Страница 2 из 26
Когда он увидел Машкину новую «хонду», криво припаркованную у ворот гаража, все прочие мысли разом вылетели у него из головы. И дела, и проблемы… Потому что по боку машины шла широкая царапина. Свежая.
Дочь оказалась омерзительно пьяна. Она сидела в мокрой кожаной куртке на диване в гостиной, откинувшись на подушки. Из-под короткой юбки виднелись чулки со стрелкой, на высоких каблуках налипла грязь. В одной руке она держала литровую бутылку виски, а в другой – сигарету, которой без надобности размахивала в воздухе, осыпая пеплом и ковер, и себя, и своего мученика-бойфренда, умудрившегося продержаться рядом с ней рекордное время – почти два месяца. Впрочем, Вадим был абсолютно уверен, что этот подвиг юноша совершил только благодаря собственной беспросветной умственной отсталости.
– Папахен пришел, – расплылась Маша в пьяной улыбке. – Здоровеньки булы.
Вадим немедленно пожалел, что не продлил беседу в ангаре еще на пару часов. Бойфренд блеснул очками в сторону прихожей.
– Добрый вечер, Вадим Дмитриевич, – вежливо произнес он. Ну прямо английский лорд, ни больше ни меньше.
– Привет, – буркнул Вадим, снимая ботинки. – Что с машиной?
– Это долгая история, – ответила Маша. – Вот, надо в ремонт везти.
– А денег у тебя, естественно, нет, – кивнул Вадим.
– Откуда же у меня деньги? – искренне удивилась Маша, округляя невинные глаза. – Карточка на этот месяц – ту-ту…
– Выгребла все уже со счета, – констатировал Вадим, доставая из бара коньяк. – А то – пошла бы, заработала…
– Как?
Вадим налил себе стакан и, повернувшись, смерил дочь взглядом.
– Обычно. Долларов тридцать за тебя дадут. Ночей десять – и машина в порядке…
– Вадим Дми… – начал было возмущенно бойфренд.
– Не лезь, – оборвал его Вадим. – А то пойдешь сейчас на свежий воздух, понял?
– Всего – тридцать? – возмутилась Маша.
– Ошибся, – хладнокровно поправился Вадим, делая глоток. – Двадцать девять.
Бутылка с виски просвистела мимо него и с грохотом исчезла в глубине кухни. Там что-то посыпалось, металлическое, легкое, и тонко зазвенело разбитое стекло.
– Ты! Ты! – вскочила Маша с дивана. – Ты мне не отец больше! Ты!…
– Ключи и документы на стол, – невозмутимо потребовал Вадим, делая глоток. – И марш в свою комнату.
– Черта с два! – выпалила Маша. – Ты не заставишь меня…
– Хочешь поспорить?
Он поставил бокал на стол и хрустнул пальцами.
– Мальчик, – произнес Вадим, посмотрев на бойфренда. – Ты на машине?
– Э… Нет…
– Тогда немедленно и тихо поднимаешься на третий этаж в гостевую комнату. Где гостевая – знаешь?
– Э… Да…
– И до утра я от тебя не слышу ни звука. Понял?
– Но, Ва…
– Ты понял?
– Да, Вадим Дмитриевич.
– Пошел.
Проследив за тем, как неуверенно тот поднимается по лестнице, Вадим перевел взгляд на дочь.
– Ключи и документы, – повторил он.
– Ты мне не отец… – произнесла она одними губами. – Ты – садист и мясник…
– Да, и благодаря этому ты ведешь развеселую жизнь.
Когда расплакавшаяся Маша наконец удалилась к себе, он сел на диван и плеснул еще коньяка. Смотреть, что из кухонной утвари пострадало от меткого броска, не было ни малейшего желания, а хотелось напиться до чертиков и выйти повыть на луну. Любящая дочь и любящий папа. Садист и мясник. Алкоголичка и шлюха. Настоящая семейная идиллия из мексиканского сериала. Когда жена умирает и оставляет их один на один.
Он поднял со стола ключи и переложил на этажерку. Потом остановился напротив фотографии жены. Наташка сегодня не улыбалась, как обычно. Сегодня она его осуждала.
– Что же делать, Нат? – спросил Вадим. – Что же мне со всем этим делать?
Вместо ответа глухо заурчал холодильник на кухне.
– Странного ты сегодня выбрала посредника, – горько усмехнулся Вадим. – Лучше бы ту девчонку из ангара…
Сожаления не было. Все сожаления остались далеко позади. Он просто испытывал легкую досаду оттого, что не смог получить нужного результата. Девчонка служила просто визжащей отмычкой для своего парня, а когда отмычки не стало, то и замок потерял всякий смысл.
«Куда эта шестерка дела мои деньги, я так никогда и не узнаю, – подумал он. – И еще это дело…»
Зачем Ему тот тип? Ну, ладно, если бы речь шла о мести или деньгах. «Мне нужен этот парень, Вадим, – сказал ему Голос. – Живым и невредимым. Он очень опасный человек, а теперь в бегах».
– Имя, – вслух подумал Вадим. – Где-то я его слышал. Хм… Где же я его слышать-то мог?
Одним большим глотком он допил остатки коньяка. За успехи. А с опасным беглецом можно разобраться завтра. Утро вечера мудренее. Вадим помахал фотографии Натальи и поплелся на второй этаж. У комнаты дочери он остановился и прислушался. Все было тихо. Очевидно, обозленная на весь белый свет, Маша угомонилась-таки на сегодня, сморенная алкоголем, слезами и обидой. Характером девка пошла в маму, мягкостью и податливостью тоже. Жаль…
Он поставил мобильник заряжаться и придвинул поближе к кровати домашний телефон. Так Вадим обычно и проводил свои одинокие ночи – в обнимку с двумя телефонами. Он любил узнавать обо всем первым.
Хорошо бы сегодня плохих вестей не было.
После душа, завалившись в постель, Вадим услышал размеренный скрип кровати над головой, в гостевой комнате. Слабые сомнения рассеялись. Дочка характером пошла все-таки в него. Так он вел себя с Натальей. Что может быть лучше всего после хорошей ссоры? Только хороший секс.
Рев пожарной сирены плыл в воздухе. Кругом суетились. Сосредоточенные пожарные разматывали уходящие в черное марево шланги, милиция разгоняла толпу зевак, а сотрудники лаборатории в перепачканных сажей халатах вытаскивали уцелевшее оборудование. Тополева видно не было, но его голос, временами срывающийся на фальцет, соревновался в громкости с сиреной. Петровский огляделся, с холодным сожалением прикидывая размер убытков.
Лабораторный корпус сгорел дотла. Остались стены с потрескавшейся штукатуркой, перекосившиеся рамы и кое-где – просевшая крыша. Оборудование на астрономическую сумму умерло вместе со зданием, так толком и не вступив в строй.
– Ты что?! – заорал Тополев. – Ты куда это ставишь, олух?!
Что-то грохнуло и покатилось по асфальту. Петровский пошел на голос. Тополев, перемазанный с ног до головы сажей, злой, потный, прыгал рядом с кучей уцелевших компьютеров, проводов и грязных мониторов. Видно было, как его распирает от желания сделать единственно важное, то, что никто другой сделать не сумеет. Он даже не говорил. Он кричал – громко и зло.
– Ага, – только и смог сказать Петровский.
– Тарас Васильевич! Спасаем, что можем! Сгорело очень многое! Но мы стараемся!
– Я слышу, – кивнул Тарас.
– Почти вся лаборатория сгорела!
– Я слышу, – повторил Петровский. – Не ори ты так, не глухой.
Тополев закусил губу, секунду подумал и отхлебнул из бутылки.
– Я тебе позвонить пытался. Почему трубку не берешь?
– Не до того было, Тарас Васильевич.
– Понятно. Я вот что узнать хотел. Что у нас с оцеплением? – осведомился Петровский.
– С каким оцеплением?
– В лесу.
Антон наморщил лоб. Потом виновато глянул на Петровского.
– Пожар начался в три часа ночи, – произнес он после паузы. – Я сразу – сюда.
Петровский уставился себе под ноги, обдумывая услышанное.
– Значит, у нас там никого нет?
Антон пожал плечами.
– Совсем забыл, Тарас Васильевич.
Лицо Петровского пошло пятнами. На скулах заиграли желваки, губы сжались.
– Ты что, Антон, а?! – рявкнул он. – Ты когда научишься расставлять приоритеты?! Да бог с ним, с оборудованием, пропади пропадом вся эта несчастная лаборатория! Ты понимаешь, что теперь будет?