Страница 1 из 91
Роберта Джеллис
Бык из моря
Часть I
ЯВЛЕНИЕ БЫКА
Глава 1
Ариадна смотрела на свое отражение в зеркале и не верила, что это лицо — ее. Густо накрашенные полные губы казались омытыми вином — или кровью; подведенные углем, огромные черные глаза сделались глубокими и всезнающими, а волосы, уложенные хитросплетением петель, косиц и ниспадающих локонов, два самых крупных из которых обрамляли лицо, сразу состарили девушку лет на десять. До этого утра, как все девочки, Ариадна заплетала их в две толстые косы.
— Да-да, — произнес резкий голос за ее спиной. — Ты очень красива — вся в меня, — но это не повод весь день смотреться в зеркало. На восходе мы должны быть в святилище. Поднимись и дай себя одеть.
Ариадна молча отложила бронзовое зеркало и повернулась к матери. Пасифая воистину была прекрасна — и не только в мерцающем свете факелов. Даже при ярком солнце никто не поверил бы, что Ариадна — ее седьмой ребенок, а ведь был еще восьмой — дочь Федра. Все те сыновья и дочери, которых она родила своему супругу — королю Миносу, не изменили ни лица, ни тела Пасифаи. Потому, наверное, мрачно подумала Ариадна, что она вообще не замечала своих детей — кроме тех случаев, когда могла извлечь из них пользу.
Как, например, сегодня, когда ее дочь должна стать верховной жрицей Диониса, чтобы сама Пасифая — царица и верховная жрица Потнии, Змеиной Богини, не обременяла себя служением младшему божеству, чье святилище было сооружено ради нужд низкорожденных виноградарей и виноделов. Ариадна сглотнула комок в горле, когда служанка сняла с нее свободный хитон, в котором ее причесывали и гримировали, и обернула вокруг нее белую складчатую юбку-колокол, окрашенную по краю, очевидно, таким же вином, какое оросило до того Ариаднины губы. Когда ее стянули тяжелым, богато расшитым золотом поясом, дважды обернув им талию Ариадны и завязав так, чтобы концы спускались до колен, девушка просунула руки в рукава корсажа и так стояла, пока служанка шнуровала его у нее под грудью. Впрочем, как ее ни подтягивай, как ни поднимай, грудь Ариадны оставалась все той же — детской.
Служанка зашипела сквозь зубы. Пасифая нахмурилась.
— Неужто ничего нельзя сделать, чтобы она выглядела, как женщина?
— Но я не женщина, — возразила Ариадна. — Никакие шнуровки этого не изменят: я — ребенок.
Это был вызов, но занятая исключительно собой Пасифая его не заметила.
— Жаль, конечно, что твоя бабка умерла раньше, чем надо, — проговорила она. — Но твои месячные уже пришли, так что с тобой все в порядке. Очень непохоже, что тебе придется доказывать, что ты женщина.
Это была, как с неохотой признала Ариадна, сущая правда. Считалось, что бог вина становится небесным супругом своей верховной жрицы и нисходит к ней в дни равноденствий и солнцестояний — но это вовсе не значило, что Дионис в самом деле появлялся в храме. Довольно и того, что жрица была там, на алтаре, готовая принять его.
Не появись он совсем, Ариадна испытывала бы только счастье от своего назначения. Седьмой ребенок, третья дочь — ей не на что было рассчитывать даже при царском дворе. Но иметь свое особое место, свое служение, заниматься тем, чем никто, кроме нее, не займется, — это великолепно. Однако хроники говорили, что бог появлялся — и даже слишком часто — во времена ее прапратетки, а Ариадна пока не чувствовала себя готовой предоставлять прилюдно свое тело, как символ земли, для возделывания и осеменения, чтобы виноградники на горных склонах плодоносили без устали.
Не то чтобы у нее был выбор. Верховной жрицей должна быть либо сама царица, либо девственница царской крови, посвященная и отданная богу. Поскольку две старшие сестры Ариадны вышли замуж, а Федра была младше ее на два года, и поскольку царица отказалась от этого служения, больше принять его оказалось некому. Это значило, что у Ариадны никогда не будет мужа-человека, но в этом была и своя хорошая сторона — впрочем, дурная сторона тоже имелась. Ее старшим сестрам достались лучшие из мужей, равные им по положению и богатству. Ей пришлось бы довольствоваться кем-нибудь пониже — или постарше. Но даже с ровней по крайней мере одна из сестер оказалась в замужестве ужасно несчастлива. Бог вряд ли потребует многого, если потребует вообще, а в святилище у Ариадны будет свой «двор»...
Ариадна так глубоко ушла в свои мысли, что не чувствовала, как ее наряжают, и очнулась, лишь когда мать повернула ее к дверям и подтолкнула. Послушная долгу, девушка прошла длинным коридором в окаймленный колоннами портик, откуда спускалась широкая парадная лестница. Едва Ариадна шагнула вниз, как собравшиеся в дворике у подножия лестницы юноши и девушки затянули гимн. «Они никогда не станцуют для меня с быками, — подумала Ариадна. — Танец — привилегия Змеиной Богини, он не для младшего виноградного божка».
Она спускалась все ниже, голоса звучали все громче — и, когда Ариадна сошла к подножию лестницы, сделались совсем оглушительными; она шла через дворик — а певцы во главе с ее братом Андрогеем расступались перед ней и вновь смыкались позади. Может, это и к лучшему, что ей не надо будет присутствовать на танцах с быками, думала Ариадна. О, разумеется, это великая честь, знак могущества и власти — сидеть меж огромных золотых рогов, пока выступают танцоры. Но как ужасно, когда кто-нибудь из них оскальзывается и бывает поднят на рога или затоптан, и тогда приходится толковать этот недобрый знак! А так ей не нужно будет делать ничего, кроме как четырежды в год возлежать на алтаре, давая виноградарям надежду на добрый урожай.
Ободренная этими мыслями, Ариадна миновала последний расписанный фресками коридор и вышла через северные ворота дворца. Факелоносцы уже ждали ее, и теперь, высоко воздев факелы, двинулись следом. Ряды певцов тоже озарились пламенем. В огнях, однако, не было особой нужды: все окна во всех домах вдоль Царской Дороги были открыты, освещены, и из каждого выглядывали зрители. Да и небо уже побледнело.
Тем более что Ариадна не нуждалась в освещении, чтобы отыскать путь. Царскую Дорогу она знала так же хорошо, как коридор от своей спальни до туалетной комнаты. Ей было даже точно известно, сколько шагов до главного тракта. Однако, прежде чем она прошла эти две сотни шагов, ее ровное движение замедлилось. Впереди горели факелы — множество факелов, иные качались так, что их пламя трещало и колебалось, — и громкие грубые голоса неслись оттуда встречь ей в приветственном гимне... Чья-то ладонь подтолкнула Ариадну.
— Ну же, — прошипел ей в спину голос Пасифаи. — Это твои прихожане. Не разочаровывай их.
Подчиняясь нажиму материнской ладони, Ариадна шагнула вперед, раз, еще раз... Во рту у нее пересохло. Не разочаровывай их! А если она их разочарует? Они что — разорвут ее на кусочки, как принято у почитателей Диониса? Ариадна отругала себя за глупость. Сейчас ее наверняка не тронут, ведь она еще даже не посвящена. Да и потом тоже — в святилище допускают далеко не всех, так что они узнают лишь то, о чем им решат сообщить ее отец и мать. Бабку ее никогда не трогали, хотя бог ни разу не откликнулся на ее призыв, а вино и урожаи бывали порой просто ужасны.
Ариадна свернула на главный тракт и, вопреки всем своим успокоительным рассуждениям, вздрогнула. Ей вдруг пришло в голову, что бабка ее была не только жрицей, но и царицей — то есть защищена вдвойне. Насколько хватало глаз, весь склон Гипсовой Горы усеяли факелы. У этого «божка», которого высмеивала ее мать, было больше почитателей, чем могла привлечь к себе Змеиная Богиня. Разумеется, все это простой люд, с которым не стоит считаться... И тут она снова услышала тихое шипение матери:
— Я и представить не могла...
Значит, с простым людом считаться все-таки стоит, подумала Ариадна, во всяком случае, когда его много. Это нужно было запомнить. Она вдруг поняла, что певцы пошли быстрее. Ее принуждали поторопиться: свет факелов стал уже почти неразличим на фоне рассветного неба. К счастью, в святилище ей надо быть, когда солнце встанет над вершиной Гипсовой Горы, а до этого мига еще есть время.