Наместник

Фиона Игнатьевна вышла из-за перегородки, неся с собой какие-то вещи. Это были клубок черных ниток, банка с маленькими камушками, щепки и палки.

— Сейчас посмотрим, что за беда у тебя, родимая, — сказала бабка.

Она рассыпала на столе свои камушки и стала пристально их рассматривать. Я тоже внимательно вглядывалась в россыпь булыжников, но ничего особенного не видела. Чем могла бы мне помочь обычная речная галька?

Наконец, оторвав взгляд от стола, ведьма сказала:

— Вижу, что ты очень горюешь и большой грех сотворить замышляешь. Но я знаю, как тебе помочь.

Бабушка повернулась в мою сторону и, мне вдруг показалось, что я уже видела где-то это морщинистое лицо с маленькими острыми глазками.

— Тебе поможет только одно средство: цветок папоротника.

— Да ведь он не цветет! Это всем известно, — попыталась я было развеять бабкино невежество.

— Не перебивай! Слушай дальше. Папоротник цветет, но только одну ночь в году, в июле. И не простой папоротник, а заветный. Тот, который вся нечистая сила сторожит. Сорвать цветок смертный человек не может, да и не любому бессмертному это под силу. Но я тебе помогу. Дай-ка ручки.

Бабка зажгла свечу и поставила ее на стол. Потом взяла мои руки и стала наматывать на каждый палец грубые ворсистые нитки с клубка. При этом она что-то нашептывала, склонясь над моими ладонями. Затем велела мне водить руками над свечкой и повторять семь раз: "не обожгусь — оберегусь". Я повторила все это, с трудом сдерживая улыбку, а ведьма сняла с пальцев нитки, убрала их в свой огромный карман и продолжила рассказ:

— Пройти к лесу ты должна по мосту и никак иначе. Только тот, кто пройдет по нему окажется по Ту Сторону и сможет найти цветок.

— Да ведь он же гнилой, мост-то, — сказала я тихо.

Почему-то мне уже расхотелось смеяться, хотя я и пыталась внушить себе, что старуха несет полную околесицу.

— Это для отвода глаз, чтобы просто так по нему никто не ходил. А то все, кому не лень будут запросто попадать на Ту Сторону. А ты иди и не думай о том, что мост под тобой гнилой, представь, будто по прочному идешь, тогда не провалишься.

Бабкин голос обволакивал и усыплял меня, чад от свечи оморачивал голову. Перед глазами стала возникать какая-то радужная пелена. Мне казалось, что я попала в какой-то странный нереальный мир и начала искренне принимать на веру все, что рассказывала старая ведьма.

— Но мало сорвать цветок, нужно еще и суметь удержать его в течение ночи, пока не пропоет первый петух в деревне. Тебе будет трудно и страшно, очень страшно, но если будешь верить в себя и ни разу не оглянешься назад, как бы тебе этого не хотелось, то ты все вынесешь, а они ничего не смогут тебе сделать. Продержись только до утра, а потом они придут к тебе, чтобы выкупить цветок. И тогда ты взамен сможешь попросить у них все, что угодно: богатство, славу, любовь, власть, неувядающую красоту. Но не торопись откупаться, как следует, подумай, — объясняла бабка и при этом как-то странно глядела на меня, будто хотела понять, о чем я сейчас думаю.

— Есть еще одна закавыка: нельзя им на люди показываться. Но это тоже можно исправить.

Ведьма взяла какую-то щепку, из тех, что лежали перед ней на столе и стала сжигать ее на свече. Вскоре в ее крючковатых пальцах, которые не боялись огня, оказался маленький черный уголек.

— Вот возьми. Начертишь им на стене дверь и жди, пока в нее постучат. И помни самое главное: что бы ни случилось, не оглядывайся! — сказала она мне, вкладывая в руку уголек.

Когда я вышла на свежий воздух, то будто очнулась ото сна. Там, в старухиной избушке, все было таким таинственным и сказочным, а ее слова казались чистой правдой. Но как только я очутилась на улице, чары развеялись. Я поняла, что ведьма заморочила мне голову, будто одурманила чем-то.

Фиона Игнатьевна еще о чем-то переговорила с бабушкой, и мы отправились в обратный путь.

— Вот странная женщина, денег с меня не взяла, — сказала баба Саша, когда мы отошли подальше от ветхой ведьминой избушки. — Говорит: с внучки твоей спрошу, когда придет время.

Уже темнело, когда мы шли обратно через реку. В сумерках, в тени ольшаника остов огромного черного моста выглядел зловеще, и я снова вспомнила слова бабки Фионы: "Только тот, кто пройдет по нему, окажется по Ту Сторону…"

Я жила в деревне своей обычной жизнью, только гулять не ходила. Все дни я проводила на огороде, тщательно пропалывая грядки, собирая гусениц и окучивая капусту. Я стремилась хоть этим оставить о себе добрую память, потому что ждала своего срока. Бабушка не могла нарадоваться такому моему преображению и ничего не подозревала.

Мне часто вспоминались слова старой колдуньи, и порой я даже начинала сомневаться: а вдруг старуха говорила правду, и действительно существует таинственная Та Сторона, где расцветает папоротник. Меня интриговало еще и то, что по преданию цветок появлялся в ночь с шестого на седьмое июля, именно тогда, когда я назначила свой последний день. Как это нужно было понимать, как простое совпадение или..?

Я пребывала, таким образом, в трудах и раздумьях, а роковая дата, между тем, неотвратимо приближалась. Мне нужно было еще решить, стоит ли писать предсмертную записку или умереть в таинственном молчании. Я перебирала в голове разные романтические варианты последнего послания, но все казались глупыми и смешными. В конце концов, я решила: пусть смерть, как и жизнь, останется загадкой.

Наконец, наступил и этот день.

Он, как назло, выдался солнечным и веселым из череды пасмурных. Я боролась с жестоким искушением забыть о своей затее. Мое сознание подсовывало мне картины будущего, я ловила себя на мысли о завтрашнем дне.

К ужасу своему, я стала чувствовать, что любовная рана моя затягивалась. Да и отец уже не казался таким чудовищем. Видимо деревенский воздух, действительно оказывал благотворное влияние. Но я гнала от себя эти предчувствия и нарочно нагнетала мрачные мысли. Я представляла, что мне еще целый год придется учиться с четой Муромских и наблюдать, как мой любимый старательно будет играть роль чужого мужа. Нет. Этого я не смогла бы вынести.

Все уже было решено, и вечером мне предстояло прекратить сомнения раз и навсегда. Я мысленно прощалась со всеми и едва себя сдерживала: только бы не разрыдаться.

— Ты не заболела ли? — спросила бабушка, обеспокоенная моим унылым видом.

— Нет, просто я… Очень жарко, ба.

— Иди в прирубок, там прохладней.

Я ушла в терраску, легла на высокую старинную кровать. По обе стороны от нее висели сушеные веники: ромашка, крапива, череда, укроп. Я заготавливала лекарственные травы на зиму… На зиму… а ее больше не будет в моей жизни.

Наступал вечер. Неотвратимо. Баба Саша накормила животных и заглянула ко мне:

— Ириша, идем ужинать.

— Нет, я уже сплю.

— Ну, спи, спи. Завтра опять солнышко будет. Вон, закат какой алый.

Завтра… Такое чувство, будто время остановилось для меня на одной твердо очерченной линии, за которой — одно сплошное ничто. Никаких планов, проектов, замыслов. Все разбивалось об обведенную красным карандашом фатальную шестерку, ярко выделявшуюся на старом настенном календаре.

Стемнело. Светлый квадрат на земле за окном исчез: бабушка выключила свет.

Пора.

Я стала одеваться: джинсы, кроссовки, свитер. Может надеть какое-нибудь красивое платье, чтобы быть похожей на романтическую утопленницу? Нет. Пожалуй, комары тогда могут слишком омрачить и без того мрачные последние минуты. Кстати, да. Я натерла кремом от комаров лицо и руки. Надо было все предусмотреть.

Я прокралась к двери крыльца, пытаясь не наступать на скрипучие половицы. Я знала точно, где какая из них находится, ведь всего лишь год назад я вот так же, крадучись, пробиралась к себе в терраску после ночных рандеву.

На небе уже появились первые звездочки, и светилась, как этого и следовало ожидать, совершенно круглая луна. Я вышла, тихонько прикрыв за собой дверь, и направилась в сторону леса, близ которого протекала Черная речка. Было прохладно. В спину дул легкий ветерок, но озноб меня пробирал не из-за него.