Страница 172 из 194
Раньше Егор плавал воспитанником на крабовом заводе, куда его с большим трудом через знакомого судового механика ухитрилась устроить вездесущая тетка. Родителей своих он помнил плохо. Тетка, одинокая старушка, жившая на пенсию и на то, что продавала со своего огородика, рассказывала ему, что отец его погиб на войне в сорок первом году, а мать пропала без вести.
Переход на краболов был для мальчика целым событием. Он быстро привык к веселым рыбачкам и к морякам, которые всячески его баловали. Плавал бы он с ними и сейчас, если бы не заболел скарлатиной. Мальчика поместили в больницу в Петропавловске, где в ту пору находилось судно. А когда он выздоровел и выписался, краболова в порту уже не было, он ушел на промысел и ходил где-то в Охотском море, добывая огромных камчатских крабов. Весь день Егор бродил по городу, а к вечеру, голодный и иззябший, подошел к стоящему в порту пароходу с надписью на борту: «Лейтенант Шмидт».
У трапа, ухватившись за поручни, возвышался усатый пожилой мичман-сверхсрочник, а рядом с ним стоял вахтенный матрос.
— Дяденька, вы не во Владивосток идете? — робко спросил Егор.
— А тебе туда зачем, малец? — Боцман с любопытством уставился на парнишку.
— Судно мое, краболов, может, там. Отстал я.
— Как же это так — отстал? Прогулял, что ли? А? — Моряки засмеялись.
— Нет, заболел я, в больнице был, а судно ушло.
— Заболел, говоришь? Здоровье подорвал?
— Да, захворал. — Егор стеснялся называть болезнь, считая ее слишком детской, и решил упомянуть о другой, слышанной от санитарки: — «Инфаркт» у меня был.
— Инфаркт? — Боцман оглушительно захохотал. — Ну, бес, инфаркт у него, скажите на милость! Вот салажонок.
Но, очевидно, мальчонка действительно выглядел плохо. На его остриженной под машинку голове каким-то чудом держалась видавшая виды пилотка, старый ватник был велик, а на ногах его красовались явно не его размера сапоги.
— Есть, поди, хочешь, горе ты мое? Ишь тощий — страх один! — пожалел его боцман.
— С утра ничего во рту не было. Да и смерз я сильно.
— Проходи. Пойдем на камбуз, посмотрим — может, что от обеда осталось. — Боцман взял его за плечи и повел на корабль.
Через час Егор, сытый и согревшийся, сидел в кают-компании и рассказывал командиру и штурману свою историю. Рядом, загораживая собой дверь, стоял мичман и улыбался в усы.
— Значит, плавал на краболове, — командир внимательно смотрел на Егора, — а потом тебя свалил «инфаркт»? Так, что ли?
— А как же, и в Охотском, и на острова ходили. Хорошо там было! Раздольно, а крабов ешь — не хочу.
— Ну, а дальше как же? Ведь краболов ушел на полгода. Куда же ты теперь? Что делать-то собираешься?
— Сам не знаю. Может, как-нибудь разыщу своих.
— Да, а звать-то тебя как?
— Егор. Егор Булычев.
— Как, как? — Командир и штурман, улыбнувшись, переглянулись.
— Егор Булычев. Что особенного? Имя как имя.
— Ну-ну, конечно, ничего особенного. Разве что Горький о тебе писал.
— Никто обо мне не писал, да и адреса у меня нет. — И вдруг неожиданно для себя добавил: — Вот взяли бы вы меня к себе. А?
— Да ведь у нас военный корабль.
— Ну уж и военный — ни одного пулемета даже нет!
— У нас задачи другие: мы обслуживаем флот, снабжаем военных моряков всем необходимым.
— Вот и я бы обслуживал.
— Да кем же мы тебя возьмем, на какую должность?
— А вот хоть как в картине «Сын полка». Ну, воспитанником или там сыном корабля, что ли, сыном «Лейтенанта Шмидта», например.
Командир и штурман от души рассмеялись:
— Ну, разве что сыном знаменитого лейтенанта.
— А что, товарищ командир, малец, видно, смышленый. Да и куда он теперь? — вмешался в разговор боцман. — А мы его к делу приставим, горнистом будет, как на миноносцах, любо-дорого посмотреть.
Иметь на корабле горниста было давнишней мечтой командира, и боцман попал в самую точку.
— Играть-то умеешь на трубе?
— Уме-е-ю, — протянул Егор. — Вы только возьмите.
— Ладно, научим, и не тому учили. Зачислите его, мичман, на все виды довольствия. Справьте обмундирование и все, что положено.
— Спасибо, дяденька капитан! А я уж постараюсь. Да я, — от радости Егор даже не мог говорить, — все-все сделаю!
Так Егор Булычев стал воспитанником-горнистом военного транспорта «Лейтенант Шмидт».
Казалось, что кто-то гудит в самое ухо. И громыхает над головой ржавыми железными листами. Как в полузабытьи, Егору чудилось, что диван куда-то покатился и проваливается в бездну. Он открыл глаза и приподнялся. Кают-компания действительно качалась, пол наклонялся все больше и больше, и по нему, журча, переливалась вода. Откуда-то снизу доносился зловещий скрежет стали о камни. Егор вскочил, шлепая по воде ногами, подошел и открыл дверь. Рев ветра и шум волн словно оглушили его. Корабль еще больше накренился. Море кругом кипело. Завиваясь белыми гребнями, по заливу ходили крупные волны. Вдали, у самой кромки берега, ревел и клокотал прибой. По надстройкам хлестали соленые ледяные струи, огромные валы перекатывались через борт и маленькими шипящими водоворотами завивались у фальшборта.[52] Корма корабля то приподнималась, то опускалась, ударяясь о скалы. Корпус мелко дрожал под напором воды. В залитом доверху машинном отделении что-то стонало и хлюпало. Егору стало жутко.
«Прежде всего надо задраить люки, тогда судно все-таки будет удерживаться на плаву», — подумал Егор и, цепляясь за леера, обдаваемый холодными потоками, побежал по палубе. Он приподнимал вырывавшиеся из рук тяжелые крышки и накрепко завинчивал гайки-барашки. Один раз огромная волна оторвала его от люка и, закружив в водовороте, бросила к трубе. Захлебываясь, Егор попытался ухватиться за какой-то трос, но поток, отхлынув, увлек его за собой, и, если бы не леерная стойка, за которую судорожно уцепился мальчишка, быть бы ему за бортом. Он вскочил и по ходившей ходуном палубе побежал на мостик. Вскарабкавшись по трапу, Егор вошел в рубку, плотно закрыл за собой дверь и прислонился к иллюминатору. Океан разошелся не на шутку. Он словно стремился добить тяжело раненный корабль и обрушивал на него всю свою ярость.
Только теперь, немного отдышавшись, Егор почувствовал, как у него от страха дрожат колени и подступает тошнота.
Почему же не идут за ним? Где командир, где боцман? Ведь погибнет он здесь, среди разбушевавшихся волн, на покинутом командой тонущем корабле. Егор вцепился в стойку и всхлипнул. Неужели до сих пор не обнаружили, что его нет? Им хорошо там в тепле, а он один, голодный и промерзший до костей… Мальчик рыдал все сильнее и сильнее…
Так он и прождал всю ночь в рубке, вздрагивая от сильных ударов, прислушиваясь к жуткому стону и завыванию шторма. И каждую минуту ожидая, что стихия разнесет в прах этот маленький ненадежный островок.
Утром океан клокотал по-прежнему. Егор увидел, что за ночь волны сорвали мачту, согнули в дугу шлюпбалки[53] и начисто переломали все леерные стойки. Корабль с кормой, почти полностью ушедшей в воду, накренившись градусов на тридцать, представлял грустное зрелище.
Егор очень хотел есть, его сильно мучила жажда, от слабости кружилась голова, а ноги были такими, будто в них совсем не было костей. Перебегая от предмета к предмету, он бросился в кают-компанию, где остались скудные запасы пищи и питья. Плотно закрыв дверь и накрепко задраив иллюминаторы, он залез на диван и, размочив в воде сухарь, стал жевать. На противоположном конце, из-за трубопровода, вылезла крыса и, уставившись на него злыми бусинками глаз, стала умываться и стряхивать воду. Егор бросил в нее ботинком, но она и не думала бежать, а только отодвинулась ближе к трубам и, ощерив усатую морду, зашипела.
— Пошла прочь! — дико закричал Егор.
Крыса, вильнув длинным мокрым хвостом, исчезла.
52
Фальшборт — продолжение борта выше открытых палуб судна.
53
Шлюпбалки — часть шлюпочного устройства, служащая для спуска и подъема шлюпок.