Страница 46 из 53
За разговором Николай заглянул на кухню и удивился еще больше.
— Ты что, мать, забастовала? Я же как зверь. Пару пирожков на вокзале перехватил, и так весь день.
Он легонько потрепал жену по затылку.
— Может, приболела? Или дерябнула где?
Лиза оживилась.
— У Софы… — Она запнулась, так как не привыкла лгать. — День рождения у Софы. Посидели после работы…
— А это уже басни, — нахмурился Николай. — Я же за рулем, мать. У меня нюх похлеще, чем у автоинспектора… Обсчитали, наверно, на рынке?
Лиза встала, достала из сумки деньги.
— Как посмотреть, — с улыбкой сказала она. — За двадцать минут все отдала. По три рубля.
— По три рубля? Да ты с ума сошла…
— Сошла, — легко согласилась Лиза.
Муж говорил что-то сердитое, она кивала, но не слушала. Потом из потока речи выплыло слово «спешила». Она кивнула:
— Спешила. На свидание спешила.
— Что ты дурочку строишь?! — заорал Николай.
Лиза опять улыбнулась, взглянула на часы.
— Коля, — спросила она, — а я похожа на Мадонну?
— На корову ты похожа! — зло ответил муж.
Она молча швырнула ему в лицо мятые пятерки, трешки, рубли, взяла сумку, стала укладывать туда белье, платья. Сверху на всякий случай положила теплую кофту.
— Что с тобой, Лиза? — Николай уже не ругался. В глазах его росло и ширилось удивление. — Куда ты собралась? Ты вся горишь. Может, вызвать «скорую»?
— Меня украли, потому горю, — нараспев сказала Лиза. — Он обещал украсть меня сегодня. Мы уплывем, как только восемь часы пробьют. Я ухожу.
— Лиза, опомнись! — Николай схватил ее за руки, заглянул в лицо. — Что с тобой?! Какие-то стихи… Что ты бормочешь?
Она рванулась.
— Пусти меня, постылый. Я тороплюсь! Меня заждался Джино.
Николай повалил жену, слабо понимая, что делает, стал вязать ремнем руки. У него с перепугу стучали зубы.
— Успокойся, Лизонька, успокойся, — приговаривал он. — Я мигом… Сейчас приедут врачи, сделают укол… Все будет хорошо, Лизонька. Тебя обязательно вылечат…
На всякий случай он связал ей и ноги. Затягивая узел, бормотал, заикался от ужаса, от непонимания происходящего, диких речей жены:
— Тебя вылечат, вылечат… Полежи минутку, Лизонька. Куда же ты рвешься?! Я только позвоню… сбегаю…
Николай выскочил из дому.
— Решилась я и потому свободна! — крикнула ему вслед Лиза, стараясь зубами развязать ремень. — Удерживайте, мучайте меня, но помните — взлететь теперь могу я. Я сделала тот шаг, который отделяет унылое «хочу» от звонкого «могу».
Она заплакала — навзрыд, тяжко, повизгивая, будто раненый зверек.
— Решилась я, — шептала сквозь слезы Лиза. — Знайте все: решилась!
ЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ ИЗ ЖИЗНИ АТЛАНТОВ
— Выпей чаю, приятель. — Жюль отложил картон и уголь, вытер пальцы о мешковину, которой была прикрыта глина. — Эта старая перечница, мадам Боннэ, не топит в мастерской с понедельника, а ты все же раздет.
Марсель Делабар охотно опустил руки и сошел с деревянного помоста, на котором стоял, изображая Атланта. Чай был крепким. Хороший чай!
Скульптор разломил в крепких пальцах яблоко, подал Делабару половину. Коричневые семечки просыпались на пол.
— Вкусный чай…
Солнечный луч пощекотал мохнатую грудь Жюля, и он улыбнулся. За окном — март, воробьи сходят с ума, Луиза вчера забрызгала чулки, а к сентябрю он закончит работу, и этот красавец кузнец будет подпирать балкон новой ратуши; кроме того, он, черт возьми, получит денежки, а Луиза, если — ха! ха! — перестанет краснеть при встречах с мадам Боннэ, получит целую коробку новых чулок…
— Послушай, Делабар. — Скульптор отпил из чашки. — Под балконом, рядом с тобой, будет подружка — Кариатида. Ты, наверное, видел в городе… Так вот. Сейчас сюда подъедет одна знатная дама. То ли маркиза, то ли графиня. Мне, конечно, на ее титулы наплевать, но лицо — божественное! А шейка… Если бы ты видел эту шейку, Марсель. Госпожа Натали! Нет-нет, госпожа Шейка! Представляешь, — Жюль захохотал, — сама напросилась позировать, блажь у нее такая. Три-четыре сеанса ваши, говорит, а я и за один готов ей ручки расцеловать. — Он замолчал, покачал в раздумье головой. — Понимаешь, приятель, женщина, даже каменная, должна быть женщиной. Терпеть не могу атлетических Кариатид…
Скульптор посмотрел на натурщика так, будто потерял нить разговора.
— Так что я тебе, в самом деле, хотел сказать? Ах да! Ты уж, приятель, при графине веди себя деликатно. Помалкивай больше. Они любят обхождение. Понимаешь?
— О чем речь, сударь! — согласился Делабар.
У двери звякнул колокольчик. Жюль отставил чашку, ринулся встречать гостью.
«В кузнице сейчас обедают, — меланхолично подумал Делабар. — Если, конечно, хозяин не подбросил что-нибудь спешное… Горн постреливает угольками, тепло. Луи поджарил молодой свинины с луком. А дядюшка Раймон разливает в кружки вино…»
— Как здесь темно! — Женский возглас прервал его приятные мысли. Он машинально схватил сорочку, прикрыл обнаженный торс.
Делабар не сразу увидел госпожу Натали.
Сначала из полутьмы коридора показались белые бархатные туфельки, затем заструилось длинное атласное платье. Оно оказалось настолько узким в талии, что Делабару перехватило дыхание. За краем атласа, как бы минуя плечи, из двух маленьких полусфер вырастал белый стебель шеи. Вырастал и… возносился.
— Это что за дикарь, господин Жюль? — холодно и брезгливо спросила гостья. — Он подносит вам глину? Но почему он голый?
Делабар вздрогнул, как от удара, и мучительно покраснел. Его огромное тело, на котором пел и играл каждый мускул, вдруг стало уменьшаться, сжиматься, съеживаться, будто карнавальный шар, случайно проткнутый шпагой. Он готов был провалиться сквозь землю, или превратиться в муху и улететь, или даже в таракана — юркнуть куда-нибудь, забиться в щелку. Но перед тем еще раз увидеть ее лицо!
— Ах, Делабар! — возмутился скульптор. — Как ты можешь?! Оденься сейчас же!
Делабар попятился в угол мастерской, где стояли глыбы камня и бочки, зацепил и с грохотом опрокинул табурет.
— Тысяча извинений, ваша милость. — Жюль кружил вокруг знатной дамы, не зная, куда ее усадить. — Моя бедная мастерская и… вы! Несчастного Делабара ослепило ваше несравненное лицо. Впрочем, посмотрите сами: каким тусклым и невзрачным кажется благородный мрамор рядом с вами.
— Вы льстец, — прервала его излияния графиня. — И, судя по всему, преуспеваете в этом занятии больше, чем в своей профессии. Разве вы не видите, что я уже позирую?
— Момент, момент, сударыня! — Жюль схватил картон, уголь. — Я уже работаю. Ловлю, ловлю ваши черты, божественная Натали.
Молодая женщина стояла, полуобернувшись к окну. Марселю Делабару она показалась продолжением света, который пробивался через пыльные стекла, чем-то даже еще более чистым; так иногда, когда перестараются подмастерья, возносится к закопченному потолку кузницы голубое пламя, чтобы тут же исчезнуть.
Он одевался медленно и немо, стараясь даже случайным шорохом не спугнуть прекрасное видение. Его сжигали одновременно и стыд, и непонятная радость, будто подсмотрел недозволенное. Нечто похожее Марсель испытал в четырнадцать лет, когда пошел на речку позвать сестру и вдруг сквозь вербовые заросли увидел несколько нагих девушек, которые гонялись друг за дружкой, брызгались в воде и визжали от восторга.
— Да, искусство выбирает достойных, — со значением сказал Жюль, заканчивая очередной набросок. — Просто красоту — это ничто. Ваше достоинство оттеняет вашу красоту, наполняет ее скрытым смыслом…
«Как он говорит, — позавидовал Делабар и по-детски удивился: — Неужели Она так же ест, спит, как я или Жюль, неужели Она может, например, плакать или кого-нибудь обнимать? Неужели ее можно любить?»
Он устыдился своих мыслей и шагнул поближе к свету. Графиня стояла неподвижно, будто решила превратиться в изваяние без помощи скульптора. В сторону Делабара она даже не глянула.