Страница 9 из 59
Стрельчатое окно внезапно освещается бело-голубым всполохом и прямо над головой раздается треск электрического разряда. Лампочка начинает мигать но, помигав, все-таки успокаивается и продолжает ровно светить. И ко мне неожиданно, как гром среди ясного неба, как кирпич с крыши — приходит озарение:
Великие боги! Да ведь я счастлива!
Мне не хочется отпускать их в грозу и в такой ливень, но если в Городе Дождя ждать солнца, можно прождать всю оставшуюся жизнь. То есть я то не против, но друзья — люди занятые. Здесь, внутри Периметра, можно встретить кого угодно: гения, негодяя, святого, последнего мошенника, но никогда не встретишь бездельника. Трудами создан Город Дождя, трудами стоит.
Я провожаю их до дверей. Мы еще немного болтаем в прихожей, потом они выходят за порог, я машу рукой, улыбаюсь и, уже закрывая дверь, кожей, натянутыми нервами ощущаю — началось! Началась Охота…
7.
Мы греем руки над рыжим огнем.
Небо — чаша, полная звезд.
Ты говоришь,
Как несчетные тысячи лет
Лунный заяц в серебряной ступке
Толчет порошок бессмертия.
Но это так трудно понять
Мне,
Еще не уставшей от жизни.
Первая мысль — вернуть друзей. Позвать Рея. Хоть ненадолго оттянуть неизбежное. И я бы оттянула, да только больше нельзя. Лимит времени исчерпан. А вторая — хорошо, что это случилось сейчас, а не вчера, не неделю назад. Я теперь счастлива, а счастливую попробуй возьми — зубы обломаешь. Большого труда мне стоило уговорить Рея отпустить меня. Но кому, как не аборигену, знать, что Охотник и Дичь встречаются всегда один на один. Меж ними нет посредников, у них нет союзников. Только Великие боги, которые в конце концов решают, кому сегодня умирать.
Я поднимаюсь вверх по витой лестнице, которая пронзает особняк, как штопор. Она ведет на чердак. Этот путь — часть ритуала. Но у меня нет почтения к ритуалам и, видимо, поэтому я в свое время не продвинулась в магии. Я многое упускаю, потому, что уверена в бесполезности танцев и заклинаний. Продукт 20 века. Человек с урбанизированным сознанием. В этом отношении я была и остаюсь жесткой, как машина и даже Город Дождя со всеми его чудесами бессилен меня излечить. Возможно потому что я не верю, что это — болезнь.
Я поднимаюсь на чердак и прохожу узким коридором, где рыжие лисы с узкими спинами и мордами хитро скалятся со старинных гобеленов и пружинит под ногами вполне современный линолеум. Это святыня, правда, слегка оскверненная двадцатым веком. Меч висит на стене. Не тяжелый, женский, с удобной деревянной рукоятью в виде какого-то дальнего родственника крокодила. Такие мечи не точат до остроты бритвы и почти никогда не вкладывают в ножны. Его клинок не блестит в полыхающей грозе — он тускл и весь в беспощадных зарубках. Я не верю в ритуалы. Но в силу, независимо от времени живущую в каждом клинке и ждущую своего часа, я верю. Вернее, просто знаю, что она там есть. В том, что я делаю — очень мало магии, еще меньше философии и религии, но, видимо, очень много психологии. Я не снимаю меч со стены, просто подхожу и с силой обхватываю ладонями рукоять. Она шершавая и холодная, но от моей руки быстро теплеет. Я стою так минуту, ни о чем не думая, а вокруг меня течет время. Потом я поворачиваюсь и ухожу, и тощие лисы провожают меня удивленными глазами. Пусть удивляются. Я знаю, что вовсе незачем брать меч с собой. Рей пришел бы в ужас от подобной неосторожности, но я то знаю, что мой Охотник — не воин. И если боги действительно любят счастливых, то я смогу победить не поднимая оружия. А если нет — тем хуже для меня. Я не умею убивать.
Интересно, зачем мне все это нужно?
Мотыльки летят в огонь.
Никто не знает, зачем они это делают. Может быть, у них суицидные наклонности. А может они верят в обретение бессмертия через страдания. зато хорошо известно, что происходит с мотыльками, летящими в огонь.
Ждать положено стоя, и непременно в темноте. В полной темноте у неподвижной дичи преимущество перед движущимся охотником, ты услышишь его раньше, чем он обнаружит тебя. Мизерный, но все-таки шанс.
Но я сажусь в кресло, зажигаю ночник и открываю книгу.
Делай что сможешь и будь что будет.
А потом, как и положено, не задев колокольчика на двери, не потревожив мирно спящего фенакодуса, не разбудив слуг и не скрипнув дверью появляется мой Охотник. И я понимаю, что проиграла. Сражения не будет. Я не хочу с ним сражаться.
Потому что это — Вивиан.
Мир вокруг меня утрачивает аморфность и я уже не могу лепить декорации по своему желанию. И не могу исчезнуть отсюда за тридевять земель. Это называется "локальная стабилизация объекта". Первая фаза Охоты. Но даже если бы я и могла сбежать, я бы не стала этого делать. Я никогда не торопилась убегать от Вивиан. Ее тайна раскрылась просто и неожиданно. Теперь вполне объяснимы все «странности» вокруг нее. Но, почти я ужасом, я осознаю, что это ничего не меняет. Она по прежнему Вивиан. Бесконечно дорогая и близкая.
— Я рада, что ты вернулась переждать грозу, — говорю я и улыбаюсь. Мне очень легко это сделать, потому, что я говорю чистую правду.
— Почему ты не защищаешься? — спрашивает Вивиан.
— Потому, что ты не нападаешь.
— Логично, — кивает она.
— Хочешь кофе? — предлагаю я в том же легком, светском тоне. Она кивает и мы проходим на кухню. И я вижу, что она тоже безоружна.
— Не удивляйся. Не все вопросы можно решить железом. И не все нужно решать железом.
— Я догадывалась, что ты — немножко больше, чем просто человек, — отзываюсь я и это опять правда.
Пока мы неторопливо пьем кофе под аккомпанемент «Rainbow», я все пытаюсь додумать мысль, которая сейчас кажется мне очень важной, однако воображение отказывает мне напрочь. Похоже, оно тоже «локализовано».
— Ну, — сдаюсь я наконец, — как это будет происходить? Как ты будешь отнимать мою душу?
— Еще не решила. Может быть сама отдашь. Если хорошо попрошу.
— Тебе — с полным моим желанием и даже удовольствием, — отвечаю я вроде бы в шутку, но на самом деле — всерьез, — кому другому — а тебе отдам. Уверена, она будет в хороших руках.
— Боги! Ну и бардак у тебя в голове, — фыркает Вивиан, — Ты что, действительно веришь во всю эту чушь? Что Охотники забирают душу? Наивное, но чистое создание. И что мне делать с твоей душой? Хранить про запас на случай, если свою потеряю?
Я чувствую растерянность. Мир рушится. Реакция дает сбой. Здравый смысл ушел в отпуск. Я пью кофе с Охотником. Этот Охотник — Вивиан. И ей не нужна моя душа.
— Знаешь, сколько в Городе Дождя таких идиотских суеверий? — продолжает она, — я как-то из любопытства подсчитала — больше четырех тысяч! В общем-то, дело не вредное. Я и само грешу. Домового подкармливаю. Ветер высвистываю иногда. А моя соседка — та верит во все подряд: в черных кошек, в разбитые зеркала и в прочие потерянные ножики. Вот уж кто, наверное, не скучает.
— Но постой, — прерываю я, — если Охотникам не нужны души, то что же им нужно?
Вивиан внезапно становится очень серьезной:
— Мы, действительно, Охотники, — произносит она с ударением на последнем слове, — только не за некрещеными душами. Дичь у нас другая. Прежде всего — ложь. Это — самый страшный враг. Если человек солгал, неважно, насколько необходима была ложь, он уже опустил щит, закрывающий его человеческую сущность от вторжения. Следом за ложью идут: зависть, трусость, жестокость. Все они — ее родные дети. Уходящему, тому, кто стремиться вперед, кто переходит на иной уровень сознания, всех этих спутников в дорогу брать нельзя. Иначе, незаметно для себя, он может свернуть совсем в другую сторону.
Холодом и странной жутью веет от простых и спокойных слов Вивиан.
— Но если это случится, у Города Дождя не будет более страшного врага.
— Верно, — соглашается Вивиан, — но нас этот аспект беспокоит уже меньше.
— Поясни.