая из кармана связку ключей. Замок открылся. Поэт вошел первым, Зоя на шаг сзади. Ни на секунду не ослаблять давления!
Большая, грязная – видно, никогда не ремонтировалась – комната была завалена старыми вещами и книгами так, что продавленный диван, на котором лежала неубранная постель жителя этого поэтического логова, с трудом угадывался в месиве вещей. От каждого шага поднималась пыль... Альбом в потертом сафьяновом переплете с позолоченными застежками лежал на столе, под сковородой с недоеденной яичницей.
– Альбом вижу, – сказала Зоя Платоновна, снимая сковородку. – А где письма бабушки?
– А кто их знает? – ответил поэт. – Может, и выкинул.
– Ищите! Быстро. Это как операция. Чем скорее сделать, тем скорее выздоровеете. Может, даже что-нибудь дельное напишете. Сами.
Почему-то эта мысль приободрила поэта, он пошел к приоткрытому шкафу, в котором не помещались старые костюмы, и нагнулся, чтобы достать пачку писем.
Зоя Платоновна открыла альбом. Настоящий. Тридцатых годов девятнадцатого века...
Поэт положил пачку писем без марок, с замысловатыми росписями фамилий, и замер у стола, словно ждал приказаний.
– Ну, пошли? – сказала Зоя Платоновна.
– Ладно уж, – сказал поэт почти миролюбиво. – Твоя взяла. Бери, неси, делай что хочешь.
– Правильно, – сказала Зоя Платоновна. – Раскаяние – шаг к исправлению.
Интересно было пролистать плотные, с золотым обрезом страницы альбома. Голоса тех времен... Почерки разные. Видно, друзей у владелицы альбома было немало. Альбом надо отвезти в Москву. Мало ли что там может быть? Например, варианты, разночтения. Знакомый почерк. Чей почерк? Почерк Пушкина. Могло быть и такое? Господи, что я делаю? Я гляжу на страницу с автографом Пушкина!
– Ты чего? – спросил подозрительно поэт. – Сто рублей между страницами нашла?
– Нет, – сказала Зоя Платоновна, медленно закрывая альбом. Только не выдать себя... Если он узнает, он не остановится ни перед чем, он не остановится перед убийством...
– Пошли, – сказала Зоя Платоновна.
И сразу повернулась к двери. И шмыгнула в нее, не глядя, идет он следом или нет. Сзади стучали его мелкие шаги. Зоя Платоновна сбежала по лестнице, а он закричал вслед:
– Ты куда! Все равно догоню.
Но Зоя Платоновна уже стояла на улице. В безопасности. Вокруг ходили люди, можно было в случае чего закричать. Под мышкой у нее был альбом с автографом Пушкина и неизвестно еще чьими автографами. Открытие мирового значения, которое следовало вырвать из лап поэта-самозванца.