Страница 2 из 9
То место, где была комната мастерской, зияло провалом. Словно был вырезан куб со всем содержимым. Слегка оплавленные стены с вырванными знаками оберега – вот и все свидетели инцидента. Исчезла даже дверь. Такие следы воздействий встречались впервые. В недоумении были как полиция, так и университетские маги. Верно, у того человека действительно было нечто ценное. Кстати, следов того, кто он и откуда пришел к нам, мы не нашли. Просто имя в одной из гостиниц города. Штефан. И все. Вымышленное, конечно. Ну какой из него Штефан?
Только долго горевать мне не дали. Пролетел месяц, и жизнь, как норовистая кобыла, снова сделала скачок в сторону. Или вниз. Не думала, что может быть хуже.
Со всеми этими переживаниями совершенно забыла о своем несовершеннолетии, ведь отец общался со мной как с равной. В королевстве девушка считалась взрослой в девятнадцать. А пока можно было забыть о спокойствии.
Словно соревнуясь в скорости, многочисленные родственники ринулись в ратушу, оккупируя отдел по опеке. Я об этом не знала, погруженная в свои переживания. Где-то на другом конце города уже решалась моя судьба и шли локальные кабинетные войны. Почему там, а не здесь? А потому, что я ничего не решала. Уникус Великолепный особенно зорко следил за судьбами детей и молодых дев, не позволяя тем оказаться на улице. С одной стороны – здравая идея, да восхвалим короля! А с другой… высказала бы ему при встрече пару ласковых!
Счастливых победителей опекунского спринта я узрела в середине лета. Сразу не поняла, что за толпа цыган с баулами выгрузилась из брички перед нашим домом. Шумные дети в возрасте около двенадцати лет, в количестве, как оказалось, двух штук создавали суету. А воспринимались, в силу своего мельтешения, за пятерых, а по крикам и вовсе за шестерых.
Меня оправдывает только мое состояние и то, что я ни разу не видела родни со стороны матери. Да и со стороны отца не было желающих общаться. Я в детстве так и думала, что нас двое во всем мире.
– Чем могу помочь? – была первая фраза, которой встретила этих людей. Высокого жилистого человека, его более полную чернявую версию – жену и прыщавого подростка– сверстника. При этом прикидывая, что лучше им вынести – вчерашние пироги или дать денег.
Человек, не реагируя на меня, осматривал витрину и окна. Не хорошо так осматривал. Собственнически.
– Завтра собьем вывеску. Алехандр! Что застыли? Тащите вещи в дом!
Все семейство пришло в движение, штурмуя узкий вход. Я осталась на улице, таращиться на происходящее. Челюсть не хотела вставать назад, на ее законное место. Даже не могла представить, что такое бывает. В культурной столице Индара! Среди белого дня! Да у нас даже карманников не было!
Я поспешила за этим табором, уже успевшим отметить свои передвижения грязными следами буквально на всем. Полу, прилавке, лестнице, ведущей вверх…
– А ну пошли вон! Я за стражей! – моим тонким голоском можно было только воробьев пугать. Но мужчина услышал и впервые обратил внимание на меня.
– Так-то ты встречаешь родного братика своей матушки? Да еще и взвалившего на себя неблагодарное дело – твою опеку?
– Мы с вами не знакомы! Мне не нужна опека! – абсурдность происходящего зашкаливала.
– А вот в ратуше думают по-другому! – оскалился тип, буквально ткнув в лицо бумагой с городским вензелем.
Буквы прыгали перед глазами. Предательские слезы не давали четко видеть их. Смысл ускользал. Слух все время отвлекал меня, сообщая, что эта толпа варваров, как минимум, уже доламывает мебель, чтобы сложить костер посреди зала и станцевать вокруг него в шкурах убитых мамонтов.
В это время, как на зло, было затишье. Утренние часы в старом торговом районе, где мы жили были предназначены для семьи. Неспешный завтрак за закрытыми дверьми, чтобы позже открыться. Безлюдная улица оставалась безучастной к происходящему в одной отдельной лавке. Словно остров среди необитаемого океана.
“Постановление об опеке ратуши… Постановили… Эмилия Варлейн переходит… переходит…” – никак не могла понять, куда она переходит и что они хотят этим сказать.
– Дура. Мы твоя новая семья. Будем заботиться о тебе. Жрать где тут? – прервала женщина мое общение с документом, выдернув тот.
– Маменька. Теперь мы городские! Изволь выражаться правильно. Не жрать, а откушивать, – прыщавый влез в разговор, за что отхватил увесистый подзатыльник от матушки. Рука у нее была тренированная, а удар хорошо поставлен. Я не желала с ними ни откушивать, и ни тем более жрать.
– Мааа, ну все! Мы нашли себе комнату с Тобиасом! – высунулась всклокоченная голова ребенка с лестницы. Я не отследила, когда они успели прошмыгнуть вверх. Виднелась распахнутая дверь моей спальни.
– Не себе, а мне! Том пусть другую ищет. Ты обещала! А ее платья куда девать? – появилось второе исчадие ада рядом.
– Сейчас я вас всех буду проклинать. Постарайтесь не двигаться! – холодным и деловым тоном сообщила толпе. Какое-то веселое равнодушие опустилось на плечи. Голова стала легкой и пустой. Одного они добились. Я вынырнула из мрачных глубин скорби. У меня появилось занятие. Кроме того, проклинать я не умела. Вот не ведьма я ни разу. Даже на миг пожалела, что у меня такая узкая и мирная специальность.
Младшенькие, пискнув, прыснули в спальню, закрывая дверь и судя по звукам, подпирая ту стулом. Старшие остались стоять соляными столбами, приоткрыв рты.
– Отлично! Вот так и стойте. Должны понимать. Это впервые, и я волнуюсь, – продолжила я, разворачиваясь к ним и разминая кисти рук.
– Ты не проклятийница! – возопил главный, гневно тыкая пальцем в мою сторону, при этом аккуратно пятясь.
– Да и не надо. Это мое хобби. Факультатив, так сказать. Так и знала, что пригодится, – дремавшее сознание преступника во мне начало просыпаться, реально прикидывая, чем бы отоварить семейство по родственному. Но уже из знакомого арсенала артефактора. Занимались мы бытовыми предметами и для души – редкостями. Среди вторых и надо искать подарочек. Или по первому пути пойти? Мне ли не знать как может шарахнуть незаземленный контур магохладителя. Что-то такое отразилось в моем взгляде, что загореленькие родственнички полиняли на пару тонов в сторону бледности.
В тот момент я как никогда была близка к членовредительству. Хорошо, что не успела сообразить чем и как. Пока примерялась, в лавку зашла бабуля Женевьева. Она охнула от увиденного и быстрым шагом подошла, чтобы обнять. Вреднучая пришлая бабенция успела сунуть постановление под нос и ей. Несколько минут чтения, и выражение сочувствия проявляется на ее морщинистом лице.
– Что ж, деточка. Ничего, ничего. Это на пару годков.
Плечи мои опустились. Если уж жена секретаря, слывшая у нас последней инстанцией по таким вопросам, не увидела выхода, то его просто нет… Я упала в объятия Женевьевы ища защиты от всего этого мира, ставшего таким невыносимо враждебным.