Сидя в огне

Поэтому определение терроризма следует расширить таким образом, чтобы оно включало в себя не только маргинализированные группы, вовлекающиеся в политически мотивированные акты возмездия, но и межличностные отношения и групповые процессы, вызывающие страх или причиняющие психологическую боль. Терроризм — это общественный процесс, затрагивающий самый широкий спектр взаимоотношений — от межличностных до международных. В него включаются лишенные власти индивиды и группы, берущие реванш за прошлое и нынешнее, намеренное или бессознательное использование ранга и надеющиеся установить равенство.

Некоторые терапевты считают склонность к терроризму разновидностью «бреда величия». Бунт часто воспринимается как свидетельство «паранойи». Вынося террористическому поведению диагноз неуместного, извращенного, антиобщественного или психопатического, психология и психиатрия усыпляют бдительность мейнстрима, погружая его в еще большее самодовольство. Они транслируют идею о том, что в существующей политической или общественной ситуации нет ничего дурного, дескать, это внутренние проблемы самих смутьянов.

Терапевты должны осознать социальные последствия отнесения насильственных реакций к категории «отклонений от нормы». Диагнозы, основанные на культурных концепциях мейнстрима, зачастую носят расистский или сексистский характер и представляют собой злоупотребление властью, престижем, безопасностью и привилегиями. До тех пор пока психиатрия и психология будут проявлять подобную социальную неосознанность, они не перестанут принижать женщин, бедных, цветных, пожилых, гомосексуалистов и лесбиянок, «преступников» и людей, терпящих гнет, как будто все они должны решать эти проблемы без того, чтобы как-то менялась остальная часть мира. Таким образом, психология, вместо того чтобы облегчать страдания, усугубляет их еще больше.

К счастью, сегодня уже раздаются отдельные голоса, обличающие отношение мейнстрима к маргинализированным формам поведения. Психолог-феминистка Филлис Чеслер в своей работе «Женщины и безумие»* критикует дискриминирующее отношение психиатрии к женщинам и выносимые ею диагнозы. Работа Элис Миллер указывает на то, что психоаналитики, отрицая жестокость по отношению к детям, увековечивает ее. Джеффри Мэссон, уволенный с поста директора Фрейдовского архива, рассказывает о том, как Фрейд отказался от своей ранней гипотезы, согласно которой женщины в детстве подвергаются сексуальному насилию. Райх, Морено и Адлер прекрасно осознавали социальные последствия наклеивания на человеческое поведение ярлыков «невроза» или «психоза».

Сама установка на то, что психологическое исследование важнее социальных перемен, недемократична и чревата гнетом. Террорист возникает в каждом из нас, когда мы чувствуем, что нас не желают слышать, или когда мы не можем защититься от угнетающих нас ситуаций — слишком подавляющих, сильных и ужасающих, — чтобы мы могли бороться с ними «честно».

Так называемые «патологические, пограничные, дисфункциональные или психотические» личности, тревожащие мейнстрим или угрожающие ему, являются потенциальными преобразователями мира. Нам необходимо уметь обнаруживать их ценность, а не находить в их поведении симптомы патологии. Культуре важны внутренние переживания людей. Конечно, иногда они шокируют мейнстрим. Тем не менее внутреннее видение имеет преображающую силу. Я надеюсь, что снятие с терроризма ярлыков «патологии» позволит нам увидеть в нем общечеловеческий социальный процесс, потенциально способный помочь в создании более равноправного мира.

Терроризм поляризует группы. Цель террориста — высветить различия, которые группа неспособна распознать. Мне, как фасилитатору, он помогает помнить о них. Террористы желают заставить мейнстрим взять на себя ответственность за социальные перемены. Он стремится к тому, чтобы никто не мог избежать социальной осознанности. Он напоминает нам, что мир — это театр, в котором каждый из нас играет свою особенную роль, нравится нам это или нет. Даже если мы всего лишь сторонние наблюдатели, наша пассивность означает, что мы принимаем существующее положение вещей. Террористов задевает наша негативность, отчужденность, отсутствие интереса, даже когда они не могут непосредственно видеть, слышать или переживать наше отношение.

Сходным образом нас самих задевает скрытая негативность террориста. Мы чувствуем неявные сообщения, даже если мы их не видим и не слышим. Именно это заставляет нас испытывать, не зная причин этого, страх перед людьми и ситуациями. Мы чувствуем гнев, но не можем «указать на него пальцем».

Вспомните время, когда вам доводилось руководить группой, заниматься преподаванием или выступать с публичной речью и вы чувствовали, что кто-то в аудитории настроен против вас. Как это влияло на ваше выступление? Если, к примеру, это был ваш первый преподавательский опыт, то вы, возможно, приняли решение не работать преподавателем. Терроризм, возможно, уже повлиял на вашу жизнь больше, чем вы это осознаете.

Вы можете защититься против намеренных негативных сообщений, поскольку они явные. Вы слышите и видите то, что делают другие. Но скрытые сообщения труднее определить и расшифровать, в этом случае вам приходится следовать своим чувствам. Если бы террористы говорили прямо, то те, у кого есть высокий ранг, тут же наказывали бы их. Террористы знают по своему опыту, что социальная власть ограничивает свободу, подавляет взаимодействие и делает опасными открытые высказывания.

До развала Советского Союза поляки не могли открыто высказываться против правительства, не подвергая себя опасности. Им оставалось только издавать гудящие звуки закрытым ртом, когда они ездили в поездах, притворяясь законопослушными гражданами. Полиция не могла определить, кто издает эти звуки. Когда нет шансов на непосредственную коммуникацию, люди пользуются двойными сигналами. Террористу приходится прибегать к скрытым методам, а вам, если вы принадлежите мейнстриму, для того, чтобы знать о присутствии террориста, приходится зависеть от своих чувств или от осознавания двойных сигналов.

Демократические страны всегда занимают позицию, согласно которой все равны. Тем не менее они остерегаются террористов и игнорируют все, что связано с беспомощностью, удрученностью и яростью. Скрытые сигналы властей предержащих подразумевают следующее: «Я не хочу слышать о вас. Вы, вместе с вашими неприятностями, не имеете значения. Держитесь от меня подальше со своими проблемами».

Фасилитаторы должны уметь быстро распознавать такие маргинализирующие сигналы, жесты и поведение, потому что разрешение конфликтов невозможно до тех пор, пока бессознательное поведение не будет доведено до осознавания. Фасилитатор должен признавать войну, ведущуюся между призраками. Другие могут ее и не видеть, но она отравляет атмосферу и внушает всем страх.

Мейнстримовский призрак говорит: «Сидите спокойно и не высовывайтесь. Кто вас вообще сюда звал? Вам здесь не место».

Маргинализированный призрак отвечает: «Пробудись! Ты проходишь сейчас испытание! Если откажешься выслушать нас, я заложу бомбу в твоем собственном доме. Уж это-то наверняка заставит тебя пробудиться!»

Поскольку облеченные властью редко замечают, как и когда они сами третируют других, то, с их точки зрения, теракты несправедливы, они исходят от тех, от кого меньше всего этого ждешь, происходят в неожиданных местах и в неожиданное время, пользуются скрытными, неоправданно болезненными и жестокими тактиками.

Нас с Эми удивил наш недоброжелатель в Белфасте. Мы относились к нему всего лишь как к участнику семинара. Он же воспринимал себя человеком, вынужденным бороться за признание. Мы, сами того не желая, производили такое впечатление, будто считаем его недостаточно сведущим в вопросах разрешения конфликтов. Ни одна из сторон не понимала сигналов и сообщений другой. Мы чувствовали, что он не следует правилам этикета — проявлять доброжелательное отношение к своему гостю и не перебивать его, когда он выступает. С нашей точки зрения, он вел бы себя более уместно, если бы дождался своей очереди выступить, а дождавшись, не говорил бы неприятных вещей и не проявлял бы излишней горячности.