Весенний снег

Или что-нибудь в этом роде.

Сама Вера Михайловна понимала, что ждать нечего.

Все определилось, и предстоящая поездка - лишь еще одно подтверждение тяжкой болезни сына. Но иногда она думала: "А вдруг не подтвердится? А вдруг не так тяжело? Ведь сказала же главврач: "Не на сто процентов". Эта слабенькая надежда была соломинкой, за которую она еще держалась, которая помогала ей держаться.

Вера Михайловна ходила на работу, выполняла то, что обязана была выполнять, старалась не показать ни товарищам, ни ученикам, что творится у нее на душе.

И они вроде бы не замечали этого. И в то же время все видели, что она резко изменилась, подурнела, постарела, но молчали об этом. И учителя и ученики молчали.

На уроках Веры Михайловны теперь было необычно тихо. Гришке Дугину, попробовавшему шуметь, устроили "темную".

Лишь Софья Романовна не посчитала нужным сдерживаться и в первый же день после возвращения Веры

Михайловны пз города, встретив ее в коридоре, воскликнула:

- Ой-ой-ой! Что это с вами? Вы же вернулись старухой!

--Просто очень устала,-отговорилась Вера Михайловна и ушла от разговора.

Ее приглашал к себе директор, участливо выспрашивал, и был момент, когда она еле сдержалась, чтобы не расплакаться и не выдать себя. Но у него были такие глаза, добрые и грустные, что она взяла себя в руки, даже улыбнулась ему:

- Еще в клинику надо. Жду вызова... Л от Ореста Георгиевича вам огромный привет... Славный' он человек. .. И от меня большое спасибо.

- Ну это, это...-директор замотал головой и по привычке погладил ее ладошкой.

Из школы Вера Михайловна уходила пораньше, но не спешила, как прежде, увидеть сына. Нет, она не разлюбила его. Ей он стал еще дороже и бйнже, но видеть его большие взрослые глаза ей было теперь особенно тяжело. Вере Михайловне казалось, что сын догадывается о своей коварной болезни и будто понимает, что она, мать, скрывает от него эту опасность. Теперь она старалась не смотреть в его глаза, отводила взгляд в сторону.

Как-то в учительской, при всех педагогах, Софья Романовна подошла к ней и протянула конверт:

- Вот, поезжайте-ка в клинику. Там мой хороший знакомый работает. Доктор Устинов.

- Спасибо, но я жду вызова.

Софья Романовна ничего больше не сказала, оставила конверт на столе и вышла из учительской, а позже пришла в класс Веры Михайловны, прямо на урок, и, отведя ее к окну, прошептала:

- Не будьте на поводу у судьбы. Что вы, в самом деле! Езжайте. Он поможет.

Вера Михайловна еще раз поблагодарила, но всетаки дождалась вызова. Он пришел в официальном конверте, на бумаге со штампом и печатью, и наделал шума в поселке. Никогда еще никто не получал такого вызова.

- Стало быть, власти заинтересованы Серегой, - суммировал общее мнение старик Волобуев.

Снова они тряслись на мотоцикле. Снова едва поспели к поезду. Только на этот раз он шел в другую сторону и отрывал их на шестьсот с лишним километров от родного дома. Но не это пугало Веру Михайловну. Она боялась, что этот поезд оторвет ее от тонюсенькой соломинки, от единственной надежды на щадящий прогноз.

Пусть порок, пусть комбинированный, но лишь бы не эта проклятая тетрада Фалло, не этот смертный приговор ее ребенку. С пороками сердца живут. Она знала девушку у них в техникуме, которая, страдая пороком сердца, еще и спортом занималась.

"Лишь бы, лишь бы!..-молила она судьбу всю дорогу. - Ну почему у других все хорошо, а у меня все плохо? У других и родители, и дети, и они их не всегда и не всех любят. А у меня один-разъединственный..."

В областной город они приехали в сумерках. Горели уличные фонари. Горели неярко, как в тумане. Но тумана не было. Было смешение нарастающей тьмы и уходящего света.

Их захлестнуло шумом, суетой, звоном трамваев. Сережа прижался к маминой ноге, и она вынуждена была остановиться, чтобы дать ему возможность привыкнуть к звукам и многолюдью большого города.

Они направились к стоянке такси. (Никита наказывал: "Обязательно такси бери".) Стояла длинная очередь с чемоданами и узлами. Каждую подходящую машину облепляли со-всех сторон, спрашивали: "Куда?

А не подвезете?" Водители не отвечали, за них отвечали пассажиры. Водители вели себя так, будто делали снисхождение пассажирам, держались независимо и важно.

Неожиданно один из них, еще не старый мужчина, приоткрыл дверцу и крикнул:

- С ребенком! Женщина с ребенком!

Вера Михайловна и не подумала, что обращение относится к ней, продолжала стоять в очереди. Тогда шофер вылез, молча подхватил ее чемоданчик и понес к машине. Немного отъехав, он спросил адрес, и Вера Михайловйа снова растерялась. В сумочке у нее лежал конверт, надписанный рукой Софьи Романовны, она вспомнила ее слова: "Не церемоньтесь. Это мой бывший муж" доктор Устинов. Они примут вас и помогут. Честное слово, я вам искренне хочу помочь". Но Вера Михайловна еще не решила, стоит ли воспользоваться этим адресом. Шофер, однако, ждал, и ей пришлось открыть сумочку и достать конверт. В растерянности она подала его шоферу. И только после этого спохватилась. Но было уже поздно, обратно требовать конверт неудобно.

Вера Михаиловна отметила для себя, что она сегодня необычно рассеянная и непривычно робкая. Никогда она не отличалась особой развязностью, но и не очень робела. Детдом, интернат, техникум научили ее не теряться и не трусить при любых обстоятельствах.

Они ехали по освещенным улицам в потоке машин.

Сережа замер у нее на коленях, дивясь на огни. А Вера Михайловна усиленно думала, что она скажет тем, к кому они сейчас едут.

- В гости или по делам? - спросил водитель.

- В больницу... Вот... мальчика.

Он заскрипел тормозами, прибавил скорости, точно от нее теперь зависела жизнь ребенка. Быть может, он сделал это машинально, но Вера Михайловна поблагодарила его в душе: "Хороший человек". И оттого, что она едет рядом с хорошим человеком, ей сделалось спокойнее, решение пришло самой собой: "Попрошу его подождать. Не примут - в гостиницу поедем".

И просить не пришлось. Водитель отыскал улицу, дом и остановился подле нужного подъезда.

- Вы посидите, - сказал он и хлопнул дверцей.

- Мам, а мы куда приехали?-прошептал Сережа, все еще находящийся под впечатлением вида ночного города.

- К хорошим людям.

- А разве не в больничку?

- В больничку завтра.

Водитель долго не возвращался. Вера Михайловна забеспокоилась, даже вышла из машины вместе с Сережей. Наконец он появился в сопровождении высокой женщины. Вера Михайловна заметила, что женщина стройная и держится подчеркнуто прямо.

- Вы от Сонечки?!-воскликнула женщина и, не дав Вере Михайловне ответить, предложила учтизым тоном: - Проходите, пожалуйста.

Они поднялись на третий этаж и оказались в прихожей, заставленной книгами, отчего прихожая казалась узкой и тесной. Вера Михайловна обратила внимание на то, что квартира новая, а вещи все старые, тяжелые - и шкафы, и стол, и стулья. Разглядывать не было времени. Нужно было побыстрее накормить Сережу и уложить его спать. Было заметно, что"он устал за дорогу, но не жаловался и не хныкал.

- Прелестный ребенок, - не удержалась хозяйка, назвавшая себя Антониной Ивановной.

Теперь, при свете, было видно, что она уже не молодая, но еще следит за собой: и пудрится, и губы слегка подкрашивает, а седые, стального отлива волосы расчесывает на прямой пробор и туго закрепляет сзади красной старинной гребенкой.

Она как-то сразу мягкими движениями, мягкой улыбкой, своими ненавязчивыми, но полезными действиями расположила к себе Веру Михайловну и помогла ей сделать все быстро и точно, а главное, позволила почувствовать себя свободно и легко, как в знакомом доме.

Когда все было сделано и Сережа уснул, они вышли в столовую и Антонина Ивановна предложила Вере Михайловне ужин.

После того как Вера Михайловна съела домашний бифштекс и попила чаю, Антонина Ивановна еще раз повторила, теперь уже в виде вопроса: