Стеклодувы

- И что же вы сделали? - спросили мы, ибо это была самая любимая часть рассказа, и нам никогда не надоедало об этом слушать.

- Я сделала единственное, что можно было сделать в этом случае, сказала она нам. - Сняла свою дорожную накидку, подошла к женщинам и спросила, не могу ли я им помочь варить и разливать кофе. Они настолько удивились моей смелости, что, не говоря ни слова, протянули мне кофейник. Возможно, это было не самым подходящим занятием для первой брачной ночи, зато после этого уже никто не мог сказать, что я неженка, не способная делать дело, никто не смел меня дразнить, называя бейлифовой дочкой.

Мне-то кажется, что никому не могло прийти в голову дразнить мою мать, что бы она ни сделала. Было в ее взгляде что-то такое, говорил нам отец, даже в те дни, когда ей было всего двадцать два года, что заставляло умолкнуть всякого, кто решился бы на какую-нибудь вольность по отношению к ней. Она была очень высокого для женщины роста, что-то около пяти футов десяти дюймов*, стройная и широкоплечая, на голову выше всех женщин в поселке. Даже мой отец, мужчина среднего роста, казался рядом с ней коротышкой. Свои белокурые волосы она убирала в высокую прическу, что еще больше подчеркивало горделивую осанку, которую она сохранила на всю жизнь; мне кажется, это было предметом ее тайной гордости.

Вот так я и вошла в этот мир, приобщилась к стекольному делу, рассказывала она нам. На следующее утро началась новая смена, и я видела, как мой молодой муж надевает свою рабочую блузу и направляется к плавильной печи, предоставив мне самостоятельно привыкать к запаху древесного дыма среди окружавших меня сараев, где за оградой, окружавшей поселок, тянулся лес, один только лес и ничего, кроме леса.

Когда поздним утром ее золовка Франсуаза Демере пришла к ней, чтобы помочь распаковать вещи, она увидела, что все уже распаковано и прибрано, белье и платье разложены по местам, а моя мать Магдалена отправилась в мастерские, чтобы поговорить с мастером, который готовит поташ. Она хотела посмотреть, как просеивают золу, как смешивают ее с известью и закладывают в котел, чтобы там все это прокипело, прежде чем поступит к плавильщикам.

Моя тетушка Демере была шокирована. Ее муж, мой дядя Демере, был одним из самых важных людей на всем заводе. Он был мастер-плавильщик, это значит, что он готовил смеси для горшков, следил за тем, чтобы горшки были должным образом наполнены, прежде чем поступят в печь для очередной плавки. Однако ни одного раза за все время их семейной жизни тетушка Демере не поинтересовалась, как ее муж готовит поташ, никогда не видела, как это делается.

- Первейший долг жены мастера заключается в том, чтобы к моменту окончания смены для мужа была приготовлена еда, - поучала она мою мать. Помимо этого она должна заботиться о женщинах и детях рабочих, которые работают непосредственно у ее мужа, и ухаживать за ними, если они заболеют. Работа на самой фабрике и вне ее никакого отношения к нам не имеет.

Моя мать Магдалена с минуту помолчала. Она была достаточно благоразумна и не стала спорить с женщиной, столь хорошо знакомой с законами этого мира.

- Обед для Матюрена будет готов, когда он вернется домой с работы, сказала она, наконец. - А если я нарушила какое-нибудь правило, мне очень жаль, и я прошу меня извинить.

- Дело тут не в правилах, - ответила тетушка Демере. - Это вопрос принципа.

В течение следующих нескольких дней моя мать оставалась дома, где ее поведение не давало пищи для сплетен, но потом она больше не могла совладать со своей любознательностью и снова нарушила традицию. Она отправилась на мельницу, как ее там называли, где глыбы кварца размельчались в порошок, который после тщательного просеивания и является основой стекольной массы. Прежде чем размельчать, кварц необходимо отсортировать, то есть отделить от всех примесей, и этим как раз занимаются женщины; стоя на коленях вдоль ручья, они сортируют кварц на широких лотках. Моя мать Магдалена прямиком направилась к женщине, которая, как ей показалось, была старшей среди них, назвала себя и спросила, нельзя ли ей тоже встать в ряд со всеми остальными и научиться исполнять эту работу.

Их, должно быть, слишком удивило ее появление и ее просьба, потому что они ничего не сказали и просто дали ей возможность взять лоток и работать вместе с ними до полудня, когда мальчик-звонильщик ударил в огромный колокол, и женщины, мужья которых должны были прийти с работы, отправились кормить их обедом. К этому времени, конечно, слух о том, что случилось, уже разнесся по всему поселку - в таких местах это делается очень быстро, - и когда мой отец, вернувшись домой, скинул рабочую блузу и переоделся в воскресное платье, она сразу поняла: что-то неладно. К тому же вид у него был очень серьезный.

- Я должен повидать мсье Броссара, - объявил он, - по поводу твоего поведения. Он, наверное, все уже знает и ждет объяснений.

Это был очень серьезный вопрос, говорила нам мать, который мог оказать влияние на все наше будущее. И надо же было этому случиться в первую же неделю нашей совместной жизни!

- Разве я совершила дурной поступок, работая с этими женщинами? спросила она у мужа.

- Нет, - ответил он. - Но жена мастера занимает особое положение, иное по сравнению с женами рабочих. Она не должна выполнять физическую работу, это роняет ее в глазах других.

И снова матушка не стала спорить. Однако она тоже переоделась и, когда отец пошел к мсье Броссару, отправилась вместе с ним.

Мсье Броссар встретил их в доме привратника, которым он пользовался как приемной, когда приезжал на стекловарню. Он редко задерживался в одном месте дольше одного-двух дней и в тот же вечер собирался ехать дальше. Он вел себя значительно более сдержанно, чем на свадьбе, говорила матушка, когда он предложил тост за здоровье жениха и невесты и поцеловал ее в щечку. Теперь это был господин, хозяин Брюлоннери, а мой отец - всего лишь мастер-стеклодув, работающий на его мануфактуре.

- Вы знаете, почему я послал за вами, мсье Бюссон? - спросил он. Тогда, на свадьбе, он называл отца Матюреном, но здесь, на территории мануфактуры, отношения между хозяином и мастером носили строго официальный характер.

- Да, мсье Броссар, - ответил мой отец, - и я пришел извиниться за то, что произошло сегодня утром на мельнице. Моя жена, движимая любопытством, позволила себе забыть о чувстве приличия и о том, как ей следует себя вести согласно ее положению. Как вы знаете, она находится здесь всего одну неделю.

Мсье Броссар кивнул и обратился к моей матери.

- Вы скоро ознакомитесь с нашими обычаями и свыкнетесь с нашими традцициями, - сказал он. - Если у вас встретятся какие-нибудь затруднения, если вы не будете знать, как следует поступить в том или ином случае, а мужа вашего не будет дома, вы всегда можете обратиться к вашей золовке мадам Демере, которой отлично известны все стороны жизни на стекольной мануфактуре.

Он встал, давая понять, что аудиенция окончена. Мсье Броссар был человек невысокий, хотя держался с большим достоинством, и на мою мать ему приходилось смотреть снизу вверх - она была выше него по крайней мере на четыре дюйма.

- Позволено ли мне сказать несколько слов? - спросила она.

Мсье Броссар поклонился.

- Разумеется, мадам Бюссон, - ответил он.

- Как вам известно, я дочь бейлифа, - сказала она, - и мне с ранних лет приходилось наблюдать за работой отца. Мне случалось и помогать ему разбираться в бумагах, подбирать документы, необходимые для очередного процесса - одним словом, я разбираюсь в законах.

Мсье Броссар снова поклонился.

- Я не сомневаюсь, что вы были ему хорошей помощницей, - сказал он.

- Это действительно так, - подтвердила моя мать. - И я хочу быть помощницей своему мужу тоже. Вы обещали сделать его в скором времени управляющим - либо здесь, либо на какой-нибудь другой мануфактуре, где он будет отвечать за всю работу. Когда это произойдет, и когда ему придется отлучаться, я хочу быть в состоянии его заменить и руководить работой мануфактуры. Я не сумею этого сделать, не ознакомившись предварительно с тем, каким образом производится эта работа. Сегодня утром я получила свой первый урок на сортировке кварца.