Страница 169 из 170
Михаил пожал плечами.
— Похоже, но точно сказать не могу.
— Да нет, мы совсем не геологи, — нехотя сказал президент и начал уводить разговор в другую сторону, — мы вот вышли к Тиману с Новоухтинского шоссе, считали, что здесь необжитые глухие места, а попали прямо на ваш рудник.
— Точно! Когда здесь первый колышек вбивали, так оно и было! — веселился парень. — А сейчас клуб, спортзал, бассейн! Преобразовали! Там, где сейчас карьер, — показал он через плечо, — было две-две с половиной избы. Юмор был, когда мы их переселяли: пожалте, мол, в отдельную квартиру со всеми удобствами, а они ни в какую: «Где жили, там и помереть хотим» — держались за свои халупы, медом намазанные, что ли, для них. Долго агитировали. Один старик особо артачился, я даже фамилию его запомнил: Пирогов! Потом и его перевезли…
Нас словно громом поразило.
— Саш, ты, — ласково сказал Андрей, — как стреноженный и травмированный, посиди-ка, поскучай в лагере. А мы с Василием слетаем в поселок, надо взять интервью у этого старика. Как, Толя и Миша, может, покажете нам, где живет сейчас Пирогов? Вы не очень заняты?
— Сегодня выходной, — блеснул зубами Анатолий, — а как сказал один древний мудрец, никогда я не бываю так занят, как во время отдыха. Да ладно, что с вами поделаешь? Проводим, Миш?
По дороге, естественно, сам собой затеялся разговор о нашей сегодняшней находке.
— Видите ли, ребята, — степенно, сознавая всю ответственность — ответственность специалиста, консультирующего простых смертных, — вещал Михаил, — видите ли, Тиман — старые горы, очень старые. В литературе нет данных о перспективности этого региона на золото, хотя, помнится мне, на одной из лекций было сказано нечто относящееся к вопросу. Кажется, так: до революции число заявок на золото исчислялось здесь сотнями.
— Речь идет не о наличии в принципе золотоносных пород, в этом сомнений, видимо, нет, — сказал Андрей, — а об экономически интересных месторождениях, о запасах, проценте содержания металла и прочем.
— Нужны комплексные исследования, пробное бурение… — неуверенно сказал Михаил.
…Поселок был хорошо обжит: на балконах теснились лыжи, ящики и цинковые корыта, меж домами хлопало и трещало на свежем ветерке мокрое белье, повсюду бегали и кричали дети.
— Вон, крайняя пятиэтажка. Туда всех местных и переселили. Видите, они все же по-своему устроились: сарайчики понастроили, чуланчики, эх! Там спросите. А камушки-то все же покажите спецам! Только не тяните, чем скорее, тем лучше.
Попрощавшись с парнями, мы подошли к дому. Около крайнего подъезда на лавочке сидели две пожилые женщины.
— Пирогов? — переспросила одна из них. — Так он в магазин пошел, сейчас вернется, посидите маленько.
Странным мне показалось это сочетание — «Пирогов» и «магазин». Эта фамилия была для меня словно тенью далекого прошлого, она соседствовала в сознании рядом с другими старыми словами и понятиями. Пирогов и скит, Пирогов и Библия, Пирогов и золотой идол — это было понятно, привычно, но что легендарный Пирогов ушел в магазин и вот-вот должен явиться — этого я охватить не мог. Век нынешний и век минувший! Хотелось протереть глаза и проснуться.
— Да вот он сам и идет! — показала женщина. — Коли срочное что, так идите встречь, человеку уже под восемьдесят, а может, и под девяносто — на ноги он не быстрый.
На дорожке, протоптанной жителями между зданиями, в обход заасфальтированных тротуаров, показалась старческая фигура с авоськой в руке. Двинулись навстречу…
Я волновался безумно, даже ладони покрылись липким горячим потом.
Вблизи Пирогов оказался худым рослым стариком; широкий размах плеч, мужицкая, плотная кость — только это и выдавало бывшего лихого золотоискателя, неутомимого таежника. Линялые, чуть слезящиеся глаза. Взгляд холодно и пусто скользнул по нашим лицам. Да, время не щадит никого, даже и таких богатырей гнет в бараний рог, в дугу…
— Простите, вы — Пирогов?
Старик остановился, не сразу ответил:
— Я Пирогов. А вы кто такие? Откуда?
Он заметно нажимал на «о» в каждом слоге, даже «такие» он произнес «токие».
— Да мы вот, понимаете…
Андрей тоже волновался, поэтому говорил не в обычной своей четкой и ясной манере, он сбивался, путался и частил. Я, как мог, помогал, врезаясь в разговор с дополнениями, не замечая, что эти дополнения еще больше увеличивают сумбур.
Пирогов слушал внешне спокойно, не перебивая.
— Пойдем сядем, — сказал, наконец, он, показав на свободную скамейку, — здоровье уже не то. Ноги-то не держат…
Когда мы сели, он попросил:
— Покажи породу-то. Где нашли? Не у Близнецов ли? Мы посмотрели туда, откуда пришли, и переглянулись.
Действительно, отсюда две близко придвинутых друг к другу самых высоких скалы казались похожими, как родные сестры. Бродя около них, с близкой дистанции мы этого, конечно, заметить не могли.
— Так вот что означало «БЛИЗ» на вашей карте! — воскликнул Андрей. — Теперь понятно! Да, выход золотоносной жилы обнаружен нами именно там.
В лице Пирогова что-то дрогнуло. Он отвернулся и надолго замолчал.
Мы терпеливо ждали, не разговаривая.
— Да, золотишко, — после тягучей паузы заговорил старик холодным, хрупко-ломающимся голосом, — подвело оно меня… Кругом, это, подвело. Оно, конечно, я на кресте клятву дал не ходить одному, дождаться того, кто мне помог бежать, и слово дал старцам, чтоб приняли и укрыли в скиту…
Все, как я думал. Слушая Пирогова, я внутренне ликовал. Все сходилось! Но почему-то Пирогов говорил только о золоте и ни слова об идоле. Я кашлянул в кулак.
— Выходит, крестик на карте обозначает золотоносную жилу?
— Карту мой дружок из острожного архива стянул; он там писарем был в конторе, в Горном Зерентуе, — старик все еще держал в трясущейся руке камень, — это когда последний из старцев, отец Агафон, это, богу душу отдал, я план-то на бумагу переснял да подался сюда. Весь песочек перемыл в реке под Близнецами. Жила-то оказалась обманной. Сперва, это, как крутанешь ковшик, пять, а то и, это, шесть крупинок золота остается, а потом пустота пошла. А она, жила, знать, в гору повернула.
— Скажите, пожалуйста, — быстро спросил Андрей, — а когда это было? Когда вы перебрались с Вилюги сюда?
— Эх, дай бог памяти! Точно не скажу, а врать не стану… После войны, это я знаю. — Пирогов, наконец, посмотрел на нас выцветшими, равнодушными глазами: — Может, в сорок седьмом, а может, и в пятьдесят первом, я уж давно годы-то, это, бросил считать. Чего уж теперь-то…
Очень осторожно и медленно, словно боясь упоминанием напрямую сглазить все дело, Андрей стал наводить разговор на идола.
— А вы, случайно, не помните такого человека — Сергея Петрова по имени; он студент, был на Вилюге с экспедицией перед самой войной?
Я почти перестал дышать. Сейчас. Сейчас! Сейчас, наконец, будет долгожданная разгадка великой тайны… Старик пожевал губами пустоту.
— Как его? Как ты сказал? Студент Петров, из экспедиции, значит? Не припомню такого. Нет. Там их, это, много было студентов. Может, и знал, да забыл. Чудное дело: давнишнее — молодость, острог, как за золотишком на выморозки хаживал или на охоту в тайгу — голова крепко держит, как железным капканом… А потом что было — и так и сяк. Чудное дело! Многого теперь-то и не вспомнить.
— А вот из записей Сергея Петрова следует, что вы рассказали или собирались рассказать ему о золотой бабе — языческом древнем кумире, — не выдержав, сказал шеф, отбросив обходную дипломатию.
Вопреки всему, Пирогов ответил четко и мгновенно:
— О том, где язычники спрятали золотую бабу, мне не было ведомо. Это преподобный отец Агафон, возможно, один и знал, да никому не рассказывал. Вот разве студенты ему сильно по нраву пришлись. А фамилии мог, это, перепутать ваш Сергей Петров.
Старик горько усмехнулся.
— А потом, не беглому же каторжанину тайны открывать… А может, он и студентам ничего не захотел бы говорить. Сильный был старец, просветленный. Все вперед знал, даже свой собственный конец ясно видел. Я отойду к праотцам, мол, не иначе как огненною молитвою. Долго я думал про себя: что же это за молитва такая — огненная? Потом настал его час, и он мне сказал: «Серафим! (Серафим — это мое нареченное имя было, мирское — Терентий.) Серафим, — говорит, — сегодня ночью я отойду, похоронишь меня в часовне». И что вы, это, думаете? Рано утром встаю, батюшки! Из часовни дым валом валит! Смотрю, а он, как молитву последнюю творил, так и упал головой вперед. Светильник свалился, рукав у покойника уже горел — еще минута, и все бы занялось… Вот как в старое-то время бывало! А то еще в скиту пречудесный старец был…