Страница 146 из 169
ГЛАВА IV
Когда Гарви проснулся, «первая смена» уже завтракала.
Дверь кубрика была приоткрыта, и каждый квадратный дюйм шхуны пел свою собственную песню. Большая черная фигура кока, освещенная раскаленной печкой, плясала в крохотном камбузе, а горшки и кастрюли на деревянной полке с отверстиями дребезжали и гремели при каждом толчке. Нос шхуны, куда-то устремляясь и весь дрожа, карабкался все выше и выше, а потом плавным круговым движением нырял в бездну.
Гарви слышал громкий шлепок, скрип рангоута, а потом наступала пауза, и разрезанная надвое волна обрушивалась на палубу с треском ружейного залпа. Затем доносились приглушенный скрип якорного каната в клюзе, стон и визг брашпиля, и, метнувшись в сторону и взбрыкнув, шхуна «Мы здесь» собиралась с силами, чтобы повторить все сначала.
— Так вот, на берегу, — услышал Гарви голос Длинного Джека, — у тебя всегда есть дела и заниматься ими приходится в любую погоду. А здесь мы от всех скрылись, и, слава богу, дел у нас нет никаких. Спокойной вам ночи.
Он, как большая змея, пробрался от стола к своей койке и закурил. Том Плэтт последовал его примеру; дядюшка Солтерс с Пенном с трудом взобрались на палубу по трапу, чтобы стать на вахту, а кок накрыл стол для «второй смены».
Все они сползли со своих коек, потягиваясь и зевая. Когда «вторая смена» наелась до отвала, Мануэль набил трубку каким-то ужасным табаком, уселся между пал-постом и передней койкой, упершись ногами в край стола, и с нежной и беспечной улыбкой стал следить за клубами дыма.
Дэн растянулся на своей койке, пытаясь справиться со старой разукрашенной гармошкой, мелодия которой прыгала вверх и вниз вместе с прыжками шхуны. Кок стоял, подпирая спиной шкаф, где хранились любимые пончики Дэна, и чистил картофель. Одним глазом он поглядывал на печку, следя, чтобы ее не залило водой через дымовую трубу. Чад и запах в каюте не поддавались описанию.
Гарви с удивлением обнаружил, что его не так уж сильно мутит, и снова взобрался на свою койку, казавшуюся ему самым удобным и безопасным местом. Дэн в это время наигрывал «Не буду играть в твоем дворе», насколько это позволяла дикая качка.
— Долго это будет продолжаться? — спросил Гарви у Мануэля.
— Пока волна не уляжется. Тогда мы подгребем к перемету. Может, этой ночью, а может, через пару дней. Тебе не нравится? А? Что?
— Неделю назад меня бы укачало до безумия, а сейчас вроде ничего.
— Это потому, что мы из тебя рыбака делаем. На твоем месте я бы поставил на счастье две-три большие свечи в Глостере.
— Кому бы поставил?
— Понятно кому — святой деве в церкви на Холме. Она всегда добрая к морякам. Поэтому мы, португальцы, редко тонем.
— Значит, вы католик?
— Я — с острова Мадейра, я не пуэрториканец. Поэтому я не баптист. А? Что? Я всегда ставлю свечи две-три, а то и больше, когда бываю в Глостере. Святая дева меня не забывает.
— А по мне, дело не в этом, — вмешался с койки Том Плэтт; его покрытое шрамами лицо осветилось спичкой, когда он раскурил свою трубку. — Море есть море, а что бы ты ни ставил, свечи или керосин, получишь по заслугам.
— Все равно стоит иметь своего человека в нужном месте, — вступил Длинный Джек. — Я согласен с Мануэлем. Лет десять назад я служил на шхуне из Южного Бостона. В открытом море с северо-востока на нас налетел туман, густой, как овсянка. Старик шкипер был чертовски пьян, и я говорю себе: «Если только мне удастся вернуться в порт живым, я покажу святым, какую шхуну они спасли».
Как видите, я жив-здоров, а модель этой шхуны, старой развалины «Кэтлин», на которую у меня ушел целый месяц, я подарил священнику. Он повесил ее над алтарем. Так что лучше дарить модель, чем свечку: как-никак это произведение искусства. Свечи можно купить в любой лавке, а модель показывает, что ты был в беде и благодарен за спасение.
— Никак, ты веришь в это, ирландец? — спросил Том Плэтт, поднимаясь на локте.
— Стал бы я возиться, если б не верил!
— А вот Эмох Фуллер изготовил модель фрегата «Огайо», и она стоит в Сейлемском музее. Очень красивая модель, да только Фуллер сделал ее не задаром. И как понимаю это дело я…
Эта увлекательная беседа, в которой один старался перекричать другого без надежды переубедить своих товарищей, длилась бы без конца, не затяни Дэн веселой песенки, которую подхватил Длинный Джек. Второй куплет, где говорилось о неловком малом, не умеющем забрасывать лот, Дэн запел громче, искоса поглядывая на Тома Плэтта. Тот в это время шарил рукой под койкой. Дэн пригнулся и продолжал петь. Вдруг через кубрик в него полетел громадный резиновый сапог Тома Плэтта. Между ними уже давно шла война. А началось это с тех пор, когда Дэн подметил, что эта мелодия просто бесит Тома Плэтта, считавшего себя специалистом по забрасыванию лота.
— Я знал, что вам это понравится, — сказал Дэн, ловко посылая сапог обратно. — Если вам моя музыка не по душе, достаньте свою скрипку. Мне надоели ваши вечные споры о свечах. Скрипку, Том Плэтт, или Гарв тоже выучит эту песенку!
Том Плэтт наклонился к своему рундуку и извлек оттуда старую, истертую добела скрипку. Глаза Мануэля заблестели, и он достал нечто похожее на маленькую гитару с проволочными струнами.
— Да это настоящий концерт, — сказал Длинный Джек. Сквозь облако табачного дыма его лицо просияло от удовольствия.
Люк распахнулся, и в дожде брызг в кубрик спустился Диско в своем желтом дождевике.
— Как раз вовремя, Диско. Что там снаружи?
— Все то же, — ответил Диско. Шхуну качнуло, и он грузно опустился на рундук.
— Мы тут поем, а то переели за завтраком. Ты, конечно, будешь запевалой? — сказал Длинный Джек.
— Да знаю-то я всего две старых песни, и слышали вы их сто раз.
Том Плэтт прервал его, заиграв какую-то печальную мелодию, напоминавшую стон ветра и скрип мачт. Диско устремил глаза кверху и начал петь старинную морскую песню, а Том Плэтт подыгрывал ему, стараясь не отставать от поющего.
В песне говорилось о славном пакетботе «Дредноут», и в бесконечном количестве куплетов описывался каждый его маневр от Ливерпуля до Нью-Йорка. Диско пел, гармоника всхлипывала, а скрипка визжала. Потом Том Плэтт исполнил песню про «неустрашимого Макджина, который привел судно в гавань». Они попросили спеть и Гарви, который с радостью внес бы свою лепту, но, к сожалению, он смог только припомнить несколько строф из «Шкипера Айрсона» — песенки, которую разучивали в адирондакском лагере. Ему казалось, что она как раз подходила для этого концерта, но стоило ему лишь упомянуть ее название, как Диско топнул ногой и вскричал:
— Замолчи, юноша, все в ней неправда от начала до конца!
— Надо было предупредить тебя, — сказал Дэн. — Отец терпеть не может эту песенку.
— Что ж в ней дурного? — спросил Гарви с досадой.
— Все, — ответил Диско, — все, от начала до конца. И виноват в этом ее сочинитель. Мне ни к чему заступаться за Айрсона, но он ни в чем не виноват. Мне отец рассказывал, как все произошло. Вот как было дело.
— В сотый раз слышу это, — шепнул Длинный Джек.
— Бен Айрсон был шкипером на «Бетти», юноша, и возвращался домой с отмелей. Это было еще до войны 1812 года, но правда всегда есть правда. Им повстречался «Эктив» из Портленда, а шкипером там был Гиббоне из того же города. За маяком мыса Код «Эктив» дал течь. На море был страшный шторм, и «Бетти» изо всех сил торопилась домой. Ну, Айрсон сказал, что в такую погоду невозможно подойти к другому судну, да и экипаж был против этого, и он предложил оставаться неподалеку от «Эктива», пока шторм не утихнет. На это экипаж тоже не согласился, хоть «Эктив» мог попасть в беду. Они тут же подняли стаксель и ушли. Айрсон, понятно, был с ними. Когда они пришли в Марблхед, на него все накинулись за то, что он решил не рисковать, и еще потому, что на следующий день другая шхуна сняла часть команды «Эктива». Им было невдомек, что на другой день буря-то утихла. А спасенные стали твердить, что Айрсон опозорил свой родной город, и прочее и прочее. А матросы «Бетти», те перепугались и стали валить все на Айрсона, говоря, что он один во всем виноват. И вовсе не женщины измазали его дегтем и вываляли в перьях — в том городе женщины не такие. Это все было делом рук мужчин и мальчишек. Это они таскали его по всему Марблхеду в лодке, покуда у той не вывалилось днище. А Айрсон, он сказал, что они еще пожалеют об этом. Как всегда, правда-то выплыла наружу, да поздно для этого честного человека. А сочинитель Уитьер подобрал эту сплетню да измазал в дегте и вывалял в перьях уже самую память о Бене Айрсоне. Уитьер никогда не ошибался, а на сей раз дал маху. А Дэну досталось от меня на орехи, когда он принес эту песню из школы. Ты тоже ничего этого не знал, а теперь знаешь, как все было на самом деле. Так что помни: Бен Айрсон не был таким, каким его сделал Уитьер. Мой Отец хорошо его знал до и после этой истории. Берегись опрометчивых суждений, юноша. Ну так как?