Страница 6 из 53
Сергей не обманул.
Он пришел чуть позже, расцеловал именинника и вручил Исаю черный томик Томаса Вулфа. Просвещенная часть гостей застонала — кто от зависти, кто от восхищения. У Исая, как всегда, собралась куча народу. Многих Лахтин знал, но были и новые люди. Он перезнакомился со всеми и тут же забыл их имена, выделив из «толпы» двух женщин, которые были как будто сами по себе. Одну — расплывшуюся и томную — он встречал у Исая не раз. Особа эта работала по соседству, в книжном магазине. Лахтину она с самого начала показалась исключительно глупой. Таких женщин он избегал, как бы сильно его ни тянуло к ним. Сегодня «тянуло» как никогда, но Лахтин решительно поставил в уме крест на хозяйке книжной подсобки. Другую, маленькую женщину он тоже видел у Исая на прошлогоднем дне рождения. Но тогда он был с женой, а значит, был совсем другим человеком, и — о господи! — не увидел ни ее милой сдержанности, ни чистых, не знающих помады губ, ни высокой груди, которая порядком захмелевшего Лахтина воодушевила.
Теперь у Лахтина появилась цель.
Исай понял приятеля, улыбнулся ему.
«Токуешь? — спросил он взглядом и так же безмолвно одобрил: — Давай, старик, у тебя получается».
Лахтину понравился этот способ общения. «Изреченное слово есть ложь», — вспомнил он чью-то мысль и тут же решил, что попробует объясниться с маленькой женщиной без слов. К чему, в самом деле, слова? Ведь его сейчас не интересует ни родство душ, ни ее духовный мир… Пусть моралисты как угодно бранятся, но в нем вспыхнуло что-то плотское… Животный инстинкт… Пока жив человек, он будет иногда ощущать слепой и властный зов, заставляющий, например, сохатого идти напролом сквозь чащу, не замечая нацеленных в него винтовок…
Начались танцы.
Лахтин молча пригласил свою Цель. Ему повезло — музыка шла медленно, кто-то из гостей выключил верхний свет и зажег бра.
Цель была в руках. Ее волосы пахли то ли сеном, то ли ромашкой, и Лахтин удивился этому не городскому запаху. Он сразу же объявил свое отношение к маленькой женщине. Кроме того, он намеренно чуть сильнее, чем принято, привлек ее к себе. И никаких слов! Не надо лгать! Сегодня он принципиально не хочет никому лгать. Тем более своей маленькой партнерше.
Она почувствовала его необычайную настойчивость, подняла взгляд. Лахтин этого только и ждал.
«Здравствуй, радость моя! — сказал он ей глазами. — Здравствуй, милое создание. Ты знаешь, древние боги специально придумали танцы, чтобы посылать любящих в объятия друг другу. Смотри, смотря неотрывно! Ты видишь, сколько в моих глазах обожания? Они уже устали ласкать тебя, мой зверек с шелковистой кожей».
«Чего ты хочешь?» — спросили ее карде глаза, а губы чуть дрогнули в улыбке.
«Тебя! — воскликнул Лахтин без слов. — Сейчас! Моя душа рядом с тобой еще с начала вечеринки. Не прогоняй ее, пожалуйста… Ты слышишь ее прикосновения? Они смущают тебя? О, я уже не властен над своим посланником…»
— Ты чего Лялю гипнотизируешь? — толкнул его Гордеев и засмеялся. — Смотри, Удав! Не обижай нашего Кролика?
Маленькая женщина тоже засмеялась, покачала головой. Было непонятно, что она отрицает: шутливые опасения Володи Гордеева или страстные призывы Лахтина, которые он, увлекшись игрой, пытался выразить без слов.
И все же какая-то искра проскочила между ними. Неимоверно долгий, будто затяжной прыжок с парашютом, танец кончился. Сергей на минуту оторвался от Ляли, залпом выпил два бокала вина и вновь вернулся к ней. Они начали танцевать, даже не заметив, что музыки толком еще нет — магнитофон включали, переключали, меняли кассеты. Ляля тоже теперь неотрывно смотрела на Лахтина. Они топтались, едва передвигая ноги, возле открытого балкона, откуда в комнату заглядывала майская ночь и пахло цветущей вишней.
«Какая ты красивая, — безмолвно рассказывал Ляле Лахтин. — Ты молчишь и становишься поэтому еще красивее. Я устал от слов. Губы, глаза, руки… Они надежней и искренней, что бы там ни лепетали ханжи. Уведи меня отсюда, милая. Но только не нарушай правил нашей игры. Не разрушай молчания. Ведь может статься, что слова твои окажутся самыми обыкновенными, и тогда померкнет это сияние, любимая, которое исходит от тебя. Все померкнет. Ты станешь такой же занудной бабой, как моя Тамара… Понимаешь»?
Маленькая женщина кивнула: «Понимаю». Затем она куда-то ушла. Лахтин обеспокоенно бросился в спальню, где Исай показывал слайды зимнего восхождения на Казбек, заглянул на кухню. И вдруг увидел Лялю рядом с собой — в коридоре, возле вешалки, уже с сумочкой в руках.
«Она уходит, — ужаснулся Лахтин. — Что делать?»
Пока он искал в прихожей свой кейс, Ляля вышла. Он выскочил на площадку и увидел закрывающуюся дверь лифта. Не раздумывая и секунды, он ринулся вниз, перепрыгивая через три, а то и через четыре ступеньки. Лахтин чувствовал, что успеет, и успел. Маленькая женщина садилась у подъезда в невесть откуда взявшееся здесь в это позднее время такси. Он толкнул ее плечом и буквально упал рядом на сиденье. Сердце бешено стучало, и Лахтин с беспечной улыбкой подумал: хорош же будет он как соблазнитель, если сейчас его прихватит приступ тахикардии. Он даже глаза прикрыл, чтобы совладать с собой и погасить возбуждение, вызванное обильной выпивкой. Ляля что-то сказала водителю — по-видимому, адрес. Он на ощупь нашел ее маленькую руку, накрыл своей, стал благодарно и нежно прикасаться к ее детским мягким пальчикам, гладить их.
Ехали минут десять. Затем машина остановилась. Лахтин механически открыл дверцу и вышел на улицу, не выпуская руки маленькой женщины. Его не интересовало, где они находятся, куда идут, зачем. Пока нет слов — все правда, все легко и осуществимо.
Заурчал лифт, вознося их на какой-то этаж.
«Вот видишь, — говорил он Ляле глазами, пока они ехали. — Так просто и славно. Ты научилась моему языку, правда? Ты почувствовала себя маленьким зверьком с шелковистой кожей? Свободным и потому счастливым. Иди же ко мне, кареглазый зверек! И будь, пожалуйста, смелым. Свободные — это и есть смелые…»
По тому, как маленькая женщина открывала дверь, Лахтин понял: в квартире никого нет. Там мрак и доверчивость. Да, да, доверчивость — ночное существо…
Они поспешно вошли в квартиру. Дверь хлопнула, защелкнувшись сама собой. Лахтин тут же привлек к себе Лялю, боясь, что она зажжет свет и все, все испортит. Он нашел ее губы — податливые, чуть сонные. Кейс выпал из рук. Сергея качнуло. Он потянул «молнию» ее платья. Ляля как-то странно шевельнула телом, и одежда ее, будто кожа линялой змеи, с тихим шорохом упала на пол…
Несколько месяцев спустя Лахтин как-то заехал в «Букинист» и встретил там Исая. Поговорили о книгах — кто что достал. Затем Исай сказал с улыбкой:
— Мало того что приходишь в мой дом, ешь, пьешь, так еще и воруешь женщин из моего гарема?
— Она была твоей? — вздрогнул Лахтин.
— Да нет, старик, не пугайся, — засмеялся Исай. — Вижу, у вас что-то клеится?
— Ты же знаешь, — отшутился он. — Не я придумал: большие женщины для работы, маленькие — для любви.
Исай работал хирургом на «Скорой помощи» и идеально вписывался в лахтинскую модель межличностных отношений.
Правило «чем меньше общего, тем лучше дышится» Лахтин выработал еще на первом курсе, сразу же после свадьбы. С одной стороны, чтобы рассеять собственные опасения (а они хоть и смутные, но были), с другой, чтобы ответить на снабженный добрым десятком извинений, но все-таки бесцеремонный вопрос Гарика-идеалиста: «Старик, а это ничего, что вы такие… разные? Ты — физик, Тома — продавщица…» Он объяснил тогда Гарику, что и жена и друзья должны заниматься на работе чем угодно, но только не тем, чем ты. Только тогда это будут в самом деле личные отношения. Из них в этом случае исключается возможность расчета и мелкой зависти, соперничества и подсиживания, осознанного и неосознанного воровства идей. «Итак, — заключил Лахтин, — давайте не будем смешивать. Друзья — для дома и для души, товарищи — для ума и работы». — «А кто же, например, я для тебя?» — растерялся Гарик-идеалист. «Лишний человек, — засмеялся Лахтин. — Классическое определение». Шутка оказалась пророческой. Их дружба вскоре приказала долго жить, причем так тихо и естественно, что Лахтин даже не заметил, когда это произошло.