Иисус неизвестный

Несколько жен — у синоптиков, а здесь, в IV Евангелии, Мария Магдалина — одна; но говорит во множественном числе: «не знаем», от лица многих или по крайней мере двух, — своего и «другой Марии», — «Неизвестной» (Мт. 27, 61).

Тотчас вышел Петр и другой ученик; и пошли ко гробу.

Оба побежали вместе; но другой ученик бежал скорее Петра и пришел ко гробу первым.

И, наклонившись, увидел лежащие пелены, но не вошел во гроб.

Видит сквозь низенькую дверцу гробовой пещеры в сумраке ее белеющие на гладкой скамье, или ковчегообразном ложе, пелены.

Вслед за ним приходит Симон Петр и входит во гроб и видит одни пелены лежащие и плат, который был на голове Его, не с пеленами лежащий, но особо свитый, на другом месте. Тогда вошел и другой ученик… и увидел, и уверовал. (Ио. 20, 1–8.)

Поняли, должно быть, оба, по тому порядку, в каком лежали снятые одежды, что, «проснувшись» — воскреснув, Он снял их сам и сложил, как проснувшийся, вставая с постели, складывает ночные одежды; поняли, что тело Его не украдено, — как бы глазами увидели по этому порядку одежд, как Он вставал, раскутывал на Себе пелены, снимал с головы плат и свивал его неторопливо, тщательно: тихо все и просто, как бы «естественно»; страшно близко, страшно действительно, но чем действительнее, тем чудеснее. Кажется, еще не простыли от новой чудесной теплоты Воскресшего Тела эти пелены смертные. Кто прикоснулся к ним первый, — Иоанн или Петр? Кто первый увидел и уверовал? Так же, как в беге, состязаются и в вере Сын Громов, Иоанн, и поражаемый громом, Камень-Петр.

…Петр пошел назад, дивясь сам в себе происшедшему, —

дополняет Лука (24, 12) Иоанна. «Сам в себе дивится» Петр, но еще никому ничего не говорит, «потому что боится», так же как жены, бежавшие от гроба, «никому ничего не сказали, потому что боялись».

А Мария стояла у гроба и плакала.

Как вернулась ко гробу, не помнит Иоанн, может быть, потому, что сама она не помнит. Плачет, как надгробная плакальщица или одинокая птица в вечерних сумерках. То, что Иоанн «увидел и уверовал», не убеждает ее: все еще не видит — не верит и продолжает свою бесконечную жалобу:

Господа моего унесли, и не знаю, где положили Его!

Плачет, как сестра — о брате умершем, как невеста — о женихе, мать — о сыне.

Матери Своей явился первой, —

помнят апокрифы; будет помнить и вся Церковь первых веков.[1041] Мог ли бы, в самом деле. Сын забыть о матери, — в Воскресении забыть о Рождестве? Обе, может быть, здесь, у гроба: одна, Мария Магдалина, и другая, Мария Неизвестная; та, кто родила, и та, кто первая увидит Воскресшего.

Плачет — «Песнь песней» поет:

ночью на ложе моем искала Я Того, Которого любит душа моя; искала Его и не нашла.

Встану я и пойду по городу, по площадям и улицам, буду искать Того, Которого любит душа моя.

Встретили меня стражи, обходящие город. «Не видали ли вы Того, Которого любит душа моя?»

Но едва я отошла от них, как нашла Того, Которого любит душа моя; ухватилась за Него и не отпустила Его…

… «Положи меня, как печать, на сердце Твое; как перстень, на руку Твою, ибо крепка любовь, как смерть». (Песн. песн. 3, 1–4; 8, 6.)

…И, когда плакала, наклонилась во гроб и видит двух Ангелов в белом одеянии, сидящих, одного у главы, а другого у ног, где лежал Иисус. И они говорят ей: жена! что ты плачешь? Говорит им:

Господа моего унесли, и не знаю, где положили Его.

Не ужасается явлению Ангелов: слишком поглощена одной-единственной мыслью — о теле Возлюбленного: к телу Его, земному, все еще прилеплена, будучи в мире уже неземном.

…(Вдруг) оглянулась и увидела Иисуса, стоящего (за нею), но не узнала, что это Иисус.

Он говорит ей: жена! что ты плачешь? кого ищешь?

Думая, что это садовник, она говорит Ему: если ты унес Его, господин, скажи мне, где ты Его положил, и я возьму Его.

Иисус говорит ей: Мария! Она, оглянувшись (опять), говорит Ему: Раввуни!

Между этими двумя словами: «Мария!» — «Раввуни!» — молния любви, побеждающей смерть: крепче смерти любовь.

Вся устремилась к Нему, пала к ногам Его, чтоб ухватиться за них.

Иисус говорит ей: не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: Я восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, к Богу Моему и Богу вашему. (Ио. 20, 11–17.)

К людям, братьям Своим, приходит Брат человеческий, прежде чем взойти к Отцу.

Зная, что такое Воскресение, мы могли бы предвидеть, что неразрешимейший узел всех евангельских противоречий будет именно здесь, в Воскресных свидетельствах. Так оно и есть.

Когда Иисус «вознесся»? Мера времени здесь уже сломана в вечности. «Не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу», — говорит Он Марии Магдалине в самый день Воскресения, а через семь дней, в следующий день воскресный, скажет Фоме:

руку твою вложи в ребра Мои. (Ио. 20, 27.)

Значит, между этими двумя днями вознесся. Так в IV Евангелии, а в III-м (24, 39) в самый день Воскресения говорит ученикам: «осяжите Меня»: значит, в тот же день воскрес и вознесся; но, уже взойдя на небо, опять сходит на землю, к ученикам. Так в Евангелии от Луки, а в Деяниях Апостолов того же Луки (1,3) возносится через сорок дней по Воскресении. В нынешнем конце Марка (16, 19) — в тот же день, а у Матфея (28, 16–20) — неизвестно когда, — вероятно, дней через пять по Воскресении, сколько нужно ученикам, чтобы вернуться из Иерусалима в Галилею.

«Здесь, в гробу, Его нет, ибо Он воскрес и восшел туда, откуда послан», — говорит Ангел женам в «Евангелии от Петра»:[1042] значит, в один и тот же миг воскрес и вознесся. «Празднуем день восьмой. Воскресный, в который Иисус восстал из мертвых и вознесся», — скажет Послание Варнавы.[1043]

Так же и пространственные меры сломаны в бесконечности. Откуда Иисус вознесся? В I Евангелии (28, 46) — с неизвестной горы в Галилее; во II-м (16, 12–19), — из Иерусалима, чуть ли даже не прямо из Сионской горницы; в III (24, 50) — из Вифании; в IV (21, 1 — 22), — неизвестно откуда, может быть, даже не восшел на небо, а ушел в земную даль по берегу Тивериадского озера; в Деяниях Апостолов (1, 12) — с Елеонской горы.

Все это и значит: того, что действительно было в явлениях Воскресшего, нельзя никакою только здешнею мерою измерить, никаким только здешним знанием узнать.

Но вот в каком-либо нечаянном движении слов Его — как то, к Марии: «Не прикасайся ко Мне», — мы прикасаемся как бы нашим собственным телом к телу Воскресшего, чувствуем, как неземною свежестью дышит на нас этот только что распустившийся, божественный цветок Не-тронь-меня, и вдруг узнаем, что это было, не могло не быть; знанием таким несомненным, как то, что я — я, мы узнаем, что Христос воскрес.

1041

Acta Thaddei, VI. — Tatian., Diatessaron, ad Joh. 20, 1 — 18. — Ephra,m Syrus. — Pseudo-Justin., Quaest. et respon. ad Orthodox. — W. Bauer, Das Leben im Zeitalt, d. N. T. Apokr., 263.

1042

Ev. Petri, XII, 9.

1043

Barnab., Epist., XV, 9.