Зона сумерек

Старые стены обступили их с двух сторон, пряча небо, но оно то и дело проглядывало сквозь узкие щели в полукруглом своде, и было таким далеким, словно Паша смотрел из колодца. Потом камень внезапно кончился, и с обрушенного края по глазам ударило настоящее небо — голубое и теплое.

Паша старался смотреть только под ноги. Плиты, которыми был вымощен двор, растрескались причудливо, как панцирь черепахи, брошенный в огонь. Как Роз умудрилась не сломать здесь не только ногу, но даже каблук?.. Не отдавая себе отчета, этими прозаическими мыслями он старался создать "шумовую завесу", чтобы хоть немного отгородиться от здешней тишины. В местах, подобных этому нельзя делать очень многое, но самое главное — нельзя хранить внутреннее молчание, иначе можно услышать то, что лучше не слышать. Он и в самом деле не испытывал страха, вот только оглядываться назад не хотелось.

Розали оглянулась, словно хотела поторопить, или сделать какое-нибудь замечание, но передумала, и только мотнула головой, задавая направление.

Полуразрушенный проход и в самом деле вывел к лестнице, ведущей на галерею, и она поднялась, тихо постукивая каблуками по рыжему камню, звук показался Паше слишком громким, так странно подействовало на него безмолвие, царившее под древними стенами. Наверное оттуда, с галереи опять можно было увидеть город, объездную дорогу, пылящие автобусы, пост ГАИ на въезде… Но не успев согреться этой мыслью, он уже понял, что никакого города не увидит.

Город остался с другой стороны. В Халибаде лето началось уже давно, солнце прожаривало камень целыми днями, до дна, до самой сердцевины его, в городе на камнях можно было жарить яичницу, а здесь, на пыльной галерее была тень, и камень дышал холодом. Строго вертикальная стена с темными окнами глаз загораживала солнце.

К угловой башне они подобрались почти вплотную. Дальше пути не было. Во времена давние то ли неприятельское ядро, то ли время обрушили изрядный кусок галереи, а ветры довершили остальное…

Паша подумал «ветры» и сам усомнился…

— Как мы попадем туда? — спросил он больше для того, чтобы отогнать непрошенные ассоциации. Он не сомневался, что способ есть. Розали шла сюда целенаправленно, он мог бы поклясться, что спутница уже бывала в башне.

— Помоги мне, — негромко и лаконично отозвалась она.

Внизу, на галерее, Паша даже не сразу заметил его, лежал железнодорожный рельс.

— Как он попал сюда? — кряхтя спросил он, выволакивая тяжелый металлический брус.

— Пацаны притащили, — ответила Розали, — осторожно, не урони… Ну вот и все, — она выпрямилась, отряхивая руки, — мост готов.

— Ты хочешь сказать, что мы пойдем туда по этой жердочке, — потрясенно спросил Паша, — я, по-твоему, кто? Тибул?

— Не хочешь, подожди здесь, — она была явно не настроена вступать в пререкания и, разом обрывая дискуссию, поставила ногу на рельс.

— Подожди, — он решительно шагнул вперед и придержал ее за руку, — не уверен, что это зрелище мне по плечу. Я пойду первым и подам тебе руку. И, ради того, кто всех нас сотворил, сними ты эти жуткие шпильки…

…Розали усмехнулась, но смолчала. Ею был исползан здесь каждый квадратный сантиметр, и "на этих жутких шпильках", и без них, и каждый раз эта давящая тишина, глухая, немая, беспробудная… Но почему?! Ей был обещан ветер. Она ли не жила праведно! Она ли не страдала!? Что же еще нужно потерять, чтобы получить ответ на один простой вопрос? Вот, честное слово, она уже почти созрела, чтобы вырвать ответ силой.

Теплая рука коснулась запястья, возвращая ей день нынешний, и она мотнула головой, задавая новое направление.

У здешнего эха, наверное, была способность появляться и пропадать вместе с небом. Хотя, возможно, небо тут было не при чем, просто, видя над головой нечто привычное было как-то легче и проще воспринимать всякие непонятности. А здесь, меж трех стен, что еще остались от башни, лежал седой сумрак, плотный, как застоявшийся воздух. Казалось, что по меньшей мере тричетыре столетия его никто не тревожил. Паша шагнул вперед, наступив на странно — четкий, не заметенный пылью узор на полу: желтое поле и черная птица с мощным размахом крыла. Древний герб города. И, вместе с тем, нечто большее…

Здесь было прохладно, даже в июльскую жару. Паша невольно поежился. А вот спутница его, похоже, ничего не заметила. Сунув руки в задние карманы джинсов она сосредоточенно разглядывала потолок. Ни поза, ни лицо — запрокинутое вверх, напряженное, почти вызывающее, не предполагали мыслей о молитве, но Паша отчего-то знал, что она именно молиться.

Да, ей нужна была помощь неба, и срочно. Чтобы говорить ТАК в месте, где наверняка услышат, нужно было дойти до последней грани отчаяния, за которой уже нечего беречь и не на что надеяться. Но как помочь тому кто утопая, всерьез утопая, сочтет протянутую руку оскорблением? У кого осталось совсем мало сил, но и они уходят не на то, чтобы спастись, а на то, чтобы никто не заметил что спастись сама она не может?

— Пойдем, — сказал он и тронул ее за плечо, обрывая слишком дерзкую молитву. Как ни странно, она послушалась сразу, и только миг спустя Паша сообразил, что ничего не говорил. По крайней мере вслух.

Потолок терялся в немыслимой выси. Глаза видели его, но отсюда он казался обманом, над головой было небо в белых, пенных облаках, и скрытые дымкой трещин лики святых смотрели не с потолка, а именно с неба. Не ощущалось и стен. Они были, но их как будто и не было. Вокруг был мир. А внизу, под ногами плотно пригнанные друг к другу каменные плиты вздыбились в самом центре, словно сдерживая нечто такое, чему не могло, не должно было найтись места в этом изначальном мире. Но оно было здесь. И оттого царил полумрак под сводами, и темен был алтарь, и над разбитыми дверями раскинул руки беспомощный, распятый бог.

— Это храм? — вполголоса предположил Паша, озираясь по сторонам, и, как никогда чувствуя себя маленьким и ничтожным.

— Совершенно справедливо, — сухо ответила она.

— Такой огромный? Раньше здесь был большой город?

Меньше, чем сейчас. В средние века церковь была центром города и храм строили с таким расчетом, чтобы вместить всех жителей. С учетом прироста населения… — Розали отвечала неохотно, подчиняясь лишь профессиональной привычке. Странен и дик был звук собственного голоса, не подхваченный эхом.

— Но ведь Халибад — мусульманский город. Или я не прав?

— Прав, — кивнула она, — но в двенадцатом веке здесь жили христиане. Католики. В основном — германцы. Пока халиф Мердек с шестидесятитысячным войском не смел их поселение с лица земли. Устоял только Шлосс-Адлер, Гнездо Орла. Существует старая легенда, что халиф загнал всех жителей — христиан в этот храм и предложил принять веру пророка. И тому, кто бы согласился сделать это, обещал жизнь и высокий пост рядом с собой. Думаю, он не лгал.

— И много нашлось таких, — спросил Паша отчего-то шепотом, словно боясь оскорбить невидимые тени, может быть еще витающие под высоким сводом.

— Ни одного, — ответила Розали.

После этих слов как то сразу расхотелось спрашивать. Они стояли в центре огромного зала в молчании, вдыхая запах пыли и старого — старого камня, в тишине. Их окружали стены, которые видели смерть, но это как будто не отразилось на них. Полуразрушенные временем, они сохранили первозданное совершенство и отстраненность. Паша протянул руку, кончиками пальцев, как будто касаясь одной из них. И отчетливо ощутил невидимый ток силы.

— Что это? — спросил он, и опять, только миг спустя понял, что не спросил, лишь подумал. И снова был понят.

— Здесь много загадок. Ответа не знает никто.

После короткого, но богатого впечатлениями перехода по крепостной стене, вернее по тому, что от нее осталось, Розали привела его на развалины северной башни, от которой остался только круглый каменный венец и полустершийся узор на полу. И шахта колодца, в котором не было воды.

— Странное место, — тихо сказала Розали, — очень странное… Гляди…