Человек - Луч

— К Детке это не имеет отношения.

— Как раз имеет! Нинка сказала, будто я украл собаку в чужом сарае! Будто она сама видела!

— В каком сарае?.. Мальчик, не путай меня! Когда ты нес Детку, она шевелилась?

— Да! Она уже была совсем живая! Только как будто больна… Мама еще не хотела пускать ее в квартиру.

— Как — не хотела пускать? Возмутительно! Неужели можно было допустить, чтобы собака замерзла на улице?

— Но папа сказал, что она уже здорова. И правда, пока мы говорили, она развеселилась. Может, она просто смущалась сначала? Это бывает даже с людьми!

— Возможно! Возможно! — рассеянно согласился Паверман. — Значит, тебе и твоим родителям показалось, что не позднее чем через полчаса после того, как ты увидел собаку, она уже полностью пришла в себя? И больше она не болела?

— Нет, ей у нас было хорошо! Даже мама примирилась с ней и кормила.

— Кормила? Отлично! — задумчиво пробормотал ученый. — Но почему и Детка и картофелина отклонились к вам во двор? Причем, заметь, до этого наши лучи не попадали к вам.

— Мы ничего такого не делали, — двинул плечами Бубырь, решительно отклоняя обвинение.

— Видимо, здесь возникло случайное поле, — размышлял ученый. — Скажи, у вас не проходит где-нибудь близко кабель?

— Проходит! — обрадовался Лёня. — Только он глубоко, не достанешь…

— Тогда можно предположить, что кабель был пробит…

— Ясно, пробит! — подхватил Лёня. — Его и сейчас ремонтируют.

— Все это необходимо проверить, — пробормотал Паверман, думая опять о другом. — Послушай, — начал ученый осторожно, глядя на Леню сбоку и нерешительно покашливая. — А ты ничего не замечал потом в поведении Детки такого… необыкновенного?

— Нет, — ответил Бубырь оживившись. — А что?

— И твои родители тоже? Впрочем, я их расспрошу. Детка всегда тебя узнавала?

— Ну конечно! — Лёня даже обиделся. — Она визжала за дверью, как только я подходил к кухне. И она сама попросилась со мной гулять.

Это обстоятельство Лёня подчеркнул очень выразительно, но, к сожалению, ученый пропустил его мимо ушей.

— А не случалось ли ей лаять так просто, ни с того ни с сего? Или вдруг что-нибудь рвать, грызть? Узнавала ли она пищу, воду?

— Вы думаете, если больная, так сумасшедшая? — От возмущения Лёня встал. — Она понимала все на свете!

Паверман снял очки, и Лёня удивился, какие у него нежные глаза.

— Это была необыкновенная собака, — сказал он растроганно. — Тонкий аналитический ум! Если б среди собак попадались ученые, Детка заняла бы ведущее положение… Честное слово, иногда мне казалось, что она умнее некоторых наших сотрудников… Впрочем, это совершенно не относится к делу, — спохватился профессор. — Итак?..

Лёня сумрачно пожал плечами.

— Ну, ну! — Паверман неловко потыкал его карандашом. — Ну, ну!.. Ты же мужчина! — При этом ученый попытался выпятить тощую грудь и развернуть сухие плечи. — Богатырь! Детку, то есть твою Муху, мы отыщем… А ты молодец, ты умнее, чем кажешься с виду. Смотри, как хорошо все запомнил! Ты помог нам. Понимаешь? Помог науке! Это большая честь. И если когда-нибудь ты станешь ученым, то свою научную биографию можешь начать с сегодняшнего дня.

Лёня не успел даже восхититься этой блестящей перспективой, как никем не охраняемая дверь с треском распахнулась, и вездесущая Нинка-пружинка начала прямо с порога:

— Он станет ученым? Ха! Бубырь несчастный! Он будет поваром! Он будет все сам съедать! Вон у него какое пузо! С таким пузом ученых не бывает! И собаку эту он украл! Никакая она не ваша, ни из какого института, а жила такая черная злющая собачонка у одной старухи из нижнего этажа и все время гадила в комнатах. Да-да! — Нинка отчаянно размахивала руками, даже чуть приседала для убедительности и все повышала голос, не давая оторопевшему Бубырю вставить хоть слово. — И старушка выбросила ее в сарай. А этот Бубырь несчастный подобрал такое сокровище, никто об нее руки не хотел марать, а он подобрал и расхвастался, расхвастался: вот у меня собака необыкновенная, с неба свалилась, и сам я тоже такой необыкновенный!..

Пораженный этим налетом и словоизвержением, ученый не заметил, как Бубырь, с силой оттолкнув стол, рванулся к двери, как, тоненько пискнув, исчезла, словно и не появлялась, Нинка-пружинка и тяжело хлопнула наружная дверь, пропуская самого Бубыря…

— Безобразие! — сказал ученый, покинутый так неожиданно. — Вот вам современная молодежь! Никакого чувства ответственности!

Неизвестно, какой страшной казни была бы подвергнута Нинка, если бы только удалось Бубырю ее догнать, но, когда он мчался мимо рынка, откуда-то из-за пивной вывернулась тощая рыжая собачонка с веселым хвостиком, завинченным крючком… Она прыгнула в сугроб всеми четырьмя лапами и оглянулась через плечо, насторожив уши. И тотчас следом за ней выскочила Муха. Хвост у нее тоже был заверчен вверх, глаза радостно поблескивали.

— Муха! — заорал Лёня во весь голос.

Рыжий песик шарахнулся в сторону, и Муха вильнула было за ним, но тотчас остановилась, тявкнула и оглянулась на Леню. Он бросился к ней. Муха отбежала на несколько шагов и присела. Лёня снова рванулся к ней, скользя и едва не падая. Муха отскочила еще на несколько шагов, виляя хвостиком и приветливо улыбаясь.

— Муха, Муха… — взмолился Лёня, едва не плача и подманивая ее рукой.

Муха наклонила голову направо, потом налево. Ее толстые, теплые уши свешивались до земли. Наконец она вежливо улыбнулась и неторопливой рысцой подбежала к Лёне. Он едва не упал, подхватывая ее на руки. Теперь следовало лететь на стадион и немедленно вручить ученым эту необычайную, такую важную для науки собаку. Лёня так и сделал. Он опрометью кинулся было к стадиону. Но почти наперерез ему вильнула широкая черная машина. В ней сидело несколько человек, и среди них тот, с бородкой, который спускался с вертолета, и главное — профессор Паверман.

Лёня что-то закричал, протягивая им Муху, но машина проскочила мимо. Лёня побежал следом.

Окраина Майска незаметно переходила в поле, отделявшее город от ближайшей деревни Высоково. Но машина, миновав последний дом, свернула не на разъезженную дорогу в Высоково, а на проселок, который через ближайший лесок и холмы выводил на шоссе Майск — Горький…

Глава одиннадцатая

В ЛЕСУ

Тропинка шла в гору. Под снегом сухо, по-мертвому шелестели опавшие листья. Ноги то и дело проваливались в притрушенные снежком рытвины. Было очень тихо. Так тихо, что становилось даже неприятно. Давно где-то далеко внизу остались огни города. Тропинка перешла в дорогу. Она ползла вверх, накручивая петлю за петлей, а узловатые корни сосен и елей подступали все ближе. Похоже было, что они приглядывались к Бубырю, молча чего-то выжидая.

Лёня помнил самое главное: Муху следовало доставить срочно, иначе научное открытие может пропасть. И он шел по следам машины в Академический городок.

Он достал ошейник. Муха радостно приветствовала его, даже лизнула и с удовольствием позволила надеть на себя.

— Узнаешь? — пробормотал Бубырь. Он рассчитал: что бы ни случилось, по ошейнику Муху доставят к профессору Паверману.

Бубырю давно уже следовало передохнуть, а кстати поправить сбившийся носок, который натирал пятку, но он все не решался остановиться. Было уже часов шесть, стемнело; только туманная белизна позволяла различать ближайшие кусты и деревья. Так далеко в лес Лёня не заходил ни разу. Бывают ли здесь люди?.. Сначала он нес Муху на руках; потом спустил ее на землю. Она бежала впереди, часто оглядываясь, словно спрашивая, куда идти. Лёня присел, рассматривая колею. Нет, здесь проезжали как будто недавно… Иногда ему казалось, что кто-то молча крадется сзади. Он оглядывался: никого не было. Все чаще он чувствовал чье-то неясное и угрожающее присутствие в кустах. Но ведь Муха зарычала бы на незнакомого… Проверять было страшно, и Бубырь уверял себя, что все это глупости и в кустах никого нет. Хорошо, что рядом бежала Муха. Чтоб идти веселее, он прикинул, как давно они вышли из города. Выходило, около двух часов назад.