Страница 63 из 120
Да, прислуга у Эстер груба, как и она сама. Но ведь возится же с ним. Как приятно, когда с тобой возятся, укладывают спать, кладут к ногам грелку с горячими кирпичами…
– Давайте-ка ноги к теплу, сударь… А то пробегали по холоду. Вот и хорошо. Принести вам что-нибудь?
А спать совсем не хочется. То глаза закрывались сами собой и мысли путались, а теперь голова ясная-ясная. Сейчас она уйдет, и снова начнутся мысли… Сказать, чтоб не уходила? Глупости, еще не хватало. Что же делать?
– Ну так что принести?
Бейсингем поднял голову от подушки и выдохнул:
– Водки!
…Эстер сидела в кухне за столом и ела, уставившись прямо перед собой. Барбара подошла, стала рядом. Хозяйка махнула ей – садись, мол, кивнула на бутыль с вином. Условности между герцогиней и ее доверенной служанкой существовали только при посторонних.
– Ну что? – спросила герцогиня.
– Он вам нравится? – меланхолично поинтересовалась служанка.
– Я думала, ты умнее. Мы встретились случайно – не оставлять же его было на улице. Что с ним?
– Ничего особо страшного. Худой только очень, все ребра наружу, да на ходу качается. Пока на третий этаж взобрался, два раза отдыхал. А так чистенький, как младенчик, ни синяков, ни ран. Только на руке ожог, глубокий – похоже, что лекарский. И ноги поранены, но это, должно быть, уже потом… Наверное, его и вправду попугать хотели.
Старая служанка была в курсе всего, что происходило во дворце: надо же Эстер с кем-то делиться своими наблюдениями и с кем-то советоваться.
– Попугать? – пожала плечами герцогиня. – Пугают не так. Полтора месяца в дворянской камере с видом на крепостную стену и хорошей кормежкой – это я понимаю. Или неделю в подвале. Недели вполне достаточно, чтобы человек понял, кто главнее. Тем более Красавчик – он парень покладистый и легкомысленный. Такими оттуда выходят, когда за дело берутся всерьез – но тогда почему его не пытали? Хотя бы пару раз раскаленным железом должны были приложить, без этого никак, если он упорствовал.
– А если не упорствовал? – предположила Барбара.
– Тогда бы его не выпустили. Что же получается? Получается у нас ерунда…
– А если его хотели попугать, а он заупрямился? И она заупрямилась?
Положительно, иной раз Барбара высказывает очень здравые мысли!
– Но если так… Если так, то получается, что Красавчик сдался – иначе бы он не вышел. Но тогда почему он сейчас не во дворце, а у меня? Нет, как ни поворачивай, ничего связного у нас не выходит…
– Может, завтра сам чего расскажет?
– С какой стати? – пожала плечами Эстер. – Кто я ему? Но в одном ты права: утро вечера мудренее…
«Сука! – добавила герцогиня про себя. – Венценосная сука!»
…В полдень Эстер послала Барбару в комнату на третьем этаже, затопить камин. Та вернулась и сообщила, что гость до сих пор спит. Водки выпил около стакана: это Красавчику, да еще такому замученному – как Конраду Гальдорфу бутылка. В час дня Эстер отправилась на третий этаж сама, подложить дров.
Энтони Бейсингем не спал, но и вставать не собирался, а отрешенно смотрел в окно, за которым снова начинался дождь – вчерашнее прояснение было не более чем прояснением. Выглядел он неплохо, даже легкий румянец появился. Широкий рукав рубашки сполз к локтю, обнажив небольшой, но глубокий ожог – впрочем, руку, хотя и исхудалую, однако все еще мощную и изысканную, он совершенно не портил.
– Вы странный гибрид, Бейсингем, – изрекла герцогиня, наклоняясь к камину. – У вас достаточно тяжелая мускулатура, при этом тонкая кость и маленькие руки и ноги. Хотела бы я знать, как вы этого добиваетесь.
Бейсингем пожал плечами и безразлично отозвался:
– Гимнастика. Гири. Фехтование на старых мечах.
Так. Первая попытка расшевелить Красавчика провалилась. А ведь раньше стоило лишь мимоходом поинтересоваться чем-то, относящимся к внешности – одеждой, драгоценностями, умением танцевать, – и оставалось только слушать, да так, что слова не вставишь. А сейчас он, едва проронив несколько слов, замолчал, лишь смотрел теперь не в окно, поскольку это было бы невежливо, а на руки Эстер, орудовавшие кочергой.
– Не спешите вставать, – сказала, выпрямляясь, герцогиня, хотя Энтони явно не думал подниматься. – Сейчас принесут завтрак, позавтракаете в постели.
Через несколько минут в приоткрывшуюся дверь протиснулась Барбара с подносом. Служанка помогла Бейсингему утвердить поднос на коленях и удалилась. Красавчик есть не торопился, взял двумя пальцами вареное яйцо и поворачивал, любуясь его формой и игрой света на белой скорлупе. Эстер ждала от него очередной философской сентенции, но Бейсингем заговорил о другом.
– Вы тоже странный гибрид, сударыня, – заметил он как бы между делом, не отрывая глаз от яйца. – Герцогиня, которая сама подкладывает дрова в камин. Может быть, вы и одеваться гостям помогаете?
«Уже хамит. Скоро он опомнился, – фыркнула про себя герцогиня, быстро взглянула на Бейсингема и содрогнулась: глаза у того были совершенно пустыми. – Хотя, пожалуй, не хамит, нет. Это то, что ему обязательно надо знать! Барбара тоже молодец, яйцо ему притащила, как жениху на свадьбе, додумалась, корова!»
– Не дождетесь. – Она снова ткнула в камин кочергой, хотя в этом и не было необходимости. Энтони, занятый едой, молчал, Эстер тоже не спешила продолжать, и лишь закончив мучить дрова, изрекла: – Ни одевать, ни раздевать вас я не собираюсь. На мой вкус, вы слишком сладкий. Как клубничный ликер.
– Какой ужас! – Бейсингем смаковал кофе и оттого говорил сквозь зубы. Съел он всего ничего, едва справился с одним яйцом и кусочком хлеба. Да что его там, в тюрьме, совсем есть отучили? – Может быть, хотя бы ориньянское?
– Может быть. Но я люблю шато с полынью. Так что вы не в моем вкусе окончательно и бесповоротно.
– Что ж, это упрощает дело. Тем более что вы даже не пытаетесь разглядеть под этой рубашкой мои прелести. Это бы меня смутило, я ведь полностью в вашей власти. Отвратительное, кстати, ощущение – спать в рубашке. Сочувствую вашим сыновьям.
Он усмехнулся, глядя перед собой все тем же прозрачным взглядом. А ведь парню по-настоящему хреново. Интересно, что с ним делали в Тейне? Что надо делать с человеком, чтобы он стал таким?
– Хорошо, – кивнула Эстер. – Будем считать, что этот вопрос мы выяснили: одеваться вы будете сами. А теперь о деле. Поскольку, как вы изволили заметить, милорд, вы полностью в моей власти, я взяла на себя смелость распорядиться вашей одеждой и велела ее сжечь. Но я намерена компенсировать эту потерю. Кстати, в кармане была монета. Пенни – не ваш стиль. Может быть, это талисман?
– Благодарю, – Бейсингем взял монетку, припоминая. – Да, пожалуй, талисман. Не могли бы вы помочь? В ней надо пробить дырку, и хорошо бы шнурок…
– Конечно… – Герцогиня приняла монету и продолжила: – Цирюльника можно вызвать немедленно, портного и сапожника – на вечер. – Она чуть помолчала и закончила с интонацией, которая сделала бы честь любой театральной диве: – А можно и не вызывать…
Бейсингем вопросительно уставился на нее.
– Я вас не неволю, но, может быть, вам лучше провести сегодняшний день в постели? Во-первых, отдохнете и отоспитесь, да и ноги подживут. Во-вторых, вас не увидят ни цирюльник, ни портной с сапожником, ни слуги.
Третью причину она не назвала, но цвет лица Красавчика ей очень не нравился. Что-то рановато у него румянец прорезался.
– Вы опасаетесь, что из-за меня… Резонно! – мертвым голосом сказал Бейсингем.
Эстер хмыкнула яростно. Ей вдруг надоело сдерживаться, и она швырнула кочергу прямо в камин, вызвав к жизни ворох искр и получив в награду быстрый удивленный взгляд Энтони. Ладно, хоть что-то живое в нем промелькнуло…
– Вы меня с кем-то путаете, милорд. Я сроду никого не боялась, и бояться не собираюсь. Просто любопытство, знаете ли… Мне, например, хотелось бы понять, почему герцога Оверхилла, лучшего военачальника Трогармарка и сердечного друга королевы, вышвырнули из тюрьмы в одной рубашке и босого. Одно из трех: либо за вами следили, либо вас сейчас ищут по всему городу… либо не ищут! И мне хотелось бы знать, какое из трех предположений правильное. Сегодня вечером я буду у королевы. Если за вами следили, она уж как-нибудь да проговорится, что знает, где вы. Если вас ищут, она, вероятно, будет встревожена. Если же нет – значит, нет.