Кровавый нарком

Арка 1: Пульс разлома. Часть 1: Первый сигнал. Глава 1: Ночное дежурство

Холодный свет лампы подёргивался, словно проверял нервы не только у Егора, но и у всего учреждения, где ночь наступала не по расписанию, а по погоде в головах дежурных.

Егор уже третий раз листал отчёт по пациенту с паранойей, будто надеялся, что диагноз за это время сменится на что-нибудь более вдохновляющее. Буквы на экране вели себя подозрительно: одни пытались сбежать в нижний угол, другие скакали в строке, как по бульвару в час пик.

Он потер переносицу — жест простого человека, стоящего между двумя сменами и двумя чашками кофе. Кожа на пальцах была клейкая, потому что кофе уверенно заключил союз с антисептиком, и теперь запах был такой, словно где-то в закутке клиники заело старый лифт, а электрик уехал в отпуск.

Вздохнув, Егор потянулся к кружке, как солдат к пайке в перерыв. Кофе был холодный, остывший до состояния студёной драмы, но это его не остановило — привычка сильнее температуры.

— Прекрасно, — пробормотал он. — Осталось тридцать страниц бреда, и я официально заслужу отпуск.

Из-за окна вдруг раздался гул машин — для этой части Москвы и для такого времени ночи событие почти парадоксальное. Здесь тишина обычно держалась на таком уровне, что любой уважающий себя термостат щёлкал на батарее с чувством собственного достоинства, и этот щелчок был предметом для размышлений на долгие минуты.

Егор ткнул пальцем в клавишу «сохранить» — с той решимостью, с какой бюрократ передаёт важную бумагу в архив. Но экран предпочёл сохранить интригу: курсор замер в точке и делал вид, будто ему есть дело до всех этих ночных шумов.

Слабый свет лампы легкомысленно раскинулся полосой на клавиатуре, будто желая подсветить его сомнения. Ноутбук выглядел пришельцем из мира, где пластик всегда тусклый, а буквы словно специально стирают, чтобы проверить терпение владельца. Шум за стеной утих, и воздух вновь стал густым, будто кто-то забыл его проветрить после прошлого дежурства.

— Эй, — он постучал по клавиатуре. — Не начинай, дружище. Я тебя кормил, обновления ставил. Не предавай меня ночью.

Ноутбук продолжал хранить гордое молчание. Ни писка, ни движения — лишь экран светился равномерно, а курсор и вовсе решил взять отпуск за свой счёт, не моргая ни разу.

Зато лампа на столе проявила характер. Сначала мигнула раз — негромко, без намёка на сенсацию. Затем второй раз, уже чуть увереннее. Свет на миг стал ярким, почти сварочным — казалось, сейчас зазвучит фанфара или появится слесарь в каске. Но всё обошлось: лампа вернулась к прежнему освещению, как артист после репризы.

Тени от стопки бумаг чуть дрогнули, потянулись друг к другу, словно обсуждая последние новости, а потом стянулись обратно — к порядку и свету. В комнате вновь воцарился тот самый будничный белый свет, в котором легко терялись и тревоги, и сомнения.

— Отлично, — Егор прищурился. — Это уже не техника, это характер.

Он осторожно коснулся лампы — металл был горячий, обжёг палец, словно намекая: «работаю без выходных, не приставай». Провод под пальцами чуть вибрировал, будто внутри кто-то тихо барабанил по стенкам, — лампа, казалось, жила отдельной, неспешной жизнью.

В комнате не гулял ни один сквозняк, окна закрыты плотнее, чем отчёты в архиве. Вся техника, от упрямого ноутбука до дежурной лампы, казалась теперь чужой, настороженной, как персонал перед внеплановой проверкой: вроде всё работает, а доверия нет, и кажется, что вот-вот всё это закапризничает наперегонки.

«Накрывается контакт, — подумал он. — Или, что веселее, я начинаю ловить галлюцинации от усталости».

Он решительно выдернул штекер из розетки — лампа потухла, комната тут же провалилась в полумрак, где даже клавиши ноутбука стали напоминать рельсы на заброшенной станции.

Но не прошло и секунды, как свет снова вспыхнул — на этот раз ярче прежнего, белый и острый, словно кто-то решил устроить в кабинете медосмотр на профпригодность освещения.

Егор замер, рука застыла в воздухе, будто кто-то внезапно нажал на паузу. Он не сводил глаз с лампы — та теперь светилась с деловым усердием, не терпящим возражений. Воздух в кабинете стал густым, почти осязаемым; и даже привычный шум с улицы исчез, как по команде, оставив Егора наедине с сияющей лампой и тишиной, которую можно было нарезать ломтями.

— Так, — сказал он тихо. — Если это ты, Вася из электрики, и решил подшутить — молодец. Очень смешно. Но я тебе в понедельник такой акт подпишу, что тебя током будет бить даже от чайника.

Ответом прозвучал гул. Глухой, ровный — словно где-то под полом завелся мотор. Бумаги на столе дрогнули, чуть сдвинулись, будто их коснулся едва заметный толчок.

Егор медленно поднялся, ощущая напряжение в плечах, и шагнул к двери. Открыл её осторожно, почти неслышно. За порогом коридор тянулся в темноте, только у поста медсестёр робко светилась дежурная лампа. Ни шагов, ни голосов — ничего. Всё застыло, будто это не рабочая смена, а пустое здание, где давно никто не появлялся ночью.

— Эй! — позвал он. — Есть кто живой?

Тишина в коридоре была такой густой, что казалось, будто даже шаги предпочли остаться где-нибудь за поворотом и не тревожить местную акустику.

Он, не торопясь, открыл дверь в кабинет. Тут всё уже было по-прежнему, но чуть иначе — как это обычно бывает, если ненадолго оставить кабинет наедине с его мебелью и электричеством. Лампа на столе проявляла недюжинную инициативу: светила не столько ровно, сколько вразнобой, иногда полыхала, словно собралась продемонстрировать какой-то фокус, а затем будто бы уставала и тускнела.

От этого по стенам начинали путешествовать тени — поначалу скромные, как младшие служащие, потом всё смелее, вытягивались, кособочились, спорили друг с другом за право ближе подобраться к портрету начальства, и тут же исчезали при первом намёке на яркость.

В кабинете пахло старой бумагой, сухим деревом и чем-то едва заметным — вроде пыли, которая всегда появляется в помещениях, где принято задумчиво молчать и редко открывать окна.

На столе лежали какие-то бумаги, пережившие уже не одно собрание и одну проверку. Кресло выглядело так, будто оно только что участвовало в состязаниях по терпеливому ожиданию.

— Ага, — усмехнулся он. — Отлично. У нас, выходит, фотосинтезирующая техника.

Он сел обратно. Секунд тридцать просто смотрел на лампу, не моргая. Свет то разгорался, то угасал — ровно, почти ритмично.

Потом Егор тихо сказал:

— Ну и чего ты от меня хочешь, а?

Лампа моргнула.

— Ты моргнула, — сказал он. — Ладно. Один раз — совпадение. Два — совпадение. Три — уже... диагноз.

Он снова сделал глоток кофе и тут же сплюнул — горький, металлический вкус заполнил рот.

«Откуда запах крови?», — мелькнула у него мысль.

Он провёл пальцами по губам — красных следов не было.

— Да чтоб тебя…

Он снова выключил лампу. В комнате сразу стало темно, только экран ноутбука светился бледным голубым прямоугольником. Света едва хватало, чтобы различить очертания стола.

И тут из динамиков ноутбука раздалось:

— Доктор Небесный, приём.

Егор резко отодвинул стул.

— Кто это?

Шипение поползло по динамикам — сперва нерешительное, с такими паузами, словно аппарат на ходу соображал, стоит ли ему вообще связываться с происходящим.

Потом голос — то ли настоящий, то ли сконструированный из проволоки и деталей старого утюга — снова прорезал эфир. Металлический, перекрученный всеми мыслимыми фильтрами, он старательно пробирался наружу, будто через загородку из ржавых гаек и случайных винтиков.