Страница 89 из 114
– Вы бы этого не сказали, если бы ее увидели. Хотите, я придумаю предлог и покажу вам ее?
– Нет, нет. Ей не надо меня знать. Ни в коем случае. В каком квартале ваши номера?
– На улице Шато, в четырнадцатом. Знаете, на той улице, что идет от Мэнского бульвара, как раз от того места, где церковь, до бульвара Вожирар, проходя мимо западной товарной станции.
– В общем, не так уж далеко от меня.
– Пешком минут двадцать.
– Тот квартал тоже не очень-то спокойный, но все же он лучше этого. Заметьте, что вы очень хорошо поступили, перебравшись оттуда. Но нам надо будет найти что-нибудь другое.
– Вы меня издергали всего!
– Я продолжаю думать о вашем чемодане. Можно было бы сделать так: сегодня им заплатить и сказать, что за чемоданом завтра кто-нибудь придет. В чемодане, если бы его вскрыли, нет ничего подозрительного? Ничего такого, что могло бы заинтересовать полицию и навести ее на ваш след?
– Нет… Кроме нескольких пар совсем новых носков на дне. Если она их найдет, то, пожалуй, заинтересуется, откуда они у меня. Но разве из-за одного этого могут начать меня разыскивать?
– Нет, не думаю; если действительно ничего другого там нет. А затем, на худой конец, у вас могло быть желание сделаться перепродавцом носков где-нибудь у ворот, разносчиком. Надо вам знать, что пока не поступило заявления, полиция не любит усердствовать. Словом, надо прежде всего заплатить за номер. Тогда у них перестанет работать воображение. Чемодан они задвинут куда-нибудь в угол и перестанут о нем думать, пока за ним кто-нибудь не придет.
– Все-таки, я не сказал бы, что мне не нужны вещи, которые там лежат.
– Как-нибудь обойдетесь.
– Но отчего, по-вашему, лучше не вывозить его сегодня?
– Прежде всего оттого, что у них тогда не будет повода спросить ваш адрес, пусть бы даже вы сами туда пошли.
– Я? О, я?
– А почему бы и не вы, в конце концов? Вы сможете сказать: "Я останусь только день-другой на новой квартире. Окончательно я сообщу вам адрес, когда приду за чемоданом." Если другой пойдет, я, например, то это еще проще. Я – ваш новый хозяин, пусть так. Я пришел платить: в счет вашего жалованья. Пришел я, главным образом, чтобы навести о вас справки. Ваш новый адрес? Я его еще не знаю. Раз я не беру чемодана, у них нет оснований интересоваться моим адресом; и я не обязан знать, нашли ли вы себе уже квартиру.
Человек слушал Кинэта, как больной – врача. Только одного и хотел – верить ему, слушаться его. Если больной вставляет замечания, то для того лишь, чтобы побудить врача все принять как следует в соображение, и чтобы направить его непогрешимое знание во все закоулки проблемы.
Кинэт взглянул на часы.
– Ого, скоро семь. А мы совсем не подвинулись вперед.
Он встал.
– Я хотел бы также посмотреть, нет ли чего в последних вечерних газетах.
– Нет, не надо, – живо сказал человек, – не надо!
– Что? Какая нелепость!
– Завтра утром. Я посмотрю это завтра утром. Теперь я не хочу знать. Сегодня ночью они за мной ведь не придут? Ведь не придут же? Я хочу быть спокоен до утра. Хочу спать.
Переплетчик, почти не слушая, рассуждал:
– Семь часов… да, да… погодите… погодите… Я все думаю, не найду ли верного решения… Я выхожу первый. Так. Пользуюсь этим, чтобы поглядеть, какой вид имеет весь этот закоулок, какие тут люди ходят. Покупаю газеты. Да, да, покупаю. Вы не ребенок. Мы встречаемся на… скажем, на площади Отель-де-Виль, на центральной площадке. Я буду прогуливаться читая. Это гораздо менее подозрительно, чем на перекрестке. И больше места. Потом мы поедем трамваем к Орлеанским воротам. Выйдем у церкви в Монруже. Там ведь есть кафе? На углу улицы Алеаия и проспекта? Слева, если идти к воротам?
– Есть.
– Вас там знают?
– Я там никогда не бывал.
– Никаких знакомых вы там встретить не можете?
– С той стороны проспекта – нет.
– Там вы меня ждете. Я отправляюсь в ваши номера. Делаю вид, будто собираю о вас сведения. Больше ничего. Вчера после обеда вы из дому выходили?
– Да.
– Я могу им сказать: "Он явился вчера. Сегодня утром пришел на работу." Это, пожалуй, и не полное алиби. Но все-таки люди не смогут подумать, что вы могли натворить чего-нибудь в эту ночь; и если их впоследствии станут допрашивать, след этой мысли сохранится у них и они от себя еще что-нибудь прибавят. Я вдобавок ухитрюсь ввернуть, что живу в пригороде, в одном из северных, например. Я выберу лучше всего это направление, вы понимаете почему, и назову какой-нибудь очень большой и людный пригород, на случай, если бы стали разыскивать бородатого хозяина. В то же время я сразу увижу по их ответам, не было ли уже какой-нибудь тревоги…
– Как же так?
– Ну да! Предположите худший случай: на ваш след набрели, приступили к следствию; мало того, агенты уже побывали у вас в номерах. Я уловлю это сразу, по какому-нибудь слову, вырвавшемуся у хозяев, по намеку какому-нибудь, по их лицам. Тогда я не задержусь, вы понимаете. Поспешно вернусь, – и мы обсудим положение. Это будет рекогносцировкой. Если же, наоборот, они просто скажут, с несколько хмурым видом: "Тем лучше, что он нашел работу. Будем надеяться, что он рассчитается с нами". – Я отвечу: "Он как раз и собирался зайти к вам сегодня вечером расплатиться и взять свои вещи". И вы действительно пойдете, через четверть часа. Все будет сразу обделано.
– Но они меня станут расспрашивать.
– Вы будете отвечать как можно туманнее, например: "Это неподалеку от Сен-Дени" или даже: "В северной части города". Вы им уже ничего не будете должны. Или еще так, это лучше: "Не знаю, долго ли я проработаю там. Когда я где-нибудь устроюсь прочно, я вам напишу".
– Как мы с чемоданом поступим?
– Всего проще – такси.
– Но куда же его отвезти? Сюда?
– Дайте подумать. Надо бы совершить путь в несколько приемов. Прежде всего, есть ли в вашем чемодане такие вещи, которые бы вам неприятно было мне показать?
– …Нет… О носках я вам уже говорил.
– В таком случае – вот что: вы скажете шоферу, чтобы он отвез вас на вокзал Монпарнас, это в двух шагах. Сдадите чемодан на хранение. Квитанцию отдадите мне. Завтра утром я возьму чемодан и отвезу его к себе. Если вам какие-нибудь вещи нужны, вы доверите мне ключ, и я вам их доставлю. Когда мы найдем вам убежище надежнее этого, то всегда будет время перевезти чемодан. Так он сделает одним концом меньше, и пусть-ка кто-нибудь потом попробует восстановить его маршрут. Ну, пора. Минуты уходят… Мой пакет мне взять?
Тот поколебался и вдруг заявил, приподняв немного руки:
– Послушайте, я вам должен это сказать. Я – скотина. Нет, право же! Вы столько для меня делаете. Я знаю, что не мог этого предполагать, что, напротив, не доверял вам… Но все-таки.
Кинэт, внимательнее присмотревшись к пакету, заметил, что форма его с утра изменилась. Он стал толще. Бумага горбилась. Веревки утратили симметрию.
– Вы его развязали?… Вы вложили туда другие вещи?
Между тем, как человек продолжал хранить жалкий и удрученный вид, Кинэт положил пакет на стул, с которого встал; развязал веревку.
– Что вы подумаете обо мне?
Кинэт развернул бумагу.
Над книгами лежал сложенный пиджак – тот, в котором человек был утром, – и в средней складке пиджака – носовой платок, весь в крови.
Кинэт сразу ничего не сказал, прикусил губу, спокойно уставился в человека своими черными и глубоко сидящими глазками.
Затем произнес:
– Зачем вы это сделали?
– Не знаю. Клянусь вам – не знаю.
– Вы собирались отдать мне пакет. Как вы себе представляли дальнейшее?
– Это было простое озорство. Гадкая шутка, если хотите.
– Вам, значит, было за что мне мстить?
– Нет, то есть я, действительно, был обозлен тем, что вы меня заставили свидеться с вами. Но навлечь на вас неприятности я не хотел. Нет. Просто я представлял себе, какое у вас будет лицо, когда вы развяжете пакет.
– Да.
Переплетчик размышлял, дергая себе за бороду.