Чудо десяти дней

День восьмой

Сорок три минуты спустя Эллери постучал в французскую дверь.

В кабинете было темно.

— Кто там?

Трудно сказать, находился ли Дидрих неподалеку от окон.

— Квин.

— Кто? Повторите.

— Квин. Эллери Квин.

Ключ повернулся в замочной скважине. Дидрих отпер французскую дверь, отступил в сторону, дав ему пройти, быстро закрыл ее и повернул ключ.

Тьма окружила Эллери со всех сторон, и он не без труда нащупал дверную ручку.

И лишь тогда решился сказать:

— Теперь можете включить свет, мистер Ван Хорн. Настольная лампа.

Дидрих стоял по другую сторону стола, рядом с ним поблескивал револьвер 38-го калибра. На столе валялась груда бумаг и гроссбухов. Дидрих был в пижаме и кожаных тапочках на босу ногу. Его лицо заострилось и стало совсем бледным.

— Хорошо, что вы догадались выключить свет, — похвалил его Эллери. — Я забыл вам об этом сказать. А оружие вам теперь не понадобится.

Дидрих убрал револьвер в ящик стола.

— Другого оружия у вас нет? — поинтересовался Эллери.

— Нет.

Эллери усмехнулся:

— Ну и поездочка. Я мчался словно во сне. Вы не возражаете, если я сяду и вытяну ноги, а то они сильно затекли.

Он опустился в вертящееся кресло Дидриха. Уголки рта великана дрогнули.

— У меня скоро лопнет терпение, мистер Квин. Я хочу услышать всю историю. И немедленно.

— Да, — отозвался Эллери.

— Почему моя жизнь в опасности? Кто мне угрожает? У меня нет ни одного врага во всем мире. По крайней мере, смертельного врага.

— Он у вас есть, мистер Ван Хорн.

— Кто же это? — Дидрих сжал свои мощные кулаки и наклонился над столом.

А Эллери расслабился и постепенно передвинулся к спинке кресла, пока его шея и затылок не прислонились к ней вплотную.

— Кто?

— Мистер Ван Хорн… — Эллери тряхнул головой. — Я только что сделал открытие. Ошеломляющее, просто планетарное. И оно заставило меня вернуться к вам, хотя всего полтора часа назад я говорил, что не подчинюсь даже постановлению конгресса и вы меня здесь больше не увидите.

С тех пор как я сошел с поезда в Райтсвилле в прошлый четверг, в вашем доме произошло множество разных событий — больших и малых, серьезных и незначительных. На первых порах они казались разрозненными, лишенными единого стержня. Затем наметились некоторые линии связи, но только самые обычные и очевидные. Однако меня все время не покидало чувство, что здесь есть совсем другая, глубинная связь, охватывающая эти события. Или, вернее, модель, о которой я не имел никакого представления. Некое смутное ощущение, назовем его интуицией. И вы помогли развиться этому особому чувству, когда мы вместе невольно наткнулись на темные дыры, смехотворно именуемые человеческими душами.

Глаза Дидриха оставались холодными как лед.

— Я приписывал все игре своего воображения и не собирался идти у него на поводу. Лишь сейчас, на обратном пути в Райтсвилл, над моей головой вспыхнул яркий свет.

Конечно, «вспыхнувший свет» — не более чем клише, — пробормотал Эллери. — Но я не в силах подобрать иное выражение, способное передать смысл случившегося со мной. На меня снизошло откровение. «Как гром с ясного неба». И в его свете я распознал модель, — медленно произнес Эллери. — Цельную, чудовищную и величественную модель. Я говорю «величественную», потому что в ней есть размах, мистер Ван Хорн. Размах, ну, допустим, сатанинской мощи, а сатана, как-никак, был падшим ангелом — Люцифером. Да, в нем есть своеобразная красота Темного Ангела. Ведь и дьявол мог бы процитировать Священное Писание, использовав его в собственных интересах. Знаю, что для вас мои слова — полнейшая чушь. Но я до сих пор нахожусь под впечатлением… — Эллери сделал паузу, подыскав нужный оборот, — и не преодолел апокалиптический ужас.

— О ком вы? Что вы обнаружили или разгадали? — рявкнул на него Дидрих. — И какие события имели в виду?

Но Эллери не ответил ему и продолжил:

— Неизбежность — вот дьявольская черта этой модели. И если, фигурально выражаясь, ее «выкройка» приложена к ткани, а в руках у вас ножницы, то ткань будет вырезана до самой кромки. Модель превосходна — она должна быть либо превосходной, либо никакой. Потому я и понял. Потому я вам и позвонил. Потому я чуть не сломал себе шею, возвращаясь к вам. Он действует безостановочно. Он самореализуется. Такова его цель.

— Самореализуется?

— Да, и до конца.

— До какого конца?

— Я скажу вам, мистер Ван Хорн. До убийства.

Дидрих задержал на нем свой взгляд. А затем отпрянул от стола и развалился в кресле. Он сидел откинув голову. Этот человек привык к откровенности. Любые сомнения и неопределенность равнозначны для него поражению. Он может выдержать все, что угодно, если твердо знает. Но он должен знать.

— Ладно, — недовольно пробурчал Дидрих. — Здесь готовится убийство. И, как я понял, меня намерены убить. Не так ли, мистер Квин?

— Я говорю с абсолютной уверенностью, как о земном притяжении. Без последнего фрагмента модель несовершенна. И завершить его способно лишь преступное убийство. Когда я распознал образец и его создателя, то до меня дошло, что вы — единственная возможная жертва.

Дидрих кивнул.

— А теперь ответьте мне, мистер Квин. Кто же планирует меня убить?

Они обвели взглядом замкнутое пространство кабинета. И Эллери ответил:

— Говард.

Дидрих поднялся с кресла и вернулся к столу. Он открыл табакерку.

— Хотите сигару?

— Спасибо.

Он поднес зажигалку к сигаре Эллери. Вспыхнувший огонек горел ровно, не колеблясь.

— Знаете, — начал Дидрих, запыхтев после затяжки. — Кроме этого дела с убийством, меня уже ничего не удивляет. Я готов к любым поворотам событий. Но тут вы застали меня врасплох. Я и раньше не соглашался с некоторыми вашими выводами, мистер Квин. Поверьте мне, я с огромным уважением отношусь к вам как к писателю и, кажется, ясно дал это понять, когда вы впервые здесь появились. Но я был бы полным идиотом, если бы принял ваши слова всерьез.

— А я и не рассчитывал на то, что вы примете мои слова всерьез.

Дидрих посмотрел на Эллери сквозь синеватый дым и воскликнул:

— И вы можете это доказать?

— Повторяю вам, модель превосходна и сама по себе является доказательством.

Дидрих промолчал.

А затем решил высказаться.

— Вы обвиняете Говарда, а он — мой сын. И не важно, что я ему — не родной отец. Я прочел немало детективных романов и всегда смеялся над авторами, видя, как они стараются обойти кровное родство. Ну, если по ходу действия сын кого-нибудь из главных героев оказывается убийцей. Тогда они превращают его в приемного сына. Словно тут есть какая-то разница! Ведь эмоциональная близость между людьми возникает в результате долгой совместной жизни и почти ничего общего с генетикой у нее нет. А я вырастил Говарда. Я воспитывал его с младенчества и сделал его таким, каков он есть. Я — в его клетках. А он — в моих. Допускаю, что я не лучший воспитатель, хотя, видит бог, приложил все усилия. Но убийство? Говард — убийца, а я — выбранная им жертва? Это уж… слишком литературно, мистер Квин. Слишком неправдоподобно. Мы прожили бок о бок больше тридцати лет. Нет, я с вами совершенно не согласен.

— Я понимаю, как вы себя чувствуете, — раздраженно откликнулся Эллери. — И мне вас жаль. Но если вы считаете, что мой вывод неверен, мистер Ван Хорн, мне больше вам предложить ничего. Тогда я… тогда я вообще отказываюсь думать.

— Сильно сказано.

— Я ручаюсь за каждое свое слово.

Дидрих принялся расхаживать по кабинету. Сигара торчала у него изо рта под острым, протестующим углом.

— Но почему? — отрывисто спросил он. — Что за этим кроется? Обычные причины тут не подходят, да они просто немыслимы. Я дал Говарду все…

— Все, кроме одного. И, к сожалению, ему нужно именно это. Больше, чем что-либо на свете. Или он считает, будто ему этого хочется, в любом случае итог один и тот же. Вдобавок, — прошептал Эллери, — Говард любит вас. Он так самозабвенно любит вас, мистер Ван Хорн, что, учитывая приведенные доводы, ваше убийство становится абсолютно логичным.