Страница 3 из 59
2.
Среди зеркал, неуловимы,
Кружатся тени в лунном блюзе.
Я не боюсь теней, любимый.
Они давно со мной в союзе.
И грациозны и чудесны.
Вот только прячутся огня.
Вот только слишком бестелесны.
И избегают света дня.
Тебе томиться до рассвета,
И ненавидеть мрак ночной.
А мне всегда бояться света
И быть натянутой струной.
Из века в век бежать по кругу,
И, исчезая без следа,
Лишь смутно чувствовать друг друга,
Но не коснуться никогда.
Камин огромен. Обязательно с витой решеткой и медными канделябрами в виде бегущих псов старинной, уже исчезнувшей породы. Медвежья шкура перед креслами. Летящие занавески на стрельчатом окне. Иногда в нем красно-синебелый витраж, чаще — обычное стекло. Стены обтянуты серо-красным шелком. С потолка свисает большой молочно-белый шар на потемневшей от времени медной цепи. Это мой дом. Исключая мелкие детали — он неизменен, в какую бы часть земного шара не переместился сам Город Дождя. Он тоже находится на Меридиане.
В те дни, которые можно считать особенно удачными, приходят друзья.
Первой появляется Вивиан. Стройная, грациозная и смуглая, немного похожая на Сильвию Конти из итальянского телесериала «Спрут». Иногда ее зовут «Клео». Производное от «Клеопатра», я думаю. У нее много имен. Некоторые я знаю, а большую часть даже не слышала. Я предпочитаю звать ее Вивиан. Она не против. Ей это даже нравится. Хотя… кто может что-то сказать наверняка, когда дело касается Вивиан? Она вообще странная. С одной стороны — она из тех, кто, несомненно, знает путь в Город Дождя. И, конечно, она немножко слишком умна и талантлива для человека. Но и тари ее назвать нельзя. У Вивиан теплая рука, живой смех. Она способна чувствовать боль и усталость. Иногда бывает обидчива и раздражительна. И это наталкивает на мысль, что за Периметром у нее есть самое обычное человеческое тело. Только гораздо красивее, понятно. Но, кроме того, у нее, без сомнения, есть свой путь в Город Дождя.
Неразрешимая, словом, загадка. Да я и не стремлюсь ее разрешить. Мне достаточно ее теплой улыбки, когда в глубине темных глаз непостижимым образом смешивается веселье и серьезность, чуть утомленной и немного капризной самоуверенности и хрупкой, но сокрушительной силы характера. Вивиан в полной мере обладает тем, что принято называть "обаянием личности".
Итак, она появляется, с любопытством оглядывает комнату и хозяйку и, взмахнув короткой черной юбкой приземляется в кресло напротив. Взгляд — пытливый и теплый. Словно солнце, которого мы здесь почти не видим. Как можно бояться Вивиан? Однако ведь боятся.
Сегодня она задумчива. Сквозь улыбку проступает странная грусть. Вивиан бывает и такой.
— Даяны еще нет?
— Подойдет позже. Как всегда — вся в делах.
На столике появляется кофе и шоколадные конфеты. Не сами по себе, конечно. Их принесли.
Как странно… Между нами были часы, дни, месяцы долгих разговоров.
Серьезных и не очень, умных и совершенно идиотских. Но вот возникла необходимость передать один из них — и я теряюсь. О чем же мы говорим?
— Когда хочешь о чем-нибудь спросить, сделай это, и не мучайся, — ободряюще приглашает она, — сил нет смотреть, как ты страдаешь от неудовлетворенного любопытства.
— А ты не обидишься?
— Смотря по ситуации…
— У тебя есть человеческое тело?
— Вот оно, можешь потрогать, — Вивиан протягивает тонкую, красивую руку, — откуда, вообще, взялся подобный вопрос? Ты перестала доверять своим чувствам? Они тебя обманывают?
— Не здесь, — я останавливаюсь, ощущая мучительный недостаток слов, — я имею в виду не Город Дождя. Здесь все обладают человеческими телами, даже тари. Но в другом мире, другой реальности…
Секунду Вивиан глядит на меня почти серьезно. Почти, но не совсем. И ошарашивает вопросом:
— А ты уверена, что их две?
— Ну — у… Они ведь довольно сильно отличаются друг от друга. Видно просто невооруженным глазом.
— Ну и что? Дальний Восток тоже заметно отличается от Средней Азии и в этом нет никакой метафизики.
— Это отличия другого порядка, — я пытаюсь объяснить, добросовестно перечисляя здешние и «странности», и… терплю новое сокрушительное поражение.
— Почему ты считаешь, что это качественные отличия? Может быть просто количественные?
— Но их тут такое количество, что оно просто само по себе переходит в качество.
— Так просто и переходит? — улыбается Вивиан, — но ведь если можно «туда», то можно и «обратно». Нормальное движение по прямой, линейный вектор, при чем тут барьер?
— Ты — выдающаяся полемистка, — сдаюсь я, — не знаю при чем…
— Она — выдающаяся софистка, это точно. Дай ей волю, она заведет тебя в такие дебри заворотов человеческой мысли, где тебе и Козьма Прутков не проводник. И бросит тебя там, исчезнув сквозь дыру в декорациях.
Голос за кадром? Нет, всего лишь за порогом.
Кофе для Даяны! Кресло для Даяны! Садитесь, леди и будьте как дома.
Это почти кворум. Еще совсем недавно обязательным членом нашей компании был некий профессор филологии из Оксфорда. Он был приятным собеседником: остроумным, великодушным, терпеливым. И, главное, никогда не возражал. Мы спорили, до хрипоты доказывая превосходство своей позиции в понимании его, профессора, идей, а он сидел себе в старинном кресле-качалке и глядел светлыми, умными глазами на раскидистый тополь за окном. Потом я поняла, почему он не возражал. У него был свой собственный Город Дождя. Он был настоящим Мастером. Из тех, кто не просто знает путь. Кто создает пути. Когда исчез профессор (увлеченные спором мы, поначалу, даже не заметили этого), пропал и тополь. Уверена, он и теперь растет напротив профессорского окна, и старый мудрый человек в кресле — качалке по-прежнему мирно беседует с ним, только уже в другом Городе Дождя. Я не знаю, как происходят подобные штуки. Если об этом думать — можно лишиться рассудка. Наш мозг не приспособлен к скольжению по кольцу Мебиуса.
— Похоже, я обнаружила очередной беспредметный разговор, — произносит Даяна, — Розали, что, конкретно, тебя беспокоит? В последнее время ты киснешь, сачкуешь напропалую, отговариваешься какой-то ирреальной ерундой.
Мне это не нравится.
Даяна — воплощение волевого напора. Я хочу сказать, что если бы кому Ни будь пришло в голову воплотить волевой напор в чистом виде, то он бы выглядел точно так, как Даяна. Она тоже немного слишком умна, но на ее счет я не сомневаюсь. Она — человек. И очень редкий человек. С Вивиан их разнит даже внешность. Если брюнетка вполне может появиться в старых шортах и свитере с растянутым воротом, то блондинка всегда "при параде". В ней есть аристократизм высшего порядка. Тот, который почти не проявляется внешне, но ощущается на расстоянии до нескольких километров. С Вивиан я могу сидеть, как в теплой ванне, получая тихое удовольствие от общения. Даяна никогда не дает расслабиться. С ней я будто иду по лезвию ножа, ежесекундно ожидая каких-то жутких, глобальных последствий. И если бы на своем жизненном пути я встретила их по отдельности, то без оглядки бы убежала от любой. А вместе они отлично уравновешивают друг друга.
— Не только Розали, — голос Вивиан звучит мрачновато, — я тоже чувствую что-то, но не знаю, как его назвать. Словно уходит какая-то легкость, необязательность… Вода утрачивает текучесть…
Даяна разворачивается, медленно, но на 180 градусов. Мне может прийти в голову какая угодно ахинея, но нервное предчувствие Вивиан — дело серьезное.
Из нас троих она первая чует беду.
— Я это заметила давно. Еще зимой. На площади появился собор.
— Здесь все время что-то появляется, — встреваю я, — отчего тебе не понравился именно собор?
— Он появился зимой. И сейчас стоит. Городу Дождя не свойственно такое постоянство и вы это отлично знаете.
— Хочешь сказать, что влияние Меридиана усиливается?