Перед заморозками

— Я заманю тебя в Смоланд, — сказала она, разворачивая карту. — Тингсрюд — правда, здорово звучит? Оттуда-то мы уж точно не найдем дороги назад.

Дом Ханссона красиво возвышался на пригорке, окруженном лесом. За лесом шли поля, а еще дальше — болото. За домом рос старый фруктовый сад. Газон был не подстрижен, стебли роз, увивших побеленные, но выщербленные временем стены дома, были перепутаны и кое-где сломаны. Где-то работал трактор, то взревывая, то затихая. Линда присела на каменную скамейку в кустах красной смородины. Она наблюдала за отцом. Он, прищурившись, смотрел на крышу. Потом покачал водосточную трубу и заглянул в окно. Потом скрылся — пошел смотреть дом с фасада.

Оставшись одна, Линда вновь начала думать о Генриетте. Сейчас, по прошествии времени, ощущение, что Генриетта не говорила ей всю правду, переросло в уверенность. Что-то она скрывала. Что-то, связанное с Анной. Она достала телефон и набрала номер Анны. После нескольких долгих сигналов включился автоответчик. Она не стала оставлять никаких сообщений, выключила мобильник, поднялась и пошла к входной двери. Там стоял отец и качал воду из колонки. Коричневая вода постепенно заполняла ржавую кадку. Он покачал головой:

— Если бы я мог взвалить этот дом на спину и отнести к морю, ни минуты бы не сомневался. Здесь слишком много деревьев.

— Ты мог бы купить кемпер,[11] — сказала Линда, — и поставить его у моря. Кусок участка тебе кто угодно уступит.

— С какой это стати?

— Кто откажется иметь под боком полицейскую охрану, причем бесплатно?

Он скорчил гримасу, вылил кадку и пошел к дороге. Линда последовала за ним. Он даже не оглядывается, подумала она. Он уже забыл этот дом.

Они сели в машину. Линда проводила глазами коршуна — тот медленно пролетел над полем и исчез, растворился в небе.

— Чем займемся теперь? — спросил он.

Линда подумала об Анне. Она поняла, что должна поделиться с отцом своей тревогой.

— Нам надо поговорить. Только не здесь.

— Тогда я знаю, куда мы двинемся.

— Куда?

— Увидишь.

Они поехали на юг, свернули на шоссе к Мальмё, а потом по указателям взяли курс на озеро Кадешё. Здесь был лес, может быть, самый красивый из всех, виденных Линдой. Она сразу догадалась, что отец хочет поехать именно сюда. Они гуляли здесь несчетное количество раз, особенно когда Линде было лет десять-одиннадцать. Кроме того, она припоминала, что как-то раз они были тут с матерью, но без отца — но ни одного случая, когда бы они приехали сюда всей семьей, она вспомнить не смогла.

Они вышли из машины у штабеля бревен. Толстые стволы приятно пахли смолой. Они пошли по тропинке через лес, мимо странной, склепанной из листового железа статуи, воздвигнутой в честь предполагаемого посещения Кадешё Карлом Двенадцатым. Линда хотела рассказать про Анну, но отец поднял руку. Они стояли в небольшом прогале между высокими деревьями.

— Здесь мое кладбище, — сказал он. — Мое подлинное кладбище.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я собираюсь открыть тебе большой секрет, мою, может быть, самую большую тайну… Может быть, завтра раскаюсь. Эти деревья, что ты видишь, они растут в честь всех моих умерших друзей. И отец мой здесь, и мать, и вся старая родня.

Он показал на молодой дубок:

— Это Стефан Фредман. Отчаявшийся индеец. Он тоже относится к моим мертвым.

— А та, о которой ты рассказывал?

— Ивонн Андер? Вон там.

Он показал на другой дуб. Сучья его образовали причудливый рисунок.

— Я приехал сюда через несколько недель после смерти отца. Я тогда совершенно потерял опору. Ты была гораздо крепче. Помню, сидел у себя и разбирался насчет очередного случая избиения. Ирония судьбы — молодой парень ударил отца кувалдой. Чуть не убил. Этот парень, он все время врал и изворачивался. И вдруг меня проняло. Я прервал допрос и приехал сюда. Я даже взял полицейскую машину и включил сирену — так мне хотелось поскорее удрать из города. Потом из-за этого даже вышел небольшой скандал. И когда я сюда приехал, вдруг появилось ощущение, что все эти деревья — могильные памятники всем, кого я любил. И чтобы повидаться с ними, я иду сюда. Не на кладбище. Мне здесь так покойно, как нигде больше. Здесь я могу их обнять, пусть они меня и не видят.

— Я никому не скажу, — серьезно произнесла Линда. — Спасибо, что ты со мной поделился.

Они постояли еще немного. Она не хотела спрашивать, какое дерево досталось ее деду, только предположила, что это, скорее всего, вон тот могучий, стоящий немного на отшибе дуб.

Сквозь густую листву то и дело проблескивало солнце. Подул ветер, и сразу стало прохладно. Линда села и рассказала все про исчезновение Анны, про Генриетту, которая, как ей кажется, что-то скрывает, и о том, что ей кажется, с Анной что-то случилось.

— Ты можешь сделать глупость, — закончила она. — Ты можешь, например, отмахнуться от меня и сказать, что все это ерунда и мои фантазии, но тогда я разозлюсь. Но если ты скажешь, что я ошибаюсь и объяснишь почему, я буду слушать.

— Когда ты станешь полицейским, тебе откроется очень важная, я бы сказал, основополагающая истина. Необъяснимые вещи почти никогда не случаются. Даже исчезновения, как правило, имеют совершенно разумное, хотя часто и неожиданное объяснение. Эта неожиданность чаще всего вполне логична, но вычислить эту логику до того, как все разъясниться, невозможно. Это касается большинства исчезновений. Ты не знаешь, что с Анной, и ты обеспокоена — это совершенно понятно. Но мой опыт подсказывает, что ты должна призвать на помощь единственное достоинство, которым настоящий полицейский может гордиться.

— Терпение?

— Совершенно верно. Терпение.

— И как долго я должна терпеть?

— Пару дней. За это время она наверняка появится. Или даст о себе знать.

— И все равно я уверена, что ее мать мне лгала.

— Не думаю, чтобы мы с Моной, когда говорили о тебе, всегда были абсолютно честными.

— Я попытаюсь набраться терпения. Но все равно, у меня есть вполне определенное чувство: что-то здесь не так.

Они вернулись к машине. Был уже второй час. Линда предложила поехать куда-нибудь пообедать. Они доехали до придорожной харчевни со странным названием «Отцовская шляпа». Курт Валландер припомнил, что как-то они обедали здесь с отцом и страшно поссорились. О чем был спор, вспомнить он не мог.

— «Кабак, где я поссорился с отцом», — сказала Линда. — Всему можно дать название. Скорее всего, вы поругались из-за твоей профессии. По-моему, во всем остальном у вас не было разногласий.

— Ты даже не представляешь. У нас были разногласия во всем. Двое мальчишек, так и не выросших и затянувших свои злые игры на всю жизнь. Он обвинял меня, что я не уделяю ему никакого внимания, если я опоздал на пять минут. До того доходило, что он подводил стрелки часов, чтоб утверждать, будто я опоздал.

Не успели они заказать кофе, как зазвонил мобильник. Линда схватилась за карман, но оказалось, что это у отца — у них были одинаковые сигналы. Он нажал кнопку и стал слушать, периодически вставляя короткие вопросы и записывая что-то на обратной стороне только что принесенного счета. Дождавшись конца разговора, Линда спросила:

— Что там?

— Исчезновение.

Он расплатился, сложил счет и сунул его в карман куртки.

— Что происходит? — спросила Линда. — Кто еще исчез?

— Мы возвращаемся в Истад, но по пути заедем в Скуруп. Исчезла одинокая вдова, Биргитта Медберг. Ее дочь уверена, что что-то случилось.

— Как это — исчезла?

— Она не очень уверена. Судя по всему, ее мать ученый, но ведет полевые исследования — ищет старые тропинки. Странное занятие.

— Может быть, она заблудилась?

— Именно это я и подумал. Скоро узнаем.

Они свернули на Скуруп. Ветер усилился. Было девять минут четвертого, среда, 29 августа.

11

Кемпер — прицепной домик, дача на колесах