Страница 72 из 96
На том и расстались, а о чем столько времени болтали через двух переводчиков — Павел так и не понял. Какая там партия у власти, правильно ли поймут, будет ли кризис в правительстве — какое до всего этого дело русскому царю? Чего прете против исторической неизбежности, я вас спрашиваю, а я историк! Распустите парламент, верните короля в его права, никаких баб на престоле — делов-то. Законы у вас плохие — ну изучите наш «Домострой», подправьте по себе — чем плохо? А насчет кириллицы — да что за событие такое? Оплатить вам замену шрифтов в типографиях? Могу. Не согласны? Так с Россией не разговаривают. Можно ведь и глаголицу у вас ввести — шрифт благородный, рунический. Политики…
После впустую потраченной первой половины дня царь перекусил в Академии у Аракеляна прямо с плиты; присмотра за ним теперь не было, но никто не знал, что именно он захочет съесть, а всю кухню не перетравишь, — и поехал в Петровский дворец. Вторая половина дня предвещала дела не бессмысленные, но сулила новую печаль, ибо предстояло очередное прощание. Из потерь и прощаний строится любая человеческая жизнь, а царская — в особенности. Павел провожал в дальнюю дорогу чуть ли не единственного своего друга — Джеймса Найпла.
Еще в прошлом году Временное Правительство Юконской Республики, созданной на Аляске индейцами-атапасками, эскимосами, алеутами и креолами, прислало послов ко двору императора Павла Второго. В Москву прибыли знатные креолы Иван Максутов и Михаил Кашеваров и били челом православному царю: как теперь обустроить Юконию. Царь поговорил с послами, пригласил к обеду, а на нем объявил свой монарший совет. Во-первых, не надо рисовать всяких фантазий на географической карте: пусть имеет Юкония точные границы бывшего штата Аляска. Потому нечего ей быть Юконией, пусть остается Аляской. Но независимой. Столицу, само собой, нужно вернуть в Ново-Архангельск. Поскольку страна многонациональная, одним государственным русским языком не обойтись: нужно сохранить английский как второй, как язык межнационального общения. И всеми силами способствовать развитию литературного языка атапасков, обоих эскимосских наречий, алеутского и всех прочих, какие в обиходе жителями страны используются. Ну, английский использовать правильным образом, то есть кириллицей, уже потом, в догонку посоветовал. А тогда он предложил провести среди народа Аляски референдум: в самом деле им нужен республиканский строй, как у Романьоса в Сальварсане, тоже ничего плохого нет в принципе, или же, если народ себя уважает больше, то не стать бы Аляске царством. И называться, к примеру, «Американское Царство Аляска», АЦА сокращенно. Красиво же!
Креолы очень остались довольны и сказали, что вынесут на референдум три вопроса — быть ли Аляске республикой, быть ли Аляске царством, воссоединиться ли ей с Россией. От третьего Павел мягко уклонился и рекомендовал: если уж народ и вправду себя уважает — то царя избрать своего собственного. Креолы растерялись — не имелось кандидатуры, и опять запросили Павла, не присоветует ли он кого. Павел вздохнул, но подумал о государственных интересах и предложил кандидатуру Джеймса: все-таки американец, хоть и без права быть избранным американским президентом, ибо родился в деревушке на Ямайке. Ну, конечно, при условии того, что Джеймс перейдет в православие. Креолы пришли в восторг и отбыли восвояси.
На всенародном референдуме в мае Аляска единогласно превратилась в монархию с царем Иоакимом Первым во главе. И вот теперь Джеймс улетал к себе домой, в Ново-Архангельск, и увозил с собой Екатерину Бахман, бывшую гражданскую супругу Павла. Ее первый брак был с одобрения обер-прокурора Святейшего Синода аннулирован как не благословленный церковью. Павел даже хотел обвенчать Джеймса и Катю в Москве, но бояре отговорили, царь — какой бы он ни был, даже нерусский — венчаться должен у себя дома, в соборе Святого Германа Аляскинского.
В прощальный путь приготовил Павел бывшей жене и ее нынешнему мужу подарок, настоящий, неожиданный, потому что только неожиданные подарки настоящие, этому Павла обучил упрямый Сбитнев. Павел нашел вариант такого подарка. Особенно было приятно, что подарок, имея вид дорогого, по сути дела был очень экономным.
В императорских мастерских лучшие мастерицы трудились несколько недель, расшивая жемчугом подвенечное платье для будущей царицы. Лучший ювелир с Арбата изготовил жемчужную диадему, пришлось разориться на триста граммов норильской платины, ничего, слава Богу, не последняя, в бывшей шахте Октябрьская, ныне Новопавловская, еще много. А жемчугов Павел не пожалел — и ожерелье в семь ниток справил, и браслет, и серьги с подвесками до плеч, и еще кое-какую бижутерию. Не сравнить с теми скромными сережками и колечком, что подарил он Кате когда-то на свою собственную гражданскую с ней свадьбу. Но тогда он царем не был, а теперь все тот же всезнающий блазонер Сбитнев его в полной мере по науке о жемчугах просветил.
На подарки Павел пустил запас жемчуга, привезенный в двадцатых годах из Персии, когда иранцы, ополоумев после двадцать первого года от радости, что их великая держава Россия признала, совершенно не препятствовали его массовой скупке, которой со вкусом занимался дипломат Иванов-Гуревич. Что и говорить, по тем временам это было выгодное помещение капитала: на золотой советский червонец давали чуть не пригоршню круглого, а если изогнутого, «барочного», то две пригоршни. Но Иванов дело знал, в его запасе больше половины составляли ядреные, крупные «парагоны». Павел добавил даже несколько очень дорогих юсуповских жемчужин начала века. Щедрость его была более чем практична. Государю дали справку, что даже сто лет для жемчуга — возраст чрезмерный, в сто двадцать — сто пятьдесят жемчужина умирает, ибо распадается главное ее вещество, конхиолин, а в двести лет вся эта красота из белой становится черной, чтоб потом рассыпаться пылью. Так пусть уж не пропадает красота, раз ей такое суждено, пусть идет в этом жемчуге Катя под венец. Павел даже немного огорчился, что и половина запасов Иванова-Гуревича не была израсходована. Но ничего. Теперь Павел знал, чем именно следует одаривать женщин при необходимости. И не надо особенно с этими подарками тянуть, жемчуг начинает «болеть» без предупреждения. Вот и нечего его беречь.
Вообще-то подарков улетающим нынче в Ново-Архангельск молодоженам Павел вез много. В бывшую маленькую Ситку, преступно лишенную вашингтонскими воротилами больше чем на столетие положения главного города Аляски, нужно было везти из Москвы буквально все, — город пока еще пребывал в типично американском провинциальном запустении, в нем обитало едва-едва три тысячи жителей, хотя встречать царя Иоакима, конечно, соберется больше: все службы города Баранова, бывшего Анкориджа, должны до коронации перебраться в новую столицу. Лишнего скандала с Соединенными Штатами тоже удалось избежать, хотя он и назревал, ибо с потерей Аляски Америка лишалась пятидесятой звезды на флаге — нехорошо. Павел не стал препятствовать референдуму, одновременно с аляскинским проведенному на островах Самоа, они-то как раз и превратились в пятидесятый американский штат — флаг, пусть он и республиканский, обижать не полагается. Тем более что царь на Аляске избран вовсе не русский, а свой. Царица — хоть из России, но чистокровная немка. Все при своих. США могут влиять на новое государство как хотят, если могут и если умеют. Но, думается, не умеют. Они ведь и сами-то без царя. Молодая держава, еще неопытная.
Хотя границы у АЦА выглядели как прежние границы американского штата, но по совету Павла Джеймс приказал начать набор преподавателей испанского языка для начальных школ. По мысли Романьоса и Павла, целиком одобренной необратимо обрусевшим Джеймсом, испанского и русского языков должно хватить всей планете на ближайшие столетия, ну, а там, глядишь, сольются как-нибудь.
Подарки загромоздили весь царский ЗИП. Много места занимали те, которые слал от себя и от своего села великий князь Никита Алексеевич. Сношарь Катю не знал, даже на коронации не рассмотрел, зато шпион Хаим, в пользу которого он прошлой весной, еще на Брянщине, за каким-то лешим отрекался от престола, который ему и так без надобности был и есть, — шпион Хаим вызывал у него чувства очень теплые, как и любой другой подмастерье, которого бабы хвалили. Сношарь послал в Кремль, как прознал про улет Хаима в свои палестины, вестовую Настасью: пусть возьмет с собой парень в дальнюю дорогу четверть черешневой, чтоб не скучно было, ни самому, ни бабе евонной. Настасьи мигом смекнули, кто такой этот подмастерье, почти все они имели что вспомнить о нем, и одно только хорошее, решили свои гостинцы тоже передать. Испекли свадебный курник в два аршина, коли поперек мерить, собрали лучших яичек от пестрых курочек. Еще скинулись по денежке, меховой галстук ему купили, а невесте — бутылку «Шанель номер пять», московского, правда, разлива.