Навсегда

– Неужели ты не можешь принять волю Бога, жена? Неужели ты не можешь быть благодарной за то, что в священном писании он указал, как нам жить?

Ханна покорно склонила голову и стойко выслушивала упреки мужа. Она изо всех сил желала смириться с Божьей волей, и многое ей уже удалось. Но Ханна сомневалась, может ли она благодарить Бога за то, что он отнял у нее, оставив одну пустоту.

– Мой ужин готов? – вздохнув, поинтересовался Кэйлеб.

Услышав его вопрос, и без того перепуганная Ханна подумала, что сердце ее сейчас не выдержит.

– Сейчас, все будет готово.

Чувствуя вину, она подняла голову и ждала, когда он отпустит ее.

Он недовольно покачал головой:

– Я молюсь, все молюсь за тебя, Ханна. С тех пор как Бог послал мне тебя как жену, я не теряю надежды, что ты станешь другой. Я так надеялся. Но, видно, ты никогда не станешь той женщиной, которой, как обещал мне твой отец, ты обязательно будешь. – Затем в его голосе появились проблески уверенности и надежды: – Однако Бог не ошибается, мои молитвы не останутся безответными. – Произнеся последнее слово, он неуклюже, как провинившегося ребенка, потрепал ее по плечу: – Ну, иди же, занимайся ужином, Ханна. Я скоро приду.

Внутреннее убранство хижины было таким же невзрачным, как и вся жизнь Ханны, но это был ее дом, и она чувствовала некоторую умиротворенность здесь, когда что-то делала по дому. Она быстро отрезала два толстых ломтя соленого мяса и опустила в горшочек с тушеной зеленью. Затем довольно умело она приготовила смесь из кукурузной муки с водой, добавив одно свежее утреннее яйцо. Когда жир на сковороде растопился, она принялась выпекать лепешки.

Сняв со сковородки последнюю лепешку, Ханна удовлетворенно отметила про себя, что ни одна из них не подгорела. Вытерев о передник руки, она направилась к Кэйлебу сообщить, что ужин готов и она накрывает на стол. Перед ужином необходимо было зажечь фонарь.

Задержавшись в дверях, она ощутила дуновение прохладного ветерка, доносившегося с покрытых травой холмов. Потоком прохладного ветра ей приятно обдало разгоряченное от кухонного жара лицо.

Она увидела, как Кэйлеб запирает засов сарая, в котором содержались лошадь и кабриолет. Не успела она и рта раскрыть, чтобы позвать мужа, как услышала лошадиный топот. К хижине галопом неслись несколько всадников. Стремительность, с которой они приближались, насторожила ее. Ханну мигом охватило воспоминание о том кошмаре, через который ей пришлось пройти несколько недель назад. Но, может, вспыхнуло восстание индейцев? Именно этого в последнее время боялись местные жители. Ханна не была настолько наивна, чтобы предположить, что команчи пожалеют ее и Кэйлеба, который питал к ним самые добрые чувства.

Кэйлеб тоже услышал топот приближавшихся лошадей. Он уже направился к Ханне, чтобы сообщить ей о своем тревожном предчувствии.

Всадники подъехали уже совсем близко. Кэйлеб повернулся к ним и ждал.

Их было трое. Им явно был нужен Кэйлеб. А дальше все произошло очень быстро. Ханна онемела, когда увидела, как в лучах заходящего солнца зловеще блеснуло что-то блестящее, похожее на оружие, в руках у одного из всадников. Она выкрикнула имя Кэйлеба, почти одновременно с прогремевшим выстрелом.

Одним выстрелом массивное тело Кэйлеба было сразу же повалено, как срубленный дуб. На груди у него появилось кровавое пятно, растекавшееся в разные стороны. Человек, выстреливший в Кэйлеба, смотрел на него и смеялся. Это был отвратительный, страшный смех.

Неуверенной походкой Ханна направилась к Кэйлебу, взглянув на этих троих, которые сразу же умчались. Однако она успела рассмотреть их: один был очень высоким, другой маленького роста и тучный. Она узнала их. Боже праведный! Она узнала этих людей.

Она уже не смотрела им вслед. Она бросилась к Кэйлебу, лихорадочно шепча его имя, опустившись рядом с ним на колени. Его кровь просочилась ей на юбку. Боже мой, разве сможет человек выжить, потеряв столько крови?

Рыдая, Ханна потащила его в дом, повторяя:

– Кэйлеб, ну пожалуйста! – Она не думала, что ей удастся втащить его одной, но выбора у нее не было.

Когда она потянула его за руку, Кэйлеб застонал.

– Ты должен постараться помочь мне, Кэйлеб. Я должна внести тебя в дом, – говорила ему Ханна.

К ее облегчению, Кэйлеб пошевелился. Огромная сила воли давала ему возможность хотя бы немного помогать Ханне. Поднявшись, он с усилием удерживался на ногах.

Согнувшись под неимоверной тяжестью его тела, Ханна поволокла Кэйлеба в дом. Преодолевая ступеньки крыльца, она наконец-то затащила его в хижину.

Кэйлеб лежал на их узкой кровати, он был обнажен до талии; небольшая хижина наполнилась его ужасными стенаниями от нестерпимого страдания. Ханна беспомощно смотрела, как сочится кровь из простреленной груди. Кровотечение было очень сильным, намного сильнее, чем то, которое было у нее, когда она потеряла ребенка.

– Кэйлеб, – прошептала она, – сейчас я приложу горячий утюг к ране, чтобы приостановить кровотечение. Извини, но, если я не сделаю этого, ты истечешь кровью.

Кэйлеб застонал, но вряд ли он воспринимал то, что говорила Ханна, он стонал от невыносимой боли. Ханна хорошо прогрела домашний утюг, которым гладила рубашки Кэйлеба после стирки. Затем, взяв утюг прихваткой из толстой ткани, она повернулась и посмотрела на мужа. Даже в бессознательном состоянии выражение его лица было суровым и осуждающим. Ей некогда было извиняться за свои неумелые действия. Хотя Кэйлеб и носил оружие, он никогда ни против кого не использовал его, да и сам никогда не подвергался нападению. Так что опыта у Ханны не было.

Ханна подошла к нему, пристально вглядываясь в рану с рваными краями. На лбу у нее выступила испарина. «Пожалуйста, Боже, помоги мне спасти его, помоги мне, чтобы не дрогнула моя рука», – произнесла она про себя. Она не была полностью уверена, что Кэйлеб считал свою жизнь столь важной, чтобы беспокоить Господа и просить его о помощи.

Подойдя к нему, она заметила, что он перестал стонать, и подумала, может быть, Бог услышал ее. Однако колени и руки у нее все же дрожали. Чувствуя, как пересохло у нее в горле, она заставила себя опустить утюг ему на грудь.

Раздался истошный крик Кэйлеба, и воцарилась тишина.

Ханна поставила утюг обратно на плиту. Ей было нестерпимо больно думать о том, что пришлось испытать ее мужу. Стараясь не расплакаться, она исследовала рану. Кровотечение замедлилось, но Ханна не знала, спасла ли она мужа. Если внутреннее кровотечение по-прежнему продолжалось, то она ничего не добилась. Ханна была в отчаянии. Ближе всего находился военный доктор из резервации Бразос. Кэйлеб наверняка бы отсоветовал ей туда идти. В лучше случае, это путешествие оказалось бы напрасным, в худшем – роковым.

Выпрямившись, Ханна сходила за водой и стала смачивать его разгоряченный лоб. Ей было странно самой прикасаться к нему. Любая инициатива всегда принадлежала Кэйлебу. Ханне никогда и в голову не приходило приласкать мужа, она всегда лежала смирно, так, как ей было велено.

Сейчас же она слегка провела пальцами по его густым черным бровям и бороде. Однако к ее стыду, у нее не возникло никакого супружеского чувства. У нее не было ни нежности, ни горечи при мысли, что она в любую минуту может потерять его. Она лишь делала то, что должна была делать, надеясь, что он будет жить, потому что он ее муж, и ее приводило в ужас лишь сознание того, что она может остаться совершенно одна.

Она старалась не думать об этих троих, об этих убийцах из ее кошмара и явившихся опять, чтобы совершить очередное свое злодеяние. Она опять услышала прогремевший выстрел, и этот смех. Последнее особенно запомнилось ей. Она всякий раз вздрагивала, когда в ушах вновь звучал выстрел и кровь застывала в жилах, когда она вспоминала отвратительный смех в тот момент, когда Кэйлеб рухнул на землю.

Дыхание Кэйлеба изменилось, и звуки, которые он издавал, напоминали уже предсмертный хрип. Слезы потекли по щекам Ханны, когда она поняла, что это – конец, он умирает, а она ничем не может помочь ему.