Страница 163 из 194
— Ну-ну! Вы чего, бабы… Вы того, полегче…
Разбитная женщина вмиг успокоилась.
Вагон сильно дернуло. Поезд замедлил ход и вскоре остановился. Матвей обеспокоенно выглянул в окно. Состав замер посреди поля. Вдоль вагонов, придерживая сабли, пробежали военные с красными бантами на груди. Солдат, сосед Матвея, глянул через его плечо. Потом достал из-за пазухи какой-то предмет, завернутый в тряпицу, и засунул его меж узлов глубоко под лавку.
— Попали в переделку… — процедил солдат.
— Какая переделка? Это же наши, — сказал Матвей.
— Наши… Похоже, что григорьевцы бунтуют…
— Григорьевцы? — переспросил Матвей. Он отлично помнил, что конница Григорьева вместе с частями Красной Армии освобождала Николаев от войск оккупантов. Правда, и тогда григорьевцы пытались было учинить грабеж на рынке. Однако налет на поезд…
Состав тронулся и стал быстро набирать ход. Вагон снова замотало.
— Все предусмотрели, гады!.. — опять процедил солдат.
— Что? — переспросил Матвей.
— Заставили машиниста гнать поезд, чтоб пассажиры не разбежались…
Из тамбура донесся резко оборвавшийся крик. Хлопнул выстрел. Говор в вагоне смолк. Люди заерзали, стали хвататься за свои мешки.
— Скинули… И пулю вслед, — понесся шепоток.
— Освободить проход! — зычно гаркнул чей-то голос — Быстро!
Как стиснулись пассажиры, Матвей не понял, но проход оказался свободным. Из-за двери, прикрывавшей Матвея, появился верзила в кубанке. В руке у него был револьвер, на боку — шашка. Китель перетягивала новехонькая портупея, а на груди топорщился кумачовый бант.
Верзила проговорил негромко и внятно:
— Оружие есть? Сдать!
В купе молчали.
— Проверим… Деньги, ценные вещи? Сдать! — И, не дождавшись ответа, верзила бросил через плечо: — Взять!
Из-за спины верзилы вынырнул коренастый бандит, ухватился за туго набитый мешок, который держала женщина, рассказывавшая свою жизненную историю. Она сопротивлялась молча, оттолкнула коренастого бандита, закричала:
— Люди добрые! Помогите!
Верзила выстрелил три раза подряд. Женщина повалилась на мешок с добром.
— Проклятая мировая буржуазия! — внятно проговорил верзила. — Попортила людям нервы. Деньги, ценные вещи… Сдать…
— Что же вы, ироды, делаете! — раздался с полки мужской бас. — Да как вы смеете, гады!
— В окно. И пристрелить.
Теперь из-за спины верзилы вылезло двое.
— Я вам сейчас, гады! — басил мужчина.
Но его схватили за ноги и сдернули с полки.
Выстрел прозвучал глухо. Бандиты подхватили тело мужчины, как тараном, выбили окно и выбросили из поезда.
— И ее… — приказал верзила. — Теперь стало свободнее.
Пассажиры полезли в карманы, принялись развязывать котомки. Коренастый бандит саблей вскрыл мешок убитой женщины. Из него вывалились детские рубашонки, пальтишки, несколько пар стоптанных ботинок, штанишки на лямочках, матросский костюмчик. Вытряхнув все это на пол, коренастый принялся по знаку верзилы отбирать у пассажиров то, что приглянулось, и совать в мешок.
Матвей опустил взгляд. За голенищем сапога верзилы торчал еще револьвер, привязанный тонким ремешком к поясу… Рука Матвея потянулась к оружию непроизвольно: ненависть и ярость клокотали в его душе. И тут Матвей ясно, словно над самым своим ухом, услышал голос Абашидзе:
«Что бы ни случилось, ты не имеешь права распоряжаться собой. Рисковать ты имеешь право только ради дела, которое тебе поручено. И будешь отвечать перед партией за каждый свой рискованный шаг».
Убрать руку, которая была уже готова схватить револьвер, Матвею стоило огромных усилий. Он сцепил пальцы так, что побелели суставы.
И снова голос Абашидзе прозвучал в его ушах:
«Запомни… Речь идет о глубоком проникновении к анархистам-набатовцам. Не на день, не на два».
Дуло револьвера коснулось подбородка Матвея.
— Глухой, что ли!.. Чемодан…
Матвей открыл. Там лежала чистая рубашка и две пачки махорки.
— Куришь? — строго спросил верзила.
— Нет. На хлеб выменять хотел.
— Настоящая… — Забрав махорку, верзила положил пачки в карман галифе. — Курить вредно. Увижу — пристрелю. — Захохотал, оборвал смех. — А ты, служивый? — обратился он к солдату, сидевшему напротив Матвея.
— Из госпиталя. Домой, долечиваться. В Одессу.
— Мы ее брали. — Верзила ткнул себя в грудь револьвером. — Веселый город. Славно погуляли. Поправишься — давай к нам. Атамана Григорьева слышал?
За окном раздался крик. Матвей глянул и увидел, как сброшенный с поезда человек, кувыркаясь, летит под откос.
— Слышал, — ответил солдат.
— Не оценили комиссары наших заслуг, — усмехнувшись, проговорил верзила.
Забрав что приглянулось, бандиты перешли в соседнее купе. Сидевшая напротив убитой женщины старушка с тонкими поджатыми губами истово перекрестилась:
— Слава тебе господи! Отмучилась Оксана… — и принялась собирать с полу детскую одежонку. — Что ж с ее ребятками будет?
В разбитое окно врывался ветер. Он разогнал махорочный дым. Стали видны лица людей, бледные, осунувшиеся.
Матвей прикрыл глаза.
— Крепись, хлопец. Чтоб с такими гадами драться, сердце каленым должно быть, — тихо проговорил ему солдат. — Недолго Григорьеву гулять. Колобок… Что револьвер у бандита не выхватил — правильно. Закидали бы состав гранатами али просто порубали всех. Двух гадов убил бы, а сотни людей погибли бы им на радость.
Вагон забился на стрелках. За окном замелькали белые хаты, крытые соломой. Поезд сбавил ход. Состав, словно в туннель, вошел между двумя другими, поплыли мимо платформы с орудиями и пулеметами, пульманы с лошадьми, теплушки, набитые григорьевцами. В разбитое окно ворвался визгливый голос оратора, вопившего о самостийности атамана Григорьева, который поведет свои войска на Киев — освобождать его от большевистских комиссаров. Сотни голосов горланили то «ура», то по-петлюровски: «Слава!»
Наклонившись к солдату, Матвей проговорил:
— Что же будет?
— Эх, закурить бы!..
Бандиты, волоча за собой мешки, вышли из вагона.
— Газетка у тебя есть? — спросил Матвей. — У Григорьева, я слышал, три дивизии под командой…
— Бить придется. Только сил где взять? Деникин прет… Газетку… Махорки-то нет.
— Я пачку в карман высыпал. Ой, не ко времени это…
— Для кого как… — Молодой солдат скрутил здоровенную козью ножку, глубоко и со вкусом затянулся. — Как тебя зовут?.. Ну, а меня Найденов. Виктор. Вот что, Матвей, коли григорьевцы митингуют, значит, потом налижутся. Быть резне. Подадимся в лес.
— Мне в Елисаветград вот так надо. — Матвей провел ребром ладони по горлу. — Пешком пойду.
— Э, Матвей, да ты, видать, мало колесил! Тебя же в первом селе григорьевцы порубают. А поездов сегодня не будет.
Словно подтверждая слова Виктора, за окном послышалось:
— Освободить вагоны! Состав реквизируется! Слезай!
Пассажиры стали безропотно собирать вещи. Найденов вытащил из-под лавки сверток, подмигнул Матвею. Тот подхватил чемоданчик, и они вышли. Меж вагонов бродили уже крепко подвыпившие бандиты, чертя по пыли низко повешенными саблями. Они приставали к женщинам, вышедшим из поезда, но пока еще шутя, беззлобно.
У приземистого здания вокзала с разбитыми и простреленными окнами сидели на узлах, лежали на земле, бесцельно бродили тысячи три пассажиров. Над толпой висела серая пыль, которую пронизывало клонившееся к закату солнце.
Найденов и Матвей юркнули в проулок и направились к темнеющему невдалеке лесу. Впереди и позади них тоже шли люди, таща на себе немудреный скарб. Видать, это были опытные путешественники по страшным и кровавым дорогам гражданской войны.
— Найденов, а почему ты Григорьева «колобком» назвал?
— Такой уж у него норов, — горько усмехнулся солдат. — Ловкий. Верхним чутьем берет бывший штабс-капитан. При Центральной раде Григорьев ей «верно» служил. Учуял, что послабела — к гетману Скоропадскому метнулся. Петлюра в силу вошел — он к Петлюре. Увидел, что большевики верх берут, — он к ним. Раскаялся: мол, хочу замолить грехи. Поверили ему, не поверили — дело особое, но сила-то у него есть. И немалая. Представляю, как они погужевались, «освободив» Одессу. Освободили ее от всего, что в ней «лишнего». Как в вагоне…