Зона сумерек

Мое место прописки — третья полка в вагоне.

Мой город — Вселенная, дом мой — метро.

Мой любимый вид спорта — убегать от погони.

Основная профессия — делать добро.

Есть под крышкой из кости банальные мысли,

Но обычно они не мешают ничуть.

Только та, что под утро я могу не проснуться,

Регулярно по вечер не дает мне уснуть.

А еще я люблю прогуляться под ливнем.

Это круче чем водка, но хуже, чем джаз.

Моя музыка плачет, но это не видно.

Я грущу потихоньку и смеюсь напоказ.

Я банальный житель страны белых пятен,

Что под вечер на карту наползает как тень.

Я могу быть злобен, могу быть приятен,

Но меня прогоняет наступающий день.

Фольклор ТРАССЫ.

ВОЛК.

Грохот раздался внезапно. Я вздрогнула и выронила кованный армянский сосудик с пенившимся уже «Манхеттеном», едва успев отскочить от плиты к исходившей теплом печке. Дверь с мерзким скрипом шевельнулась в ржавых петлях. Из сеней дохнуло холодом. В щель просунулась бело-рыжая треугольная морда с острыми торчащими ушами, шкодливая и виноватая. Я вышла в сени с керосиновым фонарем "летучая мышь". Опасения подтвердились на все сто. Ведро валялось на боку, вода уходила сквозь рассохшийся пол, оставляя темное пятно, похожее на осьминога.

— Тайга, паразитка ты рыжая…

Я сноровисто скрутила полотенце с намерением вытянуть негодницу вдоль спины, но Тайга с проворством ящерицы нырнула под лестницу и виновато застучала жестким хвостом, похожим на обломанный бублик. Я поглядела на часы. В окно. Вздохнула так, словно у меня на плечах лежал весь Манхеттен или, по меньшей мере, пара-тройка небоскребов. И, матерясь про себя, сдернула с гвоздя фуфайку.

— Тайга!

Ни гу-гу. Дрянная псина набедокурила и скрылась с места преступления.

— Ну и сиди там всю ночь. И попробуй вылези, — буркнула я уже не зло, — торт сама съем.

Средней лохматости помесь лайки с балалайкой не откликнулась даже вздохом. Она, умница, отлично знала цену моих угроз. Да и чего она про меня не знала? Я спрыгнула с крыльца и оказалась почти по колено в снегу. Стылый воздух схватил за лицо шершавой ладонью, а теплый, из дома, от печки, вцепился в плечи и властно потянул назад: не пущу, холодно…

Забытая на подоконнике лампа так и осталась гореть, слабо освещая наметенные под окном сугробы. А дальше лежала ночь и сторожила лесные ворота. роднику вела хорошо утоптанная тропинка, да и было до него метров триста, может чуть больше. Полкилометра точно не было. Я стряхнула с плеч печное тепло и быстро пошла, почти побежала вперед. Праздничная полночь без кофе — беда пострашнее короткой прогулки по ночному лесу.

После магнитолы, визжавшей на пределе выносливости динамиков, «Металлика» штука громкая, лес оглушил тишиной. Но не надолго. В лесу, даже в безветрие, не бывает совершенной тишины. Скрипнет ветка под тяжестью снега, хлопнет крылом ночная птица. А еще иногда взбудоражит тишь и стегнет по нервам плетью высокий жуткий, страстный волчий плач. Я его не раз слышала. В эту зиму, правда, не доводилось. Папа настаивал, чтобы, выходя из дома, прихватывала ружье, но я, правду сказать, боялась этой штуки больше, чем волки.

Под Новый Год я сбежала из города в эту "избушку на курьих лапах" чтобы встретить праздник спокойно, без толпы утомительных приятелей, идиотских телефонных звонков: "Это квартира Зайцевых? Нет? А почему уши из форточки торчат?", и утробного воя в десять глоток: "Шумел камыш, деревья гнулись…"

Здесь было тихо, безмятежно и никакая пьяная кодла не могла помешать мне встретить Новый год по хай-классу.

… Почему Тайга не пошла со мной? Обиделась? На меня?! Ой, вряд — ли…

Я уже и не припомню, когда в последний раз так пугалась. Рука с ведром дрогнула. Звонкая струя воды ударила в стенку и, рикошетом, по глазам. Я опомнилась. Выпрямилась.

Меня обступала новогодняя сказка. Лохматые елки тянулись к роднику. Разлапистые тени лежали на лохматых сугробах. В мягком как паутина, невесомом лунном свете снег казался серым. Ночь висела над лесом, как расшитый бисером кокошник.

Я шагнула прочь от родника. Утопила ведро в снегу.

Кого я высматривала в темноте? Тридцать километров до ближайшей деревни!

Глупо.

И все же меня не оставляла мысль, что я не одна. Даже не мысль. Смутное чувство тревоги на уровне первобытного инстинкта. Я резко обернулась, освобождая уши из-под шапки. Прислушалась. Лес дышал спокойно и ровно, как спящий пес. Но ощущение никуда не исчезло, напротив, усилилось. Как будто чей-то неотрывный взгляд следил за мной в темноте. Холодный. Любопытный.

Чужой.

В лесу кто-то был. И этот кто-то наблюдал за мной из темноты, оставаясь невидимым.

Оцепеневшая, не чувствуя мороза, крепчающего с каждой минутой, я стояла в окружении вековых елей, вглядываясь в хитрое переплетение теней на снегу.

Одна из них: четкая остроухая тень — шевельнулась. Два крохотных зеленых огонька мигнули и тотчас погасли.

Я шагнула назад, развернулась и побежала.

Ноги вязли в снегу. Шапка съехала на глаза. Я полубежала-полуползла по целине, черпая валенками, задыхаясь и чувствуя за спиной чей-то легкий, совершенный бег. Потом упала и замерла, вжимаясь в снег. Ночь плыла надо мной как темно-синий звездный фрегат.

… - Эй, вы живы?

Меня подняли из сугроба и с силой встряхнули. Я с трудом разлепила смерзшиеся ресницы.

Этого молодого человека я бы легко представила выходящим из шикарного «BMW» перед входом в валютный кабак, вроде «Пирамиды» и небрежно роняющим в «трубу» что-то о баксах, фирмах и посредниках…

Здесь, в ночном лесу, кожаная куртка на меху, черная норковая шапка и прочее в том же духе, выглядело по меньшей мере странно.

— Что случилось? — спросил он, с любопытством оглядывая огородное пугало в ватнике и растрепанной заячьей ушанке. Худое лицо было вполне симпатичным, хотя и несколько резковатым.

— Волк, — невразумительно ответила я, — бежал. За мной.

— И вы бежали от волка?

— А что, по-вашему, я должна была делать? — огрызнулась я, — сидеть и ждать, пока меня съедят?

— Ну, наверное, стоило принести воды пораньше.

Я отчего-то снова перепугалась.

— Откуда вы знаете?

Он мягко улыбнулся:

— Ваше ведро осталось у родника. Мы живем здесь, неподалеку.

— Мы? — я испугалась еще больше, — послушайте, что за чушь вы несете? В этом лесу на десятки километров нет никакого жилья.

— Ну, — протянул он, — вашего дома ведь тоже нет. Он не числится ни по одной ведомости. Однако это не мешает вам каждый год незаконно заготовлять по пять кубометров дров.

— Мы рубим только сушняк, — снова ощетинилась я, пытаясь сообразить, на кого меня нанесло.

— Сергей, — он усмехнулся, — можно просто — Серый. Так уж пошло с детства. Я привык.

Я представилась. Испуг прошел так же внезапно. Кем бы ни был этот тип, вряд ли он появился здесь и сейчас с проверкой от лесничества.

— Я провожу вас, — решил он. Возражений не последовало. Пережитый страх сделал меня покладистой. Я молча плелась следом, разглядывая кожаную спину. В лесу Серый был явно не новичок. Ступая по своим следам он легко пригибался, не задевая еловые лапы, не обрушив не снежинки. Он двигался как большой сильный зверь: бесшумно и мягко.

— Ваш отец охотник? — спросил он не оборачиваясь.

— Да, — слегка удивилась я.

— И на кого охотится?

— На зайца, на кабана, на лося…

— Коллеги, значит, — задумчиво проговорил молодой человек.

— Вы тоже охотник, — оживилась я.

Он неожиданно рассмеялся:

— Да… Можно сказать, профи. А вас мои родичи никогда с ружьем не видели.

— Меня? — я развеселилась, — Мне с десяти шагов в дом не попасть. Да и странновато это: жила душа, жила и вдруг отлетела. Я не Господь Бог, чтобы решать такие вопросы.

Домик вырос на пути внезапно, словно вынырнул из темноты. Светлое окошко посреди ночного леса вдруг показалось таким уютным и безопасным, что сердце защемило.