Страница 19 из 29
Как же не терпелось узреть этот прозор - брешь в ходе времен, сразу зарастающую травой! Как подмывало унести ради пустого места упакованный по-магазинному рейхстаг!
Однако пуще ярости разорителей поражает дьявольская черта созидания разрушительная работа творчества, ибо разве не каменщики с архитекторами пережгли на известь белый храм?
Не я ли когда-то опиливал слободской ножовкой углы дубовому столу, превращая его в вожделенный круглый, чем лишил старика возможности оставаться раздвижным, то есть служить застольем многим гостям, а мне ночным ложем, когда эти гости наезжали? Разве не ваятели Кватроченто устраивали каменоломни в Колизее, дабы не тратиться на дальние поездки за мрамором? Разве не Ломоносов перешиб немецкими ямбами хребет доведенной было Тредиаковским до совершенства силлабике, чем обеспечил силлабо-тонический триумф русскому стиху?
И значит, по случаю всякой удавшейся новации следует воздвигать храм Спаса на Крови. На крови предшественника, ибо предшественник всегда повод для отрицания. А всё потому, что перволюди, вкусив от древа познания добра и зла, их как раз и не познали. Наркотизированные сатанинским яблоком пусковой библейской дискетой, вовсе не содержавшей файла "добро-зло", но файл любопытства как такового, загружающий в нас жажду познания, жизнь во имя познания, любовь во имя познания и, конечно же, смерть, ибо из-за нештатной дискеты компьютер все-таки зависает... Для красного словца пусть он будет марки "Apple" (см. англо-русский словарь и фамилию автора этой книги).
Автохтоны Южной Америки каждые сто лет самоубийственно уничтожали следы собственного бытованья, дабы начать всё сначала. Схоже ведут себя зверьки лемминги, когда, расплодясь, миллионами устремляются без дороги к какой-нибудь круче и совершают массовое самоубийство, бросаясь с нее в воду.
Европа пресуществлялась иначе. Идеи побеждались новыми не сразу. Ренессанс неспешно зубоскалил над готикой, но в свою очередь был выживаем суетным великолепием барокко, а тут жеманное рококо уже усаживается на пуфики, хотя наполеоновский ампир не за горами египетских пирамид и египетских ассоциаций... А последний великий стиль - изощренный, чувственный модерн? Куда дальше-то? А дальше некуда - геометрические города и стеклянные небеса с дробленными в них облаками...
Но это - вообще, а если в частности, то чем успешней факт вдохновения, тем пагубней разрушительный эффект. И пускай поэт заклинает: "Молчи, скрывайся и таи!" - собратья его "и чувства, и мечты свои" вверяют хоть кому, разбалтывая их толпе, то есть пошлякам.
Вспомним Паустовского и воспетые им (а значит, затем вытоптанные) Коктебель и Мещеру. Вспомним Окуджаву, указавшего болванам точечку на земном шаре - Арбат.
Они же оба - гаммельнские крысоловы, за чьей дудкой охочими толпами устремились дети и крысы. Причем дети с годами стали краеведами, а крысы туристским сбродом в кроссовках.
Французские писатели с Провансом тоже переборщили. Теперь там околачивается кто ни попало, дыша степным воздухом и покупая сушеные травы, отменные в еду. Сочинения воспевателей Прованса никто, ясное дело, не знает, ибо эта штука посильней легкоусвояемого "ах, Арбат, мой Арбат!", при том что человек толпы, дабы сохранить лицо, никогда не признается, что был кем-то увлечен и совращен. И явись сейчас на Арбат Булат Шалвович, и стань он увещевать: "Чего вы тут шляетесь? Это же моя религия, а вы с медведями фотографируетесь, армейскими обмотками торгуете!" - Великий Инквизитор променада ему заметит: "Зачем ты пришел нам мешать?"
Оно так, но раз уж были помянуты Достоевский с Паустовским и Окуджавой, хочется сказать два слова о себе. Ибо это я сочинил встарь шлягер "Руды, руды рыдз!", не смолкавший в поездах и на пароходах, за что, проживая в блочном доме с нулевой звукоизоляцией, немедленно поплатился: мой сосед терзал дефицитную пластинку сутками. "Руды, руды рыдз, ну окажись поближе!" - хотя куда уж ближе? Сон и покой кончились! Встретив соседа, я спросил: "Чего это вы такое заводите?" Он снизошел до объяснения. "А кто слова сочинил - не поглядели?" Сосед высокомерно хмыкнул. Вернувшись домой, сосед на этикетку, надо полагать, глянул, ибо больше ни разу пластинку не поставил.
ИНОХОДЦЫ
В историко-революционном фильме "Две жизни", который в начале шестидесятых снимал чрезвычайно матерый режиссерище Леонид Луков, я по молодости лет отвечал за истинность и правдоподобие исторического антуража.
"Так, - сказал мне обнаруженный в Эрмитаже чиновник Министерства Двора Его Императорского Величества, - ваш режиссер желает снять бал в Зимнем дворце? Похвально. Правда, после 1905 года государь в Зимнем не жил и балов не устраивали... Ну да, ну да - условность... Но кто же там будет танцевать? Ага! В городе два балетных театра! У вас хорошие актеры... О! Сам Дружников! Увы, на придворных балах танцевали кавалергарды. А их изобразить..."
Homo sapiens в который раз утратил стать и поступь.
А он и без того единственное из существ, лишенное видовых движений. Неуклюжий, сутулый, размахивающий руками - человек забыл двигательную повадку, какая от природы присуща каждой твари, дабы, как должно виду бобру, росомахе, рыбе, крабу - пользоваться единственно пригодным для житья типом движений. У всех дроздов одинаковая побежка, у воробьев одна и та же "поскочь", все раки пятятся, кобры одинаково молниеносны.
Случалось ли вам видеть споткнувшуюся кошку? Мне - да. Зацепившись за что-то, она оступилась, отчего не смогла толком добежать куда хотела. Кошка сконфузилась и даже оглянулась - не заметил ли, не дай Бог, кто-нибудь.
А мы - и увальни, и тюфяки, и косолапые, и косопузые, и слышим не ухом, а брюхом. Заставь нас Богу молиться, мы лоб расшибем, и руки у нас крюки, и растут из всем известного места, причем левая не знает, что делает правая, меж тем как любая животина ставит заднюю конечность точно в след передней, то есть задняя нога у нее всегда знает, что делает передняя. Разве что африканцы да еще аборигены сумчатого континента, дольше прочих застрявшие в каменном веке, сохранили биологическую память, но и то не так чтобы очень.
Куда нам до журавлиных танцев и тетеревиных токов - наши ухаживательные церемонии жалки и несуразны. Распускание рук и хватательный напор вульгарны. Мы стесняемся этого и, неуклюже высвобождаясь из одежд, со стыда выключаем свет. Стриптиз проблему не решает. А коллоквиумы насчет эротики и порнографии? Знает ли подобную чушь природа?
И все же в подсознании ущербного homo sapiens кое-что брезжит. Его интригуют полеты во сне и наяву, сомнамбулические прогулки по карнизам и "лунный шаг" Майкла Джексона.
Невесть с чего человек от начала времен самозабвенно предается танцу. Зачем бы, казалось, эти бессмысленные телодвижения? А вот зачем. Нас приваживает их изоморфность и одинаковость. Одинаково вальсируем, одинаково изображаем охоту на мамонта, одинаково движемся в чеченском боевом круговращении. Танец - это греза об утраченной пластике, попытка нашарить видовую стать, повадку и поступь.
И танцуя этак, мы невесть как измыслили параллельное природе совершенство, кодифицировав при Людовиках классический балет - умозрительную апологию движения, систему жестов и поз, сколь надуманную, столь и прекрасную. С единственно возможной пластической логикой, с пятью неукоснительными аксиомами - позициями, позволяющими танцовщику вдохновенно стартовать в единственно безупречные па. Но как такое выдумано? А вот так. Как англичане выдумывают собак? Черт их знает!
Тоска по свальной повадке угадывается и в строевой муштре. Шагистика уставная иноходь. В природе иноходь - редкость, и за невалкую езду иноходцев ценят. Можно обучить этому шагу и простую лошадь, но натасканный иноходец быстро сбивает копыта...
Мой однокурсник Х-ский, был иноходец прирожденный и ко всему еще совершенно лишенный координации. Ползя по-пластунски, он, как большое кафкианское насекомое, елозил на месте, а швыряя гранату, так запоздало ее отпускал, что попадал себе в ногу, и в бою, выходит, был бы разорван в клочья, что, кстати, избавило бы наступающую нашу армию от столь поганого солдата.