Наследство для двоих

Оказавшись внутри, Эбби закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Ее горло туго сжимала невидимая удавка, подбородок мелко и противно дрожал. Солнечный свет, пробиваясь сквозь густые ветви ореха, попадал в окна и падал на увешанные полками стены.

Эбби подошла к большому кожаному креслу возле письменного стола и пробежала рукой по углублению, оставшемуся в том месте, где раньше находился затылок отца. Она вспомнила, как ублажала его, мечтая чтобы он ею гордился. Затем резко отвернулась от кресла, не в силах побороть злость и обиду.

Эбби уже жалела о том, что попросила Лейна поведать историю отца и Кэролайн. Раньше у нее сохранялись хотя бы какие-то иллюзии, теперь же не осталось даже этого. Ну что ж, она хотела правды, и она ее получила. Лейн не виноват, что ей не понравилось услышанное.

Наверное, она надеялась услышать, что для отца все это было лишь мелкой, незначительной интрижкой, достойной сожаления ошибкой, за которую ему пришлось расплачиваться весь остаток жизни, что какая-то мерзавка расставила ему сети, забеременела, а затем шантажировала ребенком, что все его действия были направлены только на то, чтобы защитить честь своей семьи и не уронить на нее тень собственного позора.

Вместо этого Эбби услышала историю трагической любви. Историю двух людей, принадлежавших к разным мирам, страстно любивших друг друга, но обреченных на разлуку. Печальную повесть о ребенке, рожденном от этой любви.

Неудивительно, что она, Эбби, всю жизнь была совсем не той дочерью, которую он хотел бы видеть рядом с собой. Она всего лишь являлась дублером, похожим на главную героиню, ее двойником, родившимся притом в тот же самый день.

Эбби хотелось закричать и тем самым выпустить наружу всю накопившуюся в ней боль, но что бы это изменило? Ничего. Ровным счетом ничего.

Сжав зубы и кулачки, она отошла от письменного стола и попыталась убедить себя в том, что ей нет дела до того, любил ли ее отец. Она уже давно не ребенок и не нуждается в его любви. И все же Эбби понимала, что никогда не забудет – и не простит ему – многих лет лжи. По ее щеке покатилась горячая слеза. Эбби моргнула, чтобы избавиться от пелены на глазах, и подумала: как могла она быть такой наивной все эти годы?

На стене напротив нее висела старая фотография ее дедушки Р.-Д., сделанная на выставке арабских лошадей в Скоттсдейле в год его смерти. Он стоял возле двухлетней серой кобылы Ривервинд, завоевавшей звание лучшей кобылы скоттсдейлского шоу. Это была мать Ривербриз – кобылы, подаренной затем Эбби. На сивых от седины волосах деда красовалась широкополая ковбойская шляпа, но даже она не могла скрыть гордой улыбки, смягчавшей его резкие черты. Фотография изображала жизнерадостного человека, легко несшего прожитые годы.

Эбби смотрела на снимок, и на нее вновь нахлынули воспоминания. Наконец она призналась себе, что не была все же окончательно слепа все эти годы, она просто отказывалась видеть происходившее. Многочисленные инциденты, то и дело случавшиеся в семье, таили в себе разгадки к этой тайне, но Эбби намеренно не замечала их.

Ей вспомнился тот день, когда она в последний раз видела деда живым. Он приехал в аэропорт, чтобы проводить их в поездку, которую Эбби воспринимала как семейный отдых. На самом деле это была деловая поездка. Отец должен был проверить, как работают зарубежные представительства фирмы, и взглянуть на нескольких чистокровных «арабов» в ряде других стран, чтобы решить, стоит ли их покупать. Самой Эбби тогда было всего восемь лет, поэтому ее не интересовали подлинные причины этого вояжа. Главным для нее было то, что они отправлялись в путешествие: она, ее родители и их чернокожая служанка Жюстин, присматривавшая за Эбби.

7

Лондон стал первой остановкой в их путешествии за границу. Полная возбуждения и неистощимой энергии, Эбби никак не могла взять в толк, почему первый день их пребывания в новой стране протекает так неинтересно. Ей хотелось выйти наружу и обследовать этот город, жители которого ездят не по той стороне улицы и разговаривают так чудно, что она их насилу понимает. Ей хотелось прокатиться на красном двухэтажном автобусе и поглядеть на дворец, где живет королева.

– Бэбс, мне кажется, она будет мучить нас до тех пор, пока мы что-нибудь не предпримем, – сказал Дин, поймав Эбби за руки и заставив неподвижно встать напротив своего стула.

Одного взгляда на улыбающееся лицо отца было достаточно, чтобы она поняла: он смирился со своей участью.

– Бен говорит, что я – вся в дедушку, никогда не отступаюсь от своего.

– Наверное, он прав, – согласился Дин. Временами упрямство дочери граничило с одержимостью, однако эта особенность девочки смягчалась природной добротой и открытостью ее натуры. Она не такая застенчивая и чувствительная, как Рейчел, нередко думалось Дину, когда он вспоминал, как неотступно следила за ним вторая дочь взглядом своих синих глаз. Они редко вспыхивали тем лукавым огоньком, который был присущ Эбби.

– Бен всегда прав, – уверенно заявила девочка.

– По крайней мере, в большинстве случаев. – Дин любовно щелкнул дочку по носу и перевел взгляд на Бэбс. Та – все еще в пижаме – устроилась на диване, заваленном кучей больших и малых подушек. – Давай-ка выведем ребенка на прогулку, Бэбс. Свежий воздух и немного солнца нам не повредят.

– Сомневаюсь, дорогой. – Она потянулась к чашке с кофе, стоявшей на краю журнального столика. Вместо того, чтобы спускаться по утрам в ресторан, семейство предпочитало заказывать завтрак прямо в гостиничный номер. – Я чувствую себя даже хуже, чем после барбекю у Макдоннелов. Мне кажется, что мои глаза превратились в пару очищенных виноградин, нафаршированных косточками, а в теле – такая тяжесть, будто я вешу центнер.

– Если она стала такой толстой, значит, ей действительно не мешает размяться, правда, папа? – с притворной озабоченностью проговорила Эбби.

– Ты совершенно права.

– А вот у меня есть мысль получше, – сказала Бэбс и на секунду умолкла, чтобы глотнуть кофе. – Вы с Эбби отправитесь на прогулку, а меня оставите в покое.

– Ну уж нет! – Эбби вырвалась из отцовских рук и, подойдя к дивану, забрала у матери недопитую чашку. – Раз мы приехали сюда на каникулы, то должны развлекаться.

Через час, в течение которого не умолкали бурные споры, троица все же вышла из отеля и направилась бродить по улицам Лондона. Точнее, брели Дин и Бэбс, а Эбби скакала впереди, словно молодая козочка. Ей не терпелось поскорее познакомиться со звуками и образами этого незнакомого города.

Неожиданно она остановилась и с озабоченным лицом направилась к родителям.

– А почему нет тумана? Ведь в Лондоне всегда должен быть туман!

– Но не каждый же день, – сказала Бэбс. – Здесь – как и у нас дома, в Техасе. Иногда туман собирается по ночам или ранним утром, а иногда висит только над рекой и над пастбищами.

– Да, тогда мне бывает страшно, – кивнула Эбби, однако ее глазенки светились от восторга.

– Гляди, пожалуйста, по сторонам, а то обязательно на кого-нибудь наткнешься, – предупредила ее мать.

– И не уходи далеко от нас, – добавил Дин, когда Эбби снова вприпрыжку пустилась вперед. – А не то потеряешься.

– Хорошо, папа. – Девочка неохотно замедлила шаг.

Если бы здесь была Рейчел, подумалось Дину, она шла бы рядом с ним, крепко держа его за руку, особенно в общественных местах, где много незнакомых. Она всегда вела себя так и объясняла это тем, что боится потеряться, однако Дин знал: на самом деле Рейчел была чересчур робкой и чувствовала неуверенность, будучи предоставлена самой себе. А вот для Эбби не существовало такого понятия, как «незнакомец». Как бы ни были похожи внешне его дочери, они отличались друг от друга, как день и ночь.

– Я совсем забыл тебе сказать, Бэбс. Сегодня утром, когда ты еще спала, я договорился о том, чтобы нам предоставили гида. Завтра он повозит вас с Эбби по городу и покажет достопримечательности. Я же до конца недели, вероятно, буду занят с утра до вечера, заканчивая дела, связанные с представительством нашей фирмы в Лондоне.