Видение Нагуаля

Одновременно восприниматель переживает сокрушительное разрушение "схемы тела" — его одновременно растягивает и сплющивает неведомая сила. Он пребывает одновременно внутри тела и вне его, испытывая весьма убедительное и странное чувство, что еще несколько секунд — и он превратится во что-то другое, не имеющее отношения к человеческому миру. Возможно, это и есть предчувствие загадочного "огня изнутри" (во всяком случае, в это хотелось бы верить!), а может — это всего лишь экзотическая разновидность конвульсий разрывающегося на части энергетического кокона.

До самого конца мы не уверены в результате.

Одно лишь известно наверняка — это состояние, даже в том случае, если длится оно лишь пару секунд, можно поистине назвать «огненным», поскольку оно «сжигает» множество недопросмотренных и недораскрытых страхов, амбиций, обид и сожалений. И в первую очередь это ощущение «сжигает» страх смерти.

Та неистовая мощь осознания, которая не знает в этот миг ничего, отдельного от себя, жжет и охлаждает нас одновременно. Возможно, в эти секунды осознание просто наконец-то проникает в собственную природу и понимает, что оно — всего лишь поток безличной энергии, организованный так, чтобы смотреть на мир, считать себя отдельным от мира, трансформировать его и себя.

В конечном, экзистенциальном смысле индусы (как и все восточные мистики) правы — порыв Бытия строит бесконечную майю, иллюзию о себе и Мире. Но Бытие не может не быть — это, наверное, единственное ограничение Его свободы. "Что нам остается? Просто прожить свою жизнь…"

Мы лишь выбираем, как ее прожить — непрерывно расширять свое осознание до бесконечности или ограничиться скудным пространством однообразных рефлексий и скучных, поверхностных впечатлений.

Третье внимание может оказаться дорогой в Бесконечность и Свободу, а может стать последней феерической вспышкой распадающегося тела и разлетающихся по мирам осколков осознания, попытавшегося достичь Невозможного.

Многие из поклонников Кастанеды "выбрали верить" в "окончательное путешествие" дона Хуана, превратившегося в сияющий шар и вырвавшегося из клетки на свободу.

Но нам не дано этого знать наверняка (если знаешь, зачем тогда нужна безупречность и "путь воина"?).

Нам дано всего лишь попробовать.

Заключение

НАГУАЛИЗМ — ЕГО ОТНОШЕНИЕ К ОБЩЕСТВУ И РЕЛИГИИ

Новейшая история продемонстрировала нам и всему миру, что такое современный тоталитаризм. Мы знаем, что такое состояние не-свободы, вызванное не экономическими и даже не историческими факторами. Ибо любое тоталитарное общество по природе своей стоит над экономикой и историей. Оно воплощает в себе не-свободу как таковую, то есть в виде идеи, возложенной на алтарь Абстракции (коммунизма, абсолютного господства высшей расы, или еще чего-то, вроде бы зачинающего Новый Цикл человеческого мироздания).

Когда тиран равен Богу, он не нуждается в религии. Он сам — религия, ее творец и верховный служитель. При отсутствии тоталитаризма в психологическом плане те же функции исполняет общепризнанная религиозная конфессия большинства, то есть официальная Церковь. В любом случае основа не-свободы, психологический фундамент общественного или умственного тоталитаризма — это система табу. По количеству табу и по уровню их жесткости можно судить, насколько мир, в котором мы живем, склонен к тоталитаризму.

Что же в первую очередь подвергается табуированию? То, что делает человека свободным и независимым существом в его внутренней жизни, поскольку внутренняя жизнь при тоталитаризме может быть только продолжением и повторением жизни внешней. Нельзя смириться с тем, что внутренний мир человека живет сам по себе, невозможно допустить, чтобы человек отделял свою социальную принужденность, подчиненность непрерывным ограничениям, от внутренних событий — мыслей, переживаний, настроений и целей.

Тоталитаризм не терпит двоемирия в человеке, поскольку всякий (даже самый тупой) тиран понимает: если человек хотя бы только внутренне, но все же не покорён, власть тирана неустойчива и сомнительна. И этот момент особенно раздражает, поскольку регулировать внутреннюю жизнь человека невообразимо сложнее, чем управлять его внешней жизнью. Внутренняя свобода — это вечная заноза, от которой никакими силами нельзя избавиться полностью.

Есть факты человеческого бытия, которые не могут быть объектом государственного манипулирования. Эти факты естественны и, на первый взгляд, безобидны. Это — смерть и секс. Именно они табуируются в первую очередь. По этому поводу много говорили исследователи мифов, бессознательного и исторической психологии.

Во времена Советского Союза шутки по поводу смерти и просто подробные рассуждения на эту тему категорически не поощрялись. То, что во все времена являлось естественным способом разрядки психологического напряжения (свободный разговор о смерти, шутки, имеющие отношение к этой теме), то, что составляло на протяжении многих веков неисчерпаемый «пласт» карнавального юмора и анекдотов, — оказалось неприемлемым и непристойным. Тоталитарная культура всеми возможными способами отвлекала внимание людей от смерти, оставляя лишь немногочисленные стыдливые (тогда казалось — целомудренные) упоминания о самом факте вроде "сегодня умер такой-то". Что же касается подлинно тоталитарных вождей, то они вообще мыслились бессмертными. Смерть Ленина повергла советский народ в состояние шока, а смерть Сталина вообще ассоциировалась в массовом сознании с концом света.

Смерть не может обсуждаться в состоянии не-свободы. Если же она обсуждается, то на некотором сакральном уровне — с почтением, обязательной скорбью и чуть ли не шепотом.

На первый взгляд, подобное табу кажется странным. Однако вдумавшись, мы поймем, что ничего странного здесь нет. Смерть уравнивает всех. Более того, размышление о смерти уже уравнивает всех. И, наконец, самый важный и самый ужасающий для несвободного общества вывод — если я смертен, то я имею полное право прожить свою жизнь так, как этого хочу. На фоне смерти глупо подчиняться условностям и ограничениям. Отсюда следует парадоксальный вывод: поскольку я смертен, я — свободен.

Даже ортодоксальная религия не может допустить такого положения дел. Почти все религии (разве что, кроме даосизма и немногих других) на слово свобода (в ее подлинном значении, а не в качестве религиозного символа) реагируют неприязненно и нервно. Они думают о смерти как о переходе в следующее состояние, которое так или иначе будет продолжением той жизни, которая прошла в этом мире.

Даже умирая, вы не обретаете свободу. В христианстве вы получаете рай или ад — в соответствии с прижизненными деяниями. В буддизме — следующее перерождение, которое тоже полностью зависит от того, как вы прожили эту жизнь.

Нас заковали в цепи. Смысл этих цепей сводится к следующему: либо не думайте о смерти вообще, словно ее нет, либо знайте, что после смерти вас ждет продолжение прижизненной судьбы, результат вашего поведения (вашей покоренности) в этом мире. Здесь даже отдаленно не маячит желанная нам всем свобода.

Обратите внимание, как последовательно и принципиально в этом отношении построено толтекское знание. Здесь нет бессмертных, которые тащат на своих плечах груз кармы, здесь нет страшного суда, рая и ада (награды и наказания). И самое главное, здесь нет отрицания смерти как таковой.

Очень важно понимать это диалектическое равновесие. Есть смерть и есть бессмертие. Все уравновешивается поиском абсолютной свободы. Толтек помнит о своей смерти, а потому не может быть закабален никакими социальными институтами. Он знает, что может быть уничтожен, разрушен без всякой надежды на возрождение (воскресение). На первый взгляд, этот тезис кажется довольно пессимистичным. Но на практике он дает ту отрешенность, которая, с одной стороны, освобождает его от подавленности обстоятельствами (социальными или психологическими), с другой — дает ему возможность действовать без оглядки, действовать ради подлинного и вечного, не имеющего отношения к сиюминутным условностям. Иными словами, такая установка по отношению к смерти имеет не только психологический, но и культурно-исторический, социологический смысл. Толтеком, оказывается, невозможно управлять. Для тоталитаризма нет более страшного существа, чем то, которым нельзя управлять.