Сокровища России

Пока солдатики в пыли и в поту ковыряли в указанных местах шурфы для проникновения в пустоты, Эдик принялся готовиться к закладке артефактов. Он переоделся в полотняный комбинезон, вооружился металлическим щупом, фонарем, ножом и саперной лопатой, противогазом в сумке и прочим необходимым. Полковник играл роль ассистента - помогал и застегивал, поправлял и подтягивал, а потом потащил за Эдиком чемодан с иконами, чашками и прочей археологической мелочью.

Первый шурф углубился быстро, пока не наткнулись на кирпичную кладку. Солдаты взялись за ломы и вскоре пробили отверстие, в которое можно было пролезть.

- Ну, с Богом, - напутствовал полковник, и Эдик полез внутрь. надев противогаз. Луч мощного аккумуляторного фонаря впервые за несколько сотен лет вырвал из тьмы кучи земли и камни с обрушившегося свода, прошитые почернелыми бревнами. Эдик очутился в бывшем подвале под крепостной стеной. Да, это явный подвал - и почему бы тут древние иноки или монахи не припасли несколько полуоконченных икон? Эдик бочком пробрался вдоль стены, поближе к приглянувшейся куче и принялся закапывать взятые с собой иконы в металлических окладах. Иконы эти были взяты, как и прочие вещи, в запасниках Российского музея, они были настоящими, лет по семьсот - тысячи, рухлядь, которую даже реставраторы откладывали на "потом" в надежде, что она развалится окончательно. Эдик нацарапал на них и на окладах несколько надписей на кириллице, причем с ошибками - ибо тогда ошибок не было - ошибки становились правилом правописания.

На четвертой иконе Эдик и сам не заметил, как машинально снял противогаз - воздух подземелья оказался вполне пригоден, ядовитых газов нет. Дело пошло быстрее, но маскировка следов заняла куда больше времени, чем закладка. Конечно, удар с вертолетов должен обрушить все, что можно, но Эдик привык работать на совесть - так его воспитали.

Потом была другая полость в земле. И еще одна. И еще. Работать пришлось всю ночь - ни Эдик, ни полковник не сомкнули глаз, пару раз только заходили в палатку саперов, где их отпаивали горячим сладким чаем. Уже утром вдвоем с Онищенко опустошили второй чемодан с артефактами рангом пониже - просто предметы быта и утвари, осколки, фрагменты - их прикопали прямо на территории, в ямках на полметра. К полудню закончили уборку следов - весь мусор до последнего окурка в пластиковых мешках погрузили в вертолет, саперы подмели всю площадь, погрузили метлы, погрузились в вертолет сами - и улетели. Следом за вертолетом, уносящим саперный взвод, взлетел и вертолет, где у оконца клевал носом смертельно усталый Эдик. Не от работы усталый, от нервной лихорадки, которая напала, едва взглянул в первый пролом, и которая трепала всю ночь. В голову лезла всякая чушь, чуть не с мистическим оттенком, и он успокаивал себя - мол, чего проще - переделать историю? все ее переделывают, кому взбредет в голову, дело привычное настолько, что всем уже плевать. Что далеко ходить - царь Николай был кровавый, стал святой. Бомбисты-террористы - из героев революции превратились в мерзавцев-психопатов, да что! весь социализм из закономерности стал прихотью диктатора…, чего уж из-за мелочи волноваться, каких-то братков Кирилла и Мефодия? Говорить не стоит. Мелочь. Так чего нервничать? В чем дело?

Вертолет поднимался все выше. Вертолет с саперами давно исчез из виду, но полковник Онищенко не спешил за ними - он привык лично убедиться, что дело сделано, поэтому круг за кругом вертолет облетал Усть-Олонецкую возвышенность, пока Эдик не увидел на фоне облаков несколько черных точек. Они стремительно вырастали, превращаясь в грозные машины с хищно опущенной к земле мордой. Эдик видел, как вдруг засверкали в подвесках пушечные очереди, как срывались вперед ракеты, оставляя позади черные длинные хвосты дыма. Эдик кинулся к другому борту посмотреть на развалины - и увидел только всполохи огня в холме пыли и дыма, который разъезжался в стороны, рос в высоту. Даже в грохоте винтов отчетливо пробивались глухие удары взрывчатки. Эдик показался сам себе на какой-то миг неким "учеником чародея", который простым заклинанием, сотрясением воздуха вызвал могучие силы, которыми не мог управлять и которые, в конце концов, разорвали его самого. Потом Эдик часто вспоминал этот миг просветления, когда терял свои клочья, образно говоря - немало суждено было потерять, и только наглость, пожалуй, и помогла Эдику уцелеть, в конце концов, ибо он научился управлять чудовищами. Пока же Эдик впервые увидел их столь явственно, воочию, до этого случая он ощущал их только косвенно, как в смешном случае с задержкой экспедиции, например. В один из визитов Эдика к бывшей жене Андрей и Надя дружно ругали военных, которые закрыли район от туристов и прочего населения на неопределенный срок и непонятной причине. Тогда Эдик только-только начинал работать у Пузырева, и как-то не врубился, посчитал случайностью, забеспокоился о деле - и поспешил к Онищенко в кабинет, на Лубянку, чтобы тот попробовал выцарапать у военных разрешение для Андрея и его ребят. И только наткнувшись на изумленный взгляд Онищенко, Эдик "пробился", наконец, к истине, заглох тут же и сумел сказать только одно: "Вот это да…". - Он понял, что район откроется в любой день, который назовет он, Эдик Поспелов.

При виде разбухающего дымом холма Эдик ощутил, что в душе лопнула какая-то донельзя натянутая струна…, стало вдруг покойно и легко…, весело стало! Все тревоги исчезли. Эдик понял, в чем дело…ведь история - и впрямь штука очень обратимая. Как резиновое изделие для мужчин. Наизнанку выворачивается в секунды, если умеючи. Закапывая свои артефакты, он ведь почти физически ощущал некое…сопротивление? Ну да. Мистика? Или дело - в нем самом? Теперь ему казалось, что это сама история, поддаваясь его наглому давлению, пыталась, пыталась вернуться на старое русло…, но теперь - лопнуло - история пойдет по новому руслу. Эдик ощутил, как похолодели кончики пальцев, а по спине пробежал озноб. Озноб радости и свершения. Эдик покосился на сонное, серое лицо полковника Онищенко. Тот дремал, он явно не понял всей важности момента. А ведь то, что они только что сделали - это не болтовня с телеэкрана, где политики заумью слов зомбируют зрителя, перетаскивая того в свою веру…, что ж, перетащится, на пару минут, пока не услышит другого болтуна…, это все фальшь, а они только что…сотворили что-то донельзя реальное.

ГЛАВА 10. Денежный вопрос.

Говорят, деньги портят людей, Эдик считал такое мнение неверным без поправки - деньги портят уже испорченных людей. А Пузырев и до знакомства с Эдиком не мог похвастаться чистой совестью. Теперь же, когда с трудов Эдика закапали реальные деньги, Пузырев испортился окончательно. Денег от продажи картин, по крайней мере, Эдик не видел, только сетования, что "…всем дай, и побольше, и самому-то ничего не осталось…". Эдик просто не имел времени заняться сбытом, продажей картин. Он занимался, так сказать, производством, а сбыт целиком лежал на Пузыреве. В конце концов, он директор музея, и все вопросы по уходу-приходу картин в музей и наружу решал только он. Ну ладно, Моне и Шагал, первые из проданных картин, ушли каждая за несколько тысяч рублей. Эдик верил Пузыреву, тот попросту трусил запрашивать в долларах. Ладно, первый блин всегда комом, хотя Эдик и не сумел удержаться от скрытых упреков, которые со стороны и на упреки не походили. Подловив Пузырева в зале, где висела вместо проданного подлинника написанная им копия Моне, Эдик подколол директора, заметив мимоходом, но громко, так, что услышала и уборщица Танька, и экскурсовод тетя Маша: "Иван Иваныч, а Моне после реставрации - как новенький. А Вы реставрировать не хотели…". Пузырев быстренько убежал из зала, наклонив голову, и после полдня дулся на Эдика, как мышь на кошку, напугался, бедняга…, хотя ему-то чего бояться? Если какая-нибудь ревизия и выяснит, что вместо Моне висит тщательная копия, отвечать Эдику, который "перепутал" подлинник и копию. Это если одну "перепутал", могут еще поверить, но ко времени скандала их уже штук пятнадцать накопилось! Эдик подключил к копированию старший курс художественного училища, ребята сидели в залах и корпели, а лучшие копии Российский музей у них покупал, так что картин на продажу становилось все больше, они уже в очередь просились, а Пузырев все спихивал в "час по чайной ложке", причем чуть не себе в убыток…, Эдику в убыток - уж точно, тот ни доллара за свои и чужие копии не получил от Пузырева, одни оправдания…, правда постоянно выдавал Эдику "на текущие расходы" - что ценно, по первой просьбе, бывало и по три раза в день. По сто-двести долларов, без отчета и записи - этого хватало не только на мелкие расходы, вроде кресла или стульев, но и самому Эдику. Правда, только на жизнь. На будущее не откладывалось. Так что скандал назревал, и виноват в нем был, как понял потом Эдик, даже не Пузырев, а сам способ жизни и особенно руководства, когда начальник утаивает, зажиливает и не выдает информацию, рассматривая ее как свою особо засекреченную частную собственность и богатство. Скандал произошел после первой командировки Эдика на курганы юга, довольно длительной, когда они с полковником Онищенко за месяц нудной и утомительной нервотрепки, наконец, слепили некое подобие практического инструмента из людей, денег и договоренностей, инструмента для реализации "Ежика в тумане". У Эдика образовалось двое сыновей, которые требовали машину, собака, которая требовала прогулок и прививок, и кот, которого Эдик искренне уважал за то, что тот ничего не требовал. Кот брал все сам.