Страница 53 из 120
Энтони кивнул:
– Вполне. Час отдохнем, а потом двинемся обратно. Да, кстати… не очень-то рассчитывайте на помощь. Там, наверху, не до вас…
– На помощь мы не рассчитывать не можем, – все так же спокойно ответил настоятель, словно бы они сидели в креслах в гостиной. – Мы только ей, этой помощью, и живем, и пока что там, наверху, о нас заботились. А уж без земных властей из верхнего города как-нибудь управимся. Вам известно, милорд, что с древних времен монастыри были хранилищами запасов на случай бедствий? Или вы полагаете, что пожертвования мы на вино, устриц и блудниц употребляем? Не краснейте, милорд, сейчас многие так думают. Я вас попрошу еще об одном: прикажите вашим воинам назвать отцу Никодиму нашему свечнику, свои имена. Сколько этот монастырь стоит, столько здесь за них будут молиться. Как ваше имя, милорд?
Бейсингем представил себе небесные весы: на одной чаше – он, распутник и богохульник, а на другой – имя на церковной табличке, и зашелся смехом.
– Вы что же думаете… что меня… из-за вашего поминания… в рай пустят?
Он смеялся также нервно и неестественно, как за несколько минут до того плакал и не сразу заметил, что настоятеля-то рядом уже нет. Тот стоял чуть подальше, перед группой солдат.
– Воины, – спросил монах, – кто-нибудь знает церковное имя вашего командира?
– Энтони… милорд Энтони Бейсингем. Мы всех его имен не знаем, – ответил кто-то.
– Ну и ладно. Даже если у него церковное имя и другое, Господь разберет, о ком мы молимся.
Бейсингему стало неловко. В конце концов, он сам еще утром говорил солдатам о святынях, да и вообще, простой народ во все это верит. Он подошел к настоятелю.
– Святой отец… Простите… Мне сегодня здорово досталось, не обижайтесь… Мое церковное имя – Дамиан. Считаете нужным – молитесь, дело ваше…
И, жестом приказав солдатам следовать за собой, пошел в сторону монастырского двора, где монахи уже раздавали хлеб и вино.
…Однако силы свои Энтони переоценил – впрочем, как и силы солдат. Почти никто не ел, хлеб прятали за пазуху или не брали вовсе. От пожарища остро тянуло гарью, но Бейсингему еще с ночи чудилось, что над всем стоит запах горелого мяса. При одной мысли о еде сразу же замутило, и он, выпив лишь кружку легкого вина, тяжело опустился на груду камней в углу двора.
– Ваша светлость, – подошел к нему один из унтеров, – нас сегодня еще куда погонят?
– Не думаю…
– Тогда, может, пораньше пойдем? Чего тут ждать? Очень уж хочется до казарм добраться.
Энтони кивнул, и унтер побежал собирать людей.
Обратно дошли без приключений. Дождь потушил груду развалин, еще вчера бывшую нижним городом. Кое-где уже появились люди. Двое мужчин, одетые как зажиточные горожане, по виду – отец и сын, стояли перед обгорелыми стенами небольшого домика. Когда солдаты подошли, старший не шевельнулся, младший поднял голову – пустое лицо, ничего не выражающие глаза.
– И чего стоят? – негромко спросил кто-то сзади, когда они прошли мимо. – Толку-то? Если и спасся кто, так ведь не здесь же искать…
Энтони был с ним совершенно согласен. Ему было непонятно поведение людей, которые вместо того, чтобы разыскивать близких, бесцельно кружат около сгоревших домов, как птицы над разоренным гнездом. Но они кружили: вот женщина в ночной рубашке и шали, с маленькой девочкой и малышом в пеленках, так же бессмысленно сидит на остатках егоревшего крыльца. Совсем уж не дело – таскать раздетых детей под дождем.
– Скажи ей, пусть идет в монастырь, – велел Энтони идущему радом солдату.
– Может, проводить? – спросил тот.
– Проводи…
Пока они шли, дождь приутих. Ближе к стене развалины еще не совсем догорели, здесь было жарче, а запах пожарища сильнее. Они вошли через левые ворота, которые были неподалеку от комендатуры. Наверху Бейсингем отпустил солдат, велев возвращаться в казармы и ложиться спать, а сам пошел к центральным воротам.
Комендант, максимус, лорд Монтазьен и несколько их помощников были там, стояли, укрываясь от дождя, под сводом ворот. Гровер молча прижал к себе Энтони и долго не отпускал, так ничего и не сказав. Монтазьен изысканно, по-придворному поклонился.
– Наслышан о ваших подвигах, милорд. Весь день с десяти сторон только и говорят: его светлость лорд Бейсингем… Думаю, орден Солнца вам обеспечен.
– Очень мне нужны церковные ордена! Лучше бы поджигателей поймали…
– Ты тоже повторяешь эти бредни? – нахмурился Гровер.
– Генерал… – Энтони даже удивился своему спокойствию. Весь день он думал, что если бы ему попались поджигатели, живыми бы кинул в огонь, непременно живыми! – Генерал, я видел пожар в самом начале. Загорелось сразу в пяти местах, возле внешней стены. Если это не поджог, значит, грехи людей переполнили сразу пять чаш Божьего терпения. Это многовато для мещан и ремесленников, они существа богобоязненные, не то, что мы, – а наши дома целы. Слишком нелогично даже для Всевышнего…
– Не богохульствуй, – оборвал его Гровер. – Допустим, ты прав. Но зачем, Тони? Какой в этом смысл?
– Вы меня об этом спрашиваете? Я что – начальник тайной полиции? Не знаю, кто и зачем, но это был поджог.
– Вы помните, где начиналось? – встрял внимательно слушавший их разговор максимус.
Они поднялись на башню, и Энтони стал показывать места, где он видел очаги пожара.
– Так… Столярный ряд, смоляной двор, дровяной склад, прядильни, фуражный двор… У вас есть еще сомнения, господин комендант?
– В любом случае, – сказал Гровер, когда они спустились, – есть более неотложные дела. По поводу поджигателей я переговорю с Амарильо, пусть тайная полиция копает. А пока что у нас с вами на руках не меньше десяти тысяч человек без крова и хлеба, сотни раненых и обожженных, толпы людей, которые ищут друг друга, и полный развал городского хозяйства.
– А я всегда говорил, – фыркнул максимус, – что верхний город без нижнего, все равно что голова без брюха. Что до дела, то продовольствие будет и одежда тоже, склады у реки уцелели. Только деньги нужны. Тот, кто взвинтит цены, больше в Трогар-тейне торговать не будет, это я обещаю, но хотя бы три четверти продажной цены купцам надо дать… Что тебе, милая?
К ним незаметно, как умели только монахини, подошла немолодая женщина в серой рясе ордена Констанции с ящичком в руках.
– Собираю на погорельцев. Этой ночью все что-то потеряли, так пожертвуйте тем, кто потерял все.
Гровер первым опорожнил в ящичек половину кошелька, максимус последовал его примеру, за ним остальные. Энтони сунул руку в карман и досадливо поморщился.
– Ах, чтоб тебя! Кошелек-то в камзоле.
– А камзол где? – поинтересовался максимус.
– А кто ж его знает… Погоди, там что-то есть!
Энтони вытащил руку: на черной от грязи ладони сверкало рубиновое ожерелье.
– Бриллиант в грязи останется бриллиантом… – насмешливо продекламировал он и кинул ожерелье в ящичек. – Вспомнил, как оно в кармане оказалось. Нагрелось, как ошейник у адского пса, я его снял и забыл. Да… Вернитесь-ка, сестра!
Энтони вынул из ушей серьги, отцепил до сих пор скреплявшую волосы пряжку и бросил туда же. Максимус только головой покачал.
– С ним всегда так, – сказал Гровер. – Кошелька у него нет, но пожертвовал больше всех.
– Да, – нетерпеливо фыркнул Бейсингем, – и, заметьте, убил двух лисиц одной пулей. Во-первых, избавился от рубинов – терпеть их не могу, да еще в золоте. Во-вторых, завтра весь город будет трубить о моем благородстве.
– Есть еще и «в-третьих», – очень серьезно сказал максимус. – Вы бы видели себя. Черный, прокопченный, в грязном мундире – и с рубинами в ушах. Вы были похожи… – он замялся.
– Продолжайте, я не обижусь. Я был похож на огненного демона из свиты Хозяина! Так? Но я город не поджигал.
– Я знаю, милорд, – не приняв шутки, продолжал максимус. – Вы его спасали. Но я едва ли видел наяву что-либо, более соответствующее видению конца света…