Страница 5 из 13
Входит Копров.
Копров. Здравствуй!
Потрохов. Здравствуй, Жорж!
Копров (вглядываясь в Потрохова). Ты бы зельтерской.
Потрохов. Две выпил; да что, братец… (Останавливаясь перед Копровым.) Тоска! Веришь ли, какая тоска!
Копров. Дурное пищеварение, спишь много.
Потрохов. Знаю.
Копров. Особенно после обеда тебе не годится.
Потрохов. Знаю, что не годится. Толкуй еще! Все это я знаю; но главная причина тоски моей не в том. (Копров смотрит вопросительно.) Что ты смотришь?
Копров. Да странно мне…
Потрохов. Ничего нет странного. Тут, Жорж, не пищеварение, тут другое: в характере у меня кой-что…
Копров. Нет, что ж, у тебя характер ничего…
Потрохов. Вообще-то говоря, характер у меня хороший, даже очень хороший; но есть, братец, и важные недостатки: иногда делаю черт знает что; говорю чего не следует; вру много лишнего.
Копров. Нельзя сказать, чтоб очень…
Потрохов. Чтоб очень врал-то? Нет, очень, очень… лгу без конца. Не возражай, пожалуйста; видишь, как я расстроен.
Копров. Ну, как хочешь, я спорить не буду.
Потрохов. И не надо мне, и никто меня не заставляет, а болтаю, особенно вот если выпью я рюмочку вина – одну только рюмочку! Кажется, что за важность, а никакого удержу на меня нет… И пошел, и пошел, и вру как сивый мерин. (Копров улыбается.) Что ты смеешься? Что тут веселого? Ты должен войти в мое положение, ведь я, братец, страдаю. Эка тоска!
Копров. Что твоя тоска! Вот у меня тоска-то!
Потрохов (чуть не плача). Раскаяние, Жорж.
Копров. Ну, я этого греха не знаю. Да и у тебя что за раскаяние, понять не могу. Скажешь ты, например, что у тебя овес родится сам-пятнадцать, а он всего сам-друг…
Потрохов. Ну, не сам-друг; ты уж тоже…
Копров. Ну, извини! Сам-друг с половиной. Так что ж это за преступление? В чем тут раскаиваться?
Потрохов. Хорошо, кабы только, а то хуже гораздо. Вот третьего дня был я у одного старого товарища, выпили шампанского вдоволь, уж чего я там не городил! Ах, вспомнить гадко.
Копров. Все были выпивши; что говорено – забудется, так и пройдет.
Потрохов. Был там один, тоже старый товарищ, лет двадцать мы с ним не видались, учителишка жалкий, Корпелов, в каком-то засаленном пальто.
Копров. Ну, так что же?
Потрохов. Физиономия вроде тех, что в погребках на гитаре играют. Встреться он в другое время и в другом месте, я бы отворотился от него, а уж руки ни за что бы не подал; а тут что я ему говорил, что я ему говорил!
Копров. Стоит сокрушаться.
Потрохов. Да уж очень досадно на себя: с чего было мне так унижаться перед ним, зачем было мне себя ругать! Ведь я что говорил-то! Что он честней нас всех, что нам совестно смотреть ему в глаза, что мы разбогатели не без ущерба для совести. Предлагал за него тосты: «Господа, выпьем за честного человека!» Говорил ему, чтоб он обращался ко мне за деньгами, как в свой карман; звал его в гости, кланялся; просил его даже жить у меня. Скотина я – больше ничего.
Копров. Не бойся, не пойдет, посовестится; я его знаю.
Потрохов. Да он и то отказывался, говорил, что боится моей жены, что он человек дикий; так я к нему пристал, как с ножом к горлу, честное слово взял.
Копров. А придет, так можно и выпроводить поучтивее.
Потрохов. Да, разумеется, можно; только все как-то скверно на душе. А вот сейчас, спросонков, с чего-то пришло мне в голову Аришу поцеловать, а тут жена…
Копров. А, так вот что! Вот отчего тоска-то!
Потрохов. Не одно это, а все вместе. Конечно, все вздоры; а накопится, знаешь, этих мелочей в душе, ну и вздыхаешь, точно преступник какой, право, точно душу загубил. А вот поговорил я с тобой, Жорж, по-приятельски, излил тебе свою душу, ну и легче мне. (Запевает.) «Не уезжай…» Разумеется, я не со всяким так откровенен. И отчего бы мне сокрушаться, кажется?… Положение мое блестящее… Это ты прав, желудок тут во всем виноват. Ведь я еще наследство получаю, умер дядя.
Копров. Слышал.
Потрохов. Я единственный наследник, завещания не осталось… Все бумаги его я сам перебирал и запечатывал; да вот уж целых два года при нем никого и не было, кроме меня да старой старухи-ключницы. Она теперь у нас живет.
Копров. А девушка, Наташа?
Потрохов. Дочь экономки? Какие же она права имеет? Ее жалеть нечего! Мать-то, живя у старика, наэкономничала деньжонок, да и после старик посылал, я знаю. У этой девушки тысчонок пять-шесть наверное есть.
Копров. Ты думаешь?
Потрохов. Как же иначе! Всегда так бывает.
Копров. Она живет бедно.
Потрохов. Верь ты им! Припрятаны, чтоб разговору не было.
Копров. А я не знал, что у ней есть деньги.
Потрохов. Ну, так знай.
Копров. Привлекательная девушка, она мне очень нравится.
Потрохов. Это до меня не касается; твое счастье… Да… куш возьму хороший, – одних денег сорок пять тысяч.
Копров (жмет ему руку). Очень рад, любезный друг.
Потрохов. Чему ж ты рад?
Копров. Ты и со мной поделишься… мне, брат, крайность… до зарезу.
Потрохов. Нет уж, кончено!
Копров. Не говори так решительно! Меня в холодный пот бросает.
Потрохов. Не дам. (Запевает.) «Не уезжай…»
Копров. Смотри, жалеть будешь… У меня дело верное, два рубля за рубль отдам.
Потрохов. Нельзя тебе давать. Ты и кирпичи машиной делал, тоже говорил, дело верное; и селедок ловил на Волге, и в провинциях театры содержал, и крахмалом картофельным торговал, и гальванопластику какую-то отливал – все у тебя дело верное; а что вышло? Где наши деньги?
Копров. Помоги теперь, все долги выплачу, тебе первому.
Потрохов. Ни одного гульдена.
Копров. Ты меня топишь; мне хоть в петлю лезть… Эта афера дает мне триста тысяч; мне они нужны…
Потрохов. Кому не нужны!
Копров. Ты человек развитой, современный, ты понимаешь, я думаю, что людям с нашими потребностями меньше трехсот тысяч иметь нельзя. Это, что называется, в обрез; разочти сам. Иначе жить порядочно нельзя, – жить как-нибудь я не соглашусь ни за что… Ты пожалей меня, мне жить хочется.
Потрохов. Дать тебе денег, так ведь ты прежде всего новую коляску и новую пару лошадей заведешь.
Копров. Заведу: во-первых, у меня изящный вкус, я воспитан хорошо, а во-вторых, так нужно для моего дела.
Потрохов. Для какого?
Копров. Покуда не скажу.
Потрохов. Ну, я подумаю.
Копров. Благодарю тебя.
Входит Поликсена с книгой и садится в кресло.
Потрохов, Копров и Поликсена.
Потрохов. Мне самому теперь чистые деньги пришлись очень кстати. Я хочу переехать на житье в рязанское имение.
Поликсена. Я уж сказала, что не поеду с вами.
Потрохов. Как вам угодно. Заведу машины, все хозяйство в широких размерах, стану сам заниматься агрономией. У меня ведь с детства страсть к агрономии. Оттого я и скучаю, что мне здесь не к чему приложить моих рук и способностей.
Поликсена. А как вы думаете? Ведь порядочной женщине с вами жить никак невозможно.
Потрохов. Слышал уж я это.
Поликсена. Мало этого, что слышали.
Потрохов. Что ж мне руки, что ль, на себя наложить прикажете? Я прочел все сочинения, русские и иностранные, об сельском хозяйстве, о химии, был в переписке…
Поликсена. Не слушайте его, Жорж! Ничего он, кроме «Руководства к куроводству», не читает, да и то наполовину не разрезано; ему только хочется меня расстроить. Подите сюда!