Страница 172 из 175
Попробую в доказательство своей позиции привести еще один пример с помощью самого Г.Гуревича. Когда при чтении возникает волнение? Только тогда, когда имеешь дело не с формулами и аксиомами, а с людьми, их характерами и переживаниями. Такое волнение возникает, когда читаешь рассказ Г.Гуревича «А у нас на Земле». Землянин-космонавт в результате катастрофы попадает на планету, где царит развитой феодализм. У него нет надежды вернуться на родину, и он вынужден прожить жизнь среди обывателей, переполненных религиозными и прочими предрассудками. Его рассказы о Земле сначала слушают с восторгом, воспринимая их, как забавные сказки, но в какой-то момент землянин становится помехой главному жрецу. Его приговаривают к смертной казни. Цена жизни — отречение. Он должен всего-навсего публично заявить о том, что Земли с ее непривычными, поражающими воображение порядками не существует, что он ее выдумал. Возникает ситуация, которую по-разному решили Джордано Бруно и Галилео Галилей, то есть речь идет не о технике, а о человеческой стойкости, принципиальности, о смысле жизни, наконец. И эта истинно человеческая судьба волнует, несмотря даже на обыденность сюжетного зачина.
Вообще говоря, этот сюжетный стереотип весьма распространен в сегодняшней фантастике. Если спрессовать его до алгоритма, то он будет выглядеть так. В окрестностях незнакомой планеты терпит аварию земной звездолет. Затем выясняется, что на планете существуют какие-то формы жизни, при ближайшем рассмотрении оказывающейся разумной. Аборигены, как обычно именуются всевозможные мыслящие «папоротники», встречают пришельцев а) враждебно-настороженно или б) приветливо-понимающе. В свою очередь земляне относятся к существам а) агрессивно, б) дружелюбно. По такой схеме создано бесчисленное количество научно-фантастических рассказов. Авторы их наивно и, надо думать, искренне полагают, что самого факта наличия звездолета и упоминания о внеземной жизни достаточно, чтобы произведение а) было признано научно-фантастическим и б) имело право на публикацию.
Соотношение основных фантастических тем в течение года обычно остается постоянным. На втором месте за космическим полетом следует машина времени.
На различного рода временных переносах основаны сюжетные конструкции рассказов, составивших книгу писателя из Кишинева Юрия Грекова. Лучшим рассказом в ней мне представляется первый, давший название и всей книге, — «На кругах времени». Правда, фантастическая посылка в рассказе дот статочно традиционна — путешествие по времени, оканчивающееся катастрофой, которая не позволяет людям будущего выбраться из прошлого. Однако Она была нужна автору не сама по себе, а стала основой для воплощения гуманистической идеи о неразрывной связи людей всех времен и поколений, о незримой эстафете дружбы, которую люди проносят через века.
К сожалению, в другом рассказе — «Дротик Одиссея» — такую обобщающую мысль найти труднее. И поэтому экстравагантные сюжетные ходы вроде нежданно-негаданного появления героя гомеровского эпоса вкупе со своей триремой и морем в современном молдавском городке выглядят простой игрой, не отягощенной идейной нагрузкой. Вообще говоря, выдумать любую фантастическую кутерьму нетрудно, а вот сделать ее идейно оправданной, художественно убедительной много труднее. «Сам по себе вымысел — ничто… — говорил Герберт Уэллс — Интересными эти выдумки становятся тогда, когда их переводят на язык обыденности…»
Кир Булычев продолжил приключения «девочки, с которой ничего не случился» — задорной и решительной особы двенадцати лет, жившей в Москве XXI века, — приключения, начатые в книге «Девочка с Земли» (издательство «Детская литература, 1975 год). Новая повесть называется «Сто лет тому вперед», и в ней знаменитая космопроходчица, посетившая множество миров и даже спасшая от гибели целую планету, оказывается переброшенной на машине времени в шестой класс московской школы наших дней. Представляете себе, какой фурор произвела там девочка из будущего своими необыкновенными знаниями, хотя Алиса и старалась изо всех сил держаться скромницей и не выдавать, кто она и откуда! Но разве девчонка ее возраста и характера смогла бы удержаться и скрыть свое умение говорить на восьми языках и владение высшей математикой?..
Прибытию Алисы к нам в гости предшествовали не самые похвальные, но вполне понятные поступки одного мальчика, тоже шестиклассника, который без разрешения забрался в пустую квартиру, где находилась замаскированная машина времени, и, конечно же, отправился на ней в будущее, едва не натворив там бед, однако он вовремя успел вернуться домой, прихватив — правда, не по своей воле — один ценный аппарат, для поисков которого Алисе и пришлось совершить рискованное путешествие в двадцатый век. А если учесть, что этот же аппарат ищут и два космических пирата, тоже шастающие по векам, то станет ясно, что приключения получились увлекательными и веселыми. Но… Но, наверное, есть какой-то закон, еще не сформулированный литературоведами, суть которого в том, что продолжения, как правило, уступают первым книгам и фильмам. «Двадцать лет спустя» — хорошая книга, а только далеко ей до «Трех мушкетеров». Про «Десять лет спустя» я и не говорю: Вероятно, элемент новизны, неповторимости, первородства ничем нельзя заменить. Так случилось и с продолжением Алисиных приключений. Про Алису они нового не рассказали, в лучшем случае девочка с Земли осталась такой же, какой была нам известна по первой книге. С Алисой и вправду «ничего не случилось»…
Еще один вариант путешественников из будущего, попадающих в наш век, мы находим в рассказе В.Фирсова «Первый шаг к Берлину» («НФ», № 19). Благородно стремление хотя бы на книжных страницах помочь солдатам и партизанам Отечественной войны. И как это нетрудно сделать, если распоряжаться могущественной техникой XXV столетия и знанием, как пойдет война, наперед. Но первый шаг к Берлину советские бойцы сделали все-таки без помощи хронолетов. Не люди из будущего помогли им, а они сами спасли будущее. Наши далекие потомки, прибывшие к нам в научную командировку и угодившие на передовую, вообще оказываются в не очень ловком положении. Вмешиваться — запрещено, не вмешиваться — подло. Герой рассказа хронолетчик Росин недоумевает: «Почему не дать предкам вакцину от рака, синтезаторы пищи, чертежи кварк-реактора?» В самом деле, почему? Ну, с кварк-реактором, может быть, и стоит повременить, как бы его не превратили в новую сверхбомбу, а вот вакцина от рака… Гуманный был бы шаг, уважаемые товарищи потомки! Неужели вы можете колебаться? Миллионы людей, умерших от этой болезни, не умрут преждевременно. А почему, собственно, только от рака? Скончаться от чумы или чахотки ничуть не приятнее. А ведь вы можете сделать так, что на Земле во все времена не будет никаких болезней. И никогда не было. Впрочем, почему речь идет только о болезнях? Надо ли людям столько веков мучиться от угнетения всевозможных господ, от тирании невежественных святош, терпеть голод и неурожаи, рабство, колониализм, фашизм… Ведь во власти потомков избавить человечество и от этого. А война? И войн не будет. Но если не будет многострадальной, выстраданной человечеством истории, то сможет ли возникнуть это самое прекрасное будущее, которое избавит людей от болезней, угнетения, войн? Вот что встает за простым вопросом хронолетчика Росина: «Почему не дать предкам вакцину от рака?».
Тему Великой Отечественной войны затрагивает и Б.Балашявичюс в рассказе «Знакомый солдат» («Фантастика–78»), однако, претензий может возникнуть побольше. Все-таки форму рассказа диктует содержание, и появление такого условного и сильнодействующего литературного приема, как привидение, должно быть оправдано. В рассказе солдат, убитый 22 июня 1941 года, спасает современного мальчика, вырывая у него из рук залежавшуюся с тех времен гранату. Видимо, автор хотел сказать, что те, погибшие, и сейчас продолжают спасать наших детей. Но все-таки призраки как-то больше соотносятся со старинными английскими замками. Не лучше ли там их и оставить?