Страница 1 из 29
Эппель Асар
In Telega (cборник статей)
Асар Эппель
In Telega
cборник статей
Содержание:
I
Кулебя с мя
Мылодрама
Сплошной гиппопотам
Чайка и чибис
Не склонные склонять
II
Однокоренные понятия
Кусачки Михаил Борисыча
Не мечи бисера вообще!
С головы на ноги, но справа налево
Обшикать Федру
Об одной библиотеке
Служить к просвещению
His masters voice
Алексей Баташев
Марк Фрейдкин
"Эрика" прекрасная
Купоросить надо
III
Для ободрения сердец
У моего товарища вышла книга
Муза члена Союза
Она - попросту совершенная
Перевозчики-водохлебщики
Знаю и скажу
Что в имени
Факт русской поэзии
Эпитафия Андрею Сергееву
IV
Просозидавшиеся
Геродотовы атаранты
Комплекс полноценности
Как лемминги
Иноходцы
In telega
Охрана окружающего четверга
Среди долины ровныя
Недосказанности
V
Linea italiana
Чем сердце успокоится
Целый месяц в деревне
Рим и мир
VI
...В райке нетерпеливо плещут...
VII
Оскорбленные в достоинстве
I
КУЛЕБЯ С МЯ
Так выглядел ценник на одном степном прилавке, где за мутным стеклом виднелась еще и пачка трухлявого печенья "Привет".
Идиотизм надписи, обозначавшей лежалую гадость, внутри каковой предполагался комочек черноватого мяса, к покупке не располагал...
А если было бы написано по-человечески, что тогда? Тогда - ничего. Ноль привходящей информации, ведь "кулебяка с мясом" это "кулебяка с мясом", а каракули ценника - кладезь смыслов.
Что они вообще такое? Дадаизм общепита? Юродство полустанка?
Кем был степной человек, их начертавший, - неучем или последним, кто пользовался титлами, но не успел их расставить из-за того, что кончились чернила? Он даже встряхнул самописку - вон и клякса на не замеченном нами бутерброде с мойвой, - поселковый Крученых, ничевок из народа, Хлебников наш насущный...
В книге отзывов парижской квартиры Ленина есть запись одного из последних наших генсеков, где он благодарит французских товарищей за то, что те бережно сохроняют память... Ошибка конфузная, но потомки по ней без труда распутают наше время. В аргументы им сгодится и ахинея повального стихоплетства, и сортирные афоризмы, и неправдоподобный путовый сустав конного монумента.
А ведь бездарь и неуч зачастую инстинктивно владеют еще и праидеей приема - можете смеяться над анекдотом (а это не анекдот!) про то, как один скульптор налепил Ильичу, уже сжимавшему кепку в руке, еще и кепку на голову, - тут древний мотив приумножения атрибутов божества (вспомним Троеручицу, шестирукого Шиву, многогрудую Артемиду Эфесскую и т. п.).
Три стиха Тредиаковского "Поют птички/ Со синички,/ Хвостом машут и лисички" ввергали Ломоносова в ярость, и он жаждал "из собственных рук" поколотить бедолагу Василия Кириллыча. Для нас же диковатые строки куда ценней вполне доступного тогдашнему стихосложению метрического благообразия: скажем, "свищут птички и синички, машут хвостиком лисички"...
Допустим, вы, читатель, - археолог сорокового века и откопали вблизи каких-то фонтанов на месте памятника какой-то древней Победы битые стекла красных фонарей. Сколько шума наделает ваша находка! Кто-то из коллег заявит, что раз стекла красные - значит, там был лупанарий. Кто-то - что при красном фонтанном свете толпы гуляющих проявляли фото своих "поляроидов". А вас будет мучить догадка, не подсвечивались ли фонтаны в красный цвет ради намека на пролитую кровь. Но вы эту мысль станете гнать, ужасаясь предположить, что после Микеланджело и Вучетича (к вашему веку время здорово слипнется) в народе Гоголя и Пикуля (от обоих дойдет в сороковой век по страничке) была возможна таковая безвкусица...
А во втором веке пострадал от землетрясения Колизей. Когда его подновляли, работы посетил градоначальник, в честь чего были поставлены стелы (две из них найдены), и хотя текст на обеих одинаковый, орфографические ошибки - разные. Купно с кривотой букв они свидетельствуют, что прораб за хамские скрижали распят не был, то есть градоначальник в грамматике не смыслил (вспомните сохронить!), меднозвучная латынь стала заборной, а усталая Империя всего лишь двумя стелами явила нам свой упадок, ибо всякое, о чем сегодня шла речь, хотя и артефакт бескультурья, зато бесценный перегной истории человечества.
... Вот четверть века назад стоим мы у подъезда, а по нашему переулку в недалекий ресторан идут Поэт, Актриса и Художник, а мы им говорим: заходите, мол, чайку потом попить. И вот к ночи заявляется Поэт, а у нас как раз сидит тоже ленинградка, школьная подруга моей жены - любительница разных искусств. За чаем Поэт, радостно показывая фотографию своего народившегося сына, буквально поет над ней какие-то великие стихи. Гостья наша активничает, запоминает имя Певца и по схеме читательской конференции пытливо задает ему разные вопросы...
Лет пять назад она, повстречав меня, спросила: "А вот что стало с тем поэтом, который тогда к вам заходил?" "А вот он лауреат Нобелевской премии", - потрясенно ответил я. "Кто бы мог подумать! - сказала она. - А это точно известно?"
МЫЛОДРАМА
Ну что бы употребить простейшую эту выдумку вместо кальки "мыльная опера"? Увы! Сотворять именования в обществе с тяжелобольным языком - дело пустое. Неумение пользоваться ресурсами речи, метастазы цензуры, фанаберии редакторов, диктатура неучей и заочников, жалкие словари, фразеологический аппарат коих прискорбен, свое совершают.
Поселковая феня сановников, уголовные интонации генералов и малороссийский говорок политиков свое тоже совершают, и вот уже радиокомментаторы говорят "прЭсса", и вот уже они скоро скажут "прЭсс-конфЭрЭнция", и вот уже у Великого Реформатора мы подцепили глагол "определиться", но без управляемого слова, и "определяемся" не в пространстве, не в намерениях, а потому что "обменялись", ибо "это чревато".
И нет бы просто и точно одомашнить "All That Jazz" как "Вся эта музыка", и нет бы вместо непостижимого "Один пролетел над гнездом кукушки" (что по-английски строка детской считалки) вспомнить "Шла кукушка мимо сети", и нет бы "хот-дог" ("горячая собака") окрестить "пирожком с котятами" (но это уже, кажется, чересчур, зато насчет "собачьей радости" подумать стоит)...
Советская безъязыкость и нынешняя привокзализация речи особенно зримы в сравнении. Скажем, с речью польской. Не столь гнобимые директивным бытованием поляки новые предметы и понятия нарекали безупречно. Мы выродили "корабль на подводных крыльях", а они прозвали данное плавсредство "wodolot", мы измыслили "шариковая авторучка", а они - "длугопис" (долгописец, долгописка. Вспомним "самописка", то есть свободное от чернильницы стило)...
"Эти ужасные слова ребенок приносит с улицы!" - сетовали в старорежимное время. Наши же с вами детки набирались речевого бескультурья не столько из непечатного, сколько из напечатанного, ибо это мы с вами, коллеги, украшали газетные бредни "белым", "голубым" и прочим золотом, а теперь оперируем "эксклюзивами", совпартшколовскими "компроматами" и "дезами" или просто тюрьмизмами: "беспредел", "вещдоки", "разборка", "зачистка", каковые повторяем за сиволапым нашим начальством. Это мы жеманно возвещаем в эфире: "А сейчас новости от Кати Фалк", хотя шикарное "от" русская речь использует или в конструкциях типа расстегайчики от Тестова, или в сочетаниях Евангелие от... . Коль же скоро "новости от Кати Фалк" к Святому Благовествованию отнести не получается, остаются смердяковские расстегайчики...
И это в языке, где на всё есть всё. И умелые люди про это знали. И сотворяли тексты любые. Даже библейские. И оттого, наверно, только в русском, вслед древнееврейскому "Адонаи" и "адон", разведены понятия "Господь" и "господин". В английской же Библии короля Якова - "Lord/Lord", в Лютеровом шедевре - "Herr/Herr", в польском творении ксендза Вуйка "Pan/Pan". Библейские перелагатели, от Кирилла и Мефодия до профессора Хвольсона, знали, что делали, оттого у нас гениально различаются "плоть" и "мясо" (у немцев то и то - "Fleisch"), оттого "сосед" и "ближний" у нас вещи разные (у англичан на оба понятия только и есть что "neighbour").