Время борьбы

Возникали разногласия в семьях.

Причины были разные, и ссоры в семьях были самые разнообразные. Но большие семьи продолжали жить вместе, как будто у них все благополучно. Для раздела не хватало средств.

А насколько прочны были семейные отношения в духовном смысле?

В нашей деревне за все время, что помню, не было ни одного развода. Были в семьях и хорошие, дружелюбные отношения, были и разногласия, ссоры, а жили вместе, не разводились. Не слышно было о разводах и в окружающих нас селах и других деревнях. В то время, по-моему, даже не знали, что есть такое право – на разводы, расторжение браков. Хорошо это или плохо? С объективной стороны это положительное явление. Самое главное – дети вырастали под надзором родителей. Не было беспризорных детей.

Во всей нашей деревне только Макар Баранков отделился от жены и жил раздельно, но развод не оформлял.

Как же оценить такие перемены в семейных отношениях, сравнивая количество разводов в те времена и в наше советское время? По некоторым сведениям, в отдельных городах количество разводов в новых семьях доходит до 30 процентов и более. Конечно, такое явление не назовешь положительным. В чем причина? Приходится повторить, что здесь мы опять встречаемся с каким-то парадоксом. При рассуждении о причинах пьянства и алкоголизма мы заметили связь между уровнем материального благосостояния людей и количеством случаев пьянства. Из менее обеспеченных или менее зажиточных людей в деревне реже встречается пьяница. И наоборот.

Некоторое сходство можно найти и в анализе причин развода в новых семьях. Прежде сельская семья не могла допустить мысли о разводе, так как некуда деваться после развода. Сдерживало семью от распада безвыходное материальное положение. В данное время молодые люди, выросшие в полном довольстве, получившие образование, не имеющие в советских условиях опасения за свое будущее, не могут переносить ни малейших случаев житейских неудач, ни мелочных бытовых неудобств, никаких противоречий в семейных делах. Легко, необдуманно идут на развод. Впрочем, это лишь одна сторона, и допускаю, что в своем суждении я не прав. Причин в этом сложном и тонком деле, конечно же, гораздо больше. И тут нужен особый, большой разговор...

Подошел сентябрь 1907 года. Мне исполнилось 9 лет. Школьный возраст. К этому времени в деревнях появилось больше грамотных, хотя взрослые и старших возрастов мужчины и женщины по-прежнему в основном были неграмотны. А если появлялся вдруг фельдшер, техник или инженер – выходцы из простых крестьян, на них с восхищением смотрели в деревне, как в наше время восхищаются подвигами космонавтов.

Но уже назревало и среди неграмотных сознание полезности грамотности в жизни. Неграмотному человеку становилось все труднее вести хозяйство. На базаре он не мог справиться ни с покупкой, ни с продажей своего товара. Призванные в солдаты деревенские парни оказывались неполноценными служаками царю-батюшке. Уходили в города на заработки, на ремонт железной дороги, на шахты – везде неграмотному мужику было темно и не свободно в общении с людьми.

Пришло время и моим родителям подумать о направлении меня в школу. При этом еще рано было думать о дальнейшем продолжении образования, о получении какой-то специальности и о других высоких перспективах жизни. Суждения моих дорогих родителей были самые злободневные, простые, реальные. Они рассуждали по-своему, так: «Без грамоты становится жить трудно. Хоть работник в хозяйстве и нужен, но мальчик по природе растет слабый. Пахарь из него не получится, косить и молотить он тоже бессилен. А растут, и еще прибавятся дети в семье. Сколько их еще родится – Бог знает. Настанет время, и каждому мальчику придется отрезать часть полосы в поле и огороде для его нового хозяйства. Где им земли возьмешь? Пускай он идет учиться. Может, в дальнейшем и „в люди выйдет“.

Такие мотивы побудили родителей на поступление мое в школу. Главной причиной для их согласия, конечно, было то, что нас, детей, в то время было уже трое, из них мальчиков два. А в дальнейшем в нашей семье стало четыре мальчика и три девочки. Попробуй в условиях деревенской жизни устрой всех, создай домашнее хозяйство каждому сыну. В общем, решили меня учить в школе.

Это было немалое семейное событие. Отец мой неграмотный крестьянин, его отец, дед, прадеды были крепостные крестьяне, не знавшие грамоты. А вот я, их далекий потомок, начинаю учиться и иногда, втайне, мечтаю о дальнейшей учебе, вплоть до учителя начальной школы или до волостного писаря. Мало ли о чем можно мечтать...

Приближался сентябрь. Мать начала кое-что подбирать из одежды. Из куска красной материи вручную сшила мне рубашку. Подкрепила лапти. О сапогах тогда еще рано было говорить, а о ботинках нечего было и мечтать. Сшила сумку (кайстру) из белого самотканого полотна. Шубку и свитку ремонтировали позднее, осенью. Вот и все сборы.

Начальное училище расположено в селе Николаевке, в нескольких верстах от нашей деревни. Сперва, в сентябре, золотой осенью, ходить было даже приятно. Но вот наступила сырая, холодная пора. Одолевать грязную проселочную дорогу (а потом – занесенную снегом) стало трудновато. Редко подвозили нас попутные подводы. Обычно брели пешком. В сырую дождливую погоду одежда, конечно, до нитки промокала. Ноги в лаптях – тоже хлюпали. Картина была такая. У каждого ученика сбоку через плечо висела сумка из белого простого полотна. В сумке обязательно лежала аспидная доска с грифелем, книги, карандаши и ручка. В сумку же клали продукты – хлеб с салом. В постные дни бутылочку с постным маслом привязывали к сумке. Чернильницу с чернилами привязывали к сумке или к одежде спереди. Получался школьник, обвешанный сумкой, бутылочками с маслом и чернилами. От частого ношения масла на пиджаке спереди образовывалось масляное пятно.

Учебников в школе было недостаточно. Бумаги давали мало. Занятия с тремя классами вел один учитель. Условия для вечерних домашних занятий были совсем плохие: чтение и письмо выполнялись при лучине или маленькой пятилинейной лампе. Ну а все свободное от учебы время ученики работали дома по хозяйству.

Хочу еще упомянуть о том, как я не только сам учился, но и учил.

Получилось так. Отец мой, будучи неграмотным, наблюдая за мной, заинтересовался букварем. Рассматривал рисунки, подписи под ними. Потом запомнил буквы и начал слагать слова. При моей помощи он стал читать слова в букваре. И постепенно научился читать печатный книжный текст. Писать он не учился из-за недостатка времени.

А один раз взял в руки карандаш, стал упражняться, и в результате упражнений он написал на бумаге слово «ЯГОР».

Вот такого образовательного уровня достиг мой отец в свои примерно 35 лет.

Скоро потом совершится у нас революция, затем культурная революция. Провозгласят лозунг: «ДОЛОЙ НЕГРАМОТНОСТЬ!» И я сам буду активно участвовать в ликбезе, то есть учить грамоте пожилых женщин и мужчин...

Но вернусь к своим учебным делам.

Об окончании начального училища мне выдали свидетельство за подписью шести высокопоставленных членов уездного училищного совета. В свидетельстве сказано, что Стефан Георгиев Кожемяко, сын крестьянина, вероисповедания православного, родившийся 2/15/августа 1898 г., успешно окончил курс учения в Николаевском начальном народном училище. 1910 г.

Так в возрасте 12 лет я преодолел первую ступень образования. Имевшиеся несколько учебников вернул в школу. Своих книг не было, только несколько исписанных тетрадей да доска с грифелем. Вот и все, что осталось от учебы. В деревне не было библиотеки и каких-либо других учебно-воспитательных учреждений. Получился перерыв в учебе на неопределенное время. Меня захлестнули хозяйственные работы и заботы. Пройдет еще год-два – и у меня в голове не останется следов от учебы. Можно опять стать неграмотным.

Но вот тут подвернулся редкий случай, который сыграл решающую роль в моей дальнейшей жизни.

В Николаевке жил мой двоюродный брат по матери – Василий Емельянович Хромко. Он по возрасту был старше меня на пять лет. И как раз к тому времени получил звание учителя начальной школы – после окончания Выдренской двухклассной учительской школы. Огромное событие для всей нашей семейной династии!