Миллион за выстрел

Доминику было под пятьдесят. Седеющие волосы и яркие, внимательные голубые глаза, каких Галену никогда не приходилось видеть. Он был одет в камуфляж и армейские ботинки. Спокойно беседовал на любую тему и был весьма остроумен. Он явно получил хорошее образование. Гален поверил, что Доминик – учитель. Однако он ничуть не напоминал священников, с которыми Галену приходилось сталкиваться раньше. Он пришел к такому выводу, не пробыв в обществе Доминика и часа.

– Вы запутались, – улыбнулся Доминик. – Вы изучали меня, как букашку под микроскопом, и вам не по душе, что вы до сих пор не можете определить, к какому виду я принадлежу.

– Я любопытен. Мой основной недостаток. Но меня предупредили, пригрозив бог знает чем, чтобы я вас не обижал.

Он вздохнул:

– Елена. Она слишком уж меня опекает.

– Так вы в самом деле священник? – спросил Форбз.

– Был раньше. Возможно, церковь до сих пор считает меня священником. Насколько мне известно, сана меня не лишали. – Он покачал головой. – Но я уже несколько лет назад решил, что не смогу слепо следовать учению. Слишком я своенравный. Делаю только то, что полагаю правильным, а это считается грехом и тщеславием. Поэтому в сердце моем я больше не священник, а ведь самое главное – сердце и душа.

– Но вы были священником, когда впервые встретили Елену?

– Да, я служил у повстанцев в горах. Сам я из Майами, приехал полный воодушевления и рвения, готов был помочь всему миру. Но здесь слишком много горя. Нищета, смерть, наркотики, война. Постепенно я в значительной степени растерял свое рвение. – Он улыбнулся. – Но мне удалось продержаться. Всегда были такие дети, как Елена.

– Вы знали ее еще ребенком?

– Я знал всех повстанцев. Когда я приехал в Колумбию, ей было десять лет. Ее брату Луису тринадцать. Ее отец Фрэнк Кайлер тогда был еще жив. Мы с Фрэнком подружились. Мы редко соглашались друг с другом, но он мне нравился. Его трудно было не любить. – Доминик поморщился. – Он, как и я, верил, что служит правому делу, что он здесь нужен. Я его уважал, хотя чувствовал, что он сильно ошибается. Человек должен искать и найти свое место. Он метался и сомневался.

– И теперь вы считаете, что должны заботиться о сыне Елены Кайлер?

– Первые три года Елена сама заботилась о нем. Она охотилась, мы выращивали овощи и умудрялись не умереть с голода. Потом она решила, что это не жизнь для ребенка, и поехала в Медельин, чтобы заработать. Мальчика она оставила со мной. Это далось ей нелегко, если вспомнить ее собственное детство. Ей не от кого было ждать помощи. Она даже говорить о первых месяцах в городе не хочет. Чем она только не занималась, чтобы заработать денег и уехать из страны. От официантки до продажи товаров по телефону. Приезжала домой, когда только могла. – Он подлил им кофе в чашки. – Мне было нетрудно присматривать за Барри. Он – особый ребенок. Есть дети, от которых исходит сияние. Барри такой. – Доминик сел. – Мне только не нравится, что он слишком серьезный для своего возраста. Думаю, впрочем, что это естественно, ему ведь очень редко удается поиграть с другими детьми. Елена всегда боялась, что это небезопасно.

– Но Чавез находится за несколько сотен миль отсюда. К тому же он не знал о сыне.

– Но от этого она беспокоилась не меньше. В мальчике вся ее жизнь. Она не хотела рисковать.

– Почему она раньше не уехала из страны?

– Она боялась зарабатывать деньги с помощью единственной профессии, которую знала, а в других местах платили сущие гроши. У нее не было денег, документов и возможности защитить Барри от отца, если он узнает о его существовании и обнаружит, где он находится. Она экономила каждый песо, чтобы выбраться отсюда, но тут Чавез узнал о ребенке. Когда это случилось, ей пришлось поторопиться.

– Если она порвала со своим отрядом, как ей удалось узнать о Форбзе?

– Она слышала о нем в течение многих лет. О нем тут легенды ходят. Я был связан с ее отрядом и тайком кое-что для нее выяснил.

Гален посмотрел на кофе в своей чашке.

– Вы действительно верите, что Барри сын Ча-веза?

– Я это знаю. Я в курсе событий, связанных с рождением мальчика. – Доминик улыбнулся. – Вы очень подозрительны. Вы ей не верите.

– Я верю, что он ее сын. Она безумно его любит. Ну и, естественно, она хочет обеспечить ему хорошую жизнь, вот и стремится попасть в США вместе с ребенком. Здесь жизнь не сахар. – Он перевел взгляд на лицо Доминика. – Или это все-таки ловушка. Сценарий все усложняется и усложняется. Если вы подделка, то вы талантливый актер.

Доминик рассмеялся:

– Думаю, вы чересчур подозрительны, Гален. Не считаете ли вы, что это уже перебор – вовлекать в аферу еще и священника? Все-таки здесь не Голливуд. Кроме того, любому видно, что врать я не умею. Я недостаточно умен.

– Вы достаточно умны, чтобы быть учителем, – заметил Гален.

– Вы хотели сказать, достаточно образован. В этой профессии все прямолинейно, нет нужды никого обманывать. Обещаю, вы не поймаете меня за установкой горящей свечи на подоконнике, чтобы дать знак Чавезу.

Гален улыбнулся:

– Свеча на подоконнике? Все, вы вне подозрений. Вероятно, вы действительно тот, за кого себя выдаете.

Глаза Доминика блеснули.

– Или я так ловко прикинулся наивным, чтобы ввести вас в заблуждение. Еще кофе?

– Нет. – Гален встал. – Пойду-ка посмотрю, где Елена. Что-то она задерживается. Где у вас ванная комната?

Доминик поднял брови.

– Уверяю вас, она не сбежала через черный ход. Согласитесь, это абсурд.

– Но она могла грохнуться в обморок и удариться головой. Она потеряла много крови. Так что головокружение, потеря сознания вполне возможны.

Улыбка исчезла с лица Доминика.

– Она не сказала, что ранена.

– Я зашил рану. Все заживет, но пока неплохо бы не оставлять ее надолго одну. Так где ванная комната?

– Рядом с комнатой Барри. Я покажу…

– Оставайтесь здесь. Я найду сам.

Гален прошел через холл. Когда он стукнул в дверь ванной, Елена не ответила, поэтому он не стал ждать и открыл дверь.

Елена сидела на стуле в одних только джинсах, бюстгальтер она держала в руке. Она с яростью уставилась на Галена.

– Убирайся отсюда.

– Сей секунд. – Он взял лифчик из ее рук и надел бретельки ей на плечи. – Я решил, что у тебя проблемы.

Она замерла.

– Мне не нужна помощь. Сама справлюсь.

– Но ты можешь порвать мои замечательные швы. – Он застегнул крючки у нее на спине. – Мне всегда жаль, когда мои старания пропадают зря. – Он снял с крючка синюю рубашку, надел на нее и начал застегивать пуговицы. – Почему ты не позвала Доминика, чтобы он тебе помог? Излишне интимная ситуация?

– Не будь идиотом. Он принимал у меня роды. Просто не хотела его волновать. Полагаю, ты ему сказал, что я ранена.

– Виноват. – Гален застегнул последнюю пуговицу. – Он славный парень. Надеюсь, ты не доведешь его до беды.

– Ты сам не знаешь, о чем говоришь. Я никогда не предам его.

– Так он едет с нами?

– Да. Полагаю, ты станешь возражать.

– Я ничего не сказал.

Она отвернулась от него.

– Ты так говоришь, как будто Форбз уже принял решение. Он нас берет с собой?

– Не знаю. Скорее всего, да. Он правильный и порядочный, хороший семьянин, так что ты попала в яблочко. Кстати, ты случайно не по этой причине его выбрала?

– Я его выбрала, потому что надеялась, что ему можно доверять. Ты за него не бойся. Я его не надую. Он получит то, что хочет.

– Я не боюсь за него. Он может сам о себе позаботиться. Вот доставлю тебя в Штаты, и на этом моя работа закончится. – Гален встал. – Пожалуй, принесу тебе обезболивающего. Рана, наверное, болит.

– Когда мы будем на борту самолета. Я не могу рисковать. Сейчас я должна мыслить ясно.

Он открыл дверь ванной комнаты и, уходя, произнес:

– Пусть будет по-твоему.

Она бросила ему вслед:

– Разумеется, можешь не сомневаться.