Страница 80 из 91
Это был Гринбилл-Билли. Главарь рабочего объединения был в услужении у человека, против которого он, по его словам, боролся.
Теперь наш разговор с Гринбиллом приобрел для меня иной смысл. Он спрашивал у меня, что мне известно о роли Догмилла, не для того, чтобы получить сведения, а чтобы оценить мою осведомленность. Он подстрекал меня отомстить Догмиллу не потому, что надеялся, будто я это сделаю, а чтобы иметь возможность отрапортовать своему хозяину о моей готовности к подобным поступкам.
Я наблюдал за тем, как он общается с таможенниками. Он позволил им угостить себя и выпил с ними несколько кружек, но явно куда-то спешил. Несмотря на уговоры остаться, он пожелал им доброй ночи и удалился. Я не терял времени и вышел из таверны вслед за ним. На мое счастье, он не взял экипажа, а отправился туда, куда ему было нужно, пешком. Я мог бы пойти за ним, чтобы узнать, куда он идет. Я мог бы встретиться с ним позже, в более удобное для себя время и на своих условиях. Но я устал ждать и откладывать. Я решил действовать не дожидаясь.
Когда Гринбилл свернул в переулок, я подбежал к нему и руками, сложенными домиком, ударил в затылок. Я надеялся, что мне повезет – он упадет лицом вниз и не сможет меня рассмотреть. На этот раз мне действительно повезло. Он рухнул ничком в сточную канаву, куда опорожнялись ночные горшки, где валялись дохлые собаки, недоеденные крысами, яблочные огрызки и устричные раковины. Я вмял его голову в жидкий грунт, думая, как сделать, чтобы он меня не узнал. Наконец я сорвал с его шеи галстук и завязал ему глаза. Удерживая коленями его руки за спиной, я крепко затянул повязку и только после этого перевернул его.
– Ты был такой самоуверенный в таверне с таможенниками, – сказал я, имитируя ирландский акцент. Так я надеялся не выдать себя и создать впечатление, будто напавший – агент якобитов. – Теперь ты не такой уверенный, так, парень?
– Может, и нет, – сказал он, – но в таверне мне не завязывали глаза и я не барахтался в дерьме. Трудно быть самоуверенным при таких обстоятельствах.
– Ты будешь барахтаться в еще худшем дерьме, приятель. Я за тобой следил и теперь знаю твой маленький секрет.
– Какой именно? У меня их уйма. Вряд ли тебе удалось выведать их все.
– Тот, что ты в услужении у Догмилла. Думаю, если это станет известно, грузчики переменят свое отношение к тебе.
– Ну и что из того, – сказал он. – По крайней мере, Догмилл будет вынужден найти мне работенку получше. Думаешь, напугал меня такой ерундой? Да мне от этого только польза. Так что давай иди и делай свое черное ирландское дело, дорогуша Джой. Посмотрим, кто от этого выиграет, а кто ничего не получит, кроме миски вареной овсянки за свои труды.
Применив прием, которым я овладел, когда зарабатывал на жизнь менее достойным образом в качестве бойца, я перевернул его, схватил за руку и стал заламывать ее назад, пока он не завыл от боли.
– Овсянку едят шотландцы, – сказал я, – а не ирландцы. Что касается моего черного дела, то выламывание рук – это сущий пустяк по сравнению, с тем, что у меня на уме. А теперь, когда ты понял, что я не собираюсь шутить, ты ответишь на мои вопросы. Или хочешь, чтобы я еще раз подтвердил свою серьезность? – И я еще раз с силой надавил на его руку.
– Что? – завопил он. – Задавай свои чертовы вопросы.
– Кто убил Уолтера Йейта?
– А ты как думаешь, болван? – рявкнул он. – Я и убил. Свалил его железным ломом и убил, как он того заслуживал.
Я не мог проронить ни слова от изумления. Я так долго искал ответ на этот вопрос, что не мог поверить в услышанное. Признание. Признание вины. Мы оба понимали, что я ничего не могу с ним сделать. Без подтверждения двух свидетелей признание не имеет ценности в суде, даже если бы мне удалось найти честного судью. Тем не менее для меня было важно, что я наконец узнал ответ на этот главный для себя вопрос.
– Ты сделал это по приказу Догмилла? – спросил я.
– Не совсем. Не всегда все просто.
– Я не понимаю.
Он вздохнул.
– Догмилл велел позаботиться о Йейте. Ну, я о нем и позаботился. Не знаю, хотел он, чтобы я его убил, или нет. Я даже не знаю, заметил ли он, что Йейта убили. Он только знал, что человек, который ему мешал, исчез, и этого было для него достаточно. Догмилл – торговец, и ему безразлично, живы мы или мертвы. Мы для него не люди, а сброд, который можно смести с пути или раздавить, ему все равно. Главное, чтобы мы не тревожили его покой.
– Но ты убил Йейта без угрызений совести.
– Ты говоришь, без угрызений совести. Ты не учитываешь, что я вынужден был это сделать, чтобы сохранить свое место. Вот и все. В этом нет ничего хорошего и ничего плохого. Это работа, за которую платят.
– Но почему Бенджамин Уивер? – спросил я. – Почему Догмилл решил свалить вину на него?
Если мой вопрос и заставил его заподозрить, что он в руках Уивера, виду он не подал.
– А этого я сказать не могу. Я и сам удивился. С этим человеком я бы не стал шутить ни за что на свете. Но я никогда об этом Догмилла не спрашивал. У него, наверное, на этот счет свои соображения, вот и спроси у него.
– А Артур Гростон, торговец свидетельскими показаниями, и люди, которые дали показания против Уивера на процессе? Их тоже убил ты?
– Догмилл велел сделать так, чтобы выходило, будто это дело рук еврея. Я так и сделал. Просто выполнил, что он велел. Сам я ничего против них не имел.
Я ничего не сказал. Наступила тишина, и в ночной тишине было лишь слышно, как мы тяжело дышали. Я оказался в трудном положении. Привести этого человека к мировому судье или к констеблю я не мог, так как путь правосудия был для меня закрыт. Надеяться, что найдется честный судья, который честно расследует это дело, было глупо. Поэтому я мог либо убить Гринбилла и свершить собственное правосудие, либо отпустить его, невзирая на совершенные им преступления, что, возможно, даст мне шанс восстановить мое честное имя. Первое доставило бы мне большее удовольствие, второе представлялось более практическим.
Если я его отпущу, он может оказаться для меня недосягаемым, и случись, что меня поймают и повесят за совершенное им преступление, воспоминание об этой минуте будет самым горьким воспоминанием в последние дни моей жизни.
Я отпустил его.
– Беги, – сказал я тихо, почти шепотом. – Беги и скажи своему хозяину, что ты для него сделал. И скажи ему, что я приду за ним.
– Но кто ты? – спросил Гринбилл. – Агент Мелбери или Претендента? Или обоих? Я должен буду ему это сказать.
– Можешь ему сказать, что скоро справедливость восторжествует. Ему не уйти от меня, от нас, – прибавил я для пущего страха.
Я отпустил его и отошел, давая возможность Гринбиллу встать на ноги. Рука, над которой я поработал, висела плетью. Он оперся о грязную землю другой рукой. Встав на ноги, он развязал повязку здоровой рукой и бросился наутек. Я смотрел ему вслед в глубокой печали. Не зная еще всех фактов, я думал, будто мне откроется что-то, что сделает все ясным и понятным. То, что мне открылось, было полной противоположностью. Мне открылись мрачные приказы и трусливые поступки. И я совершенно не знал, что мне делать дальше.