Вечное дерево

Ганна часами сидела у моря, глядя вдаль и наслаждаясь переливами красок. Ей ни с кем не хотелось быть, никуда не хотелось идти. И на почту она не ходила всю неделю.

Сегодня, совершенно случайно, проходя мимо почтамта, она увидела очередь "до востребования", пристроилась и получила наконец свою корреспонденцию.

Писем скопилось целый десяток. Еще от Полины Матвеевны, из комитета, еще от кого-то-почерк совсем незнакомый. А эти она сразу узнала, круглые буквы, писанные Галкиной рукой (она и раньше получала от нее письма, когда бывала в отпуске). И Нелькин-почерк тоже знаком - буквы внаклонку, словно прижались одна к другой плечами, как вон девчата на скамеечке. Сеня пишет четко, как на чертеже. Он и к письмам серьезно относится, будто и тут зачет сдает.

Что он написал? О чем?

- Что-то про Лешу,-вслух произнесла Ганна и повторила, как бы вслушиваясь в эти слова: -Про Лешу.

Она впервые с момента несчастья произнесла его имя. Проговорила и задумалась, и не ощутила острой боли, а только грусть, что всегда чувствуешь, вороша дорогие сердцу воспоминания.

- Да, про Лешу. И это важно.

Ганна быстро достала Сенино письмо, еще раз перечитала.

"Было, было. Леша хотел избавиться от тяжелых тисков..."

Раскатистый гогот отвлек ее от мыслей. Ганна повернула голову и в стороне, у книжного киоска, увидела группу парней, гогочущих во всю силу своих глоток. Над ними возвышался неуклюжий, костлявый юноша. Он торчал над всеми, как гвоздь из доски.

* * *

Ганна пригляделась.

Парни пачкали руки о свежевыкрашенную оранжевой краской скамейку и азартно хлопали ими по светло-голубой стенке киоска. На стенке оставались пятерни разных размеров, как грязные пятна на чистом платье.

Ганна встала и решительно подошла к киоску.

- Что вы делаете? - спросила она парней.

- Не видишь? - хмыкнул парень, черный, как головешка.-Америку обгоняем. У них отпечатки пальцев только, а мы целую ладонь оставляем.

- Люди работали, а вы? Для чего?

- Тоже мне-лектор!

Глаза Черного сверкнули злостью.

- Не смей, - сказала Ганна твердо и решительно. - А то я тебе такой отпечаток оставлю, на всю жизнь запомнится.

- А ну!-Черный занес измазанную руку, чтобы оттолкнуть Ганну. Она увидела его ладони в оранжевой краске, как в крови.

И тут вмешался Гвоздь:

- Ладно, Цыган, напрочь, - и встал между Ганной и Черным.

Мгновение Цыган не отступал, прислушиваясь, как оценят это дружки, потом опустил руку.

- Бездельники,-бросила Ганна и пошла на свою скамейку.

- Это за что же? Советского человека? - послышался запоздалый ответ и недружный смех парней.

Ганна больше не смотрела в сторону киоска. Пред ней расстилалось море, все в золотистых переливах. Линии горизонта не было видно. Легкая сизая дымка скрывала ее от глаз, и потому казалось, что небо и море сливаются где-то там, далеко-далеко.. на краю света.

Что там, за этой дымкой? Есть ли там любовь и такой парень, как Леша? Именно как Леша, а не как вот эти...

Послышалось похрустывание гальки. Кто-то остановился подле скамейки.

Ганна покосилась и увидела ноги в синих кедах, зашнурованных белыми шнурками. Потом спортивные брюки с рубцом - вечной стрелкой - посредине, большую костлявую руку, которая держала книги как-то необычно, из-под низу, как держат мяч.

Она вскинула голову. Перед нею стоял Гвоздь. Он виновато улыбался, и верхняя губа с черным пушком нервно подрагивала.

- Чего вам?-спросила Ганна.

- Они ушли.

- А вы почему не с ними?

- Я не местный.

Он замолчал, переступил с ноги на ногу.

Его смущение тронуло Ганну. Было какое-то милое несоответствие между огромным ростом этого парня и его совсем детской робостью.

- Так вы что, извиняться пришли?

- Ну да...

- Что же вы их не остановили вовремя?

- Да так...

- Вот и получается... - Ганна собралась было отчитать парня, но, бросив на него быстрый взгляд, сдержалась: парень и так стоял растерянный и неловкий. - Хорошо, извиняю.

Парень все не уходил, и Ганне неудобно было прогнать его. Рост юноши явно подавлял ее. Было в парне еще что-то такое - доверчивость ли, искренность ли, внутренняя чистота, - что располагало к нему.

- Садитесь. Чего ж вы стоите?

Парень осторожно, словно он мог перевернуть скамейку, опустился на дальний краешек.

- Так вы не здешний?

- Ага.

- А откуда вы этих... - Ганна чуть не сказала "хулиганов", но сдержалась, боясь оскорбить его,-этих парней знаете?

- Да в баскет... Я тренирую... Да так... Помогаю, в общем...

- Вы что, хорошо играете?

- Средненько.

И то, что он не похвастался, понравилось Ганне. Она стала рассматривать его внимательно. Русые волосы.

Пышная прядка упала на лоб. Брови выцвели. На левой щеке ямочка.

"Еще ребенок. Большой ребенок".

Он сидел потупившись, все больше краснея, и румянец расползался по его щекам, как чернила по промокашке.

- Вы из Ленинграда?-спросил он после долгой паузы и встрепенулся,

- Не надо подглядывать.

Ганна схватила письма и сунула их в сумку.

- Извините. Я тоже из Ленинграда. На Московском живу.

Ганна нахмурилась и торопливо поднялась. Упоминание о родном городе и родном районе больно отозвалось в ее сердце, напомнило о н е м.

- А вы где в Ленинграде живете?

Она не ответила, пройдя несколько шагов, оглянулась.

Юноша стоял как-то неловко и робко, опустив одно плечо ниже другого. Вид у него был такой, будто она обидела его невзначай. Ганна хотела вернуться и сказать, чтобы он не обижался. Но не вернулась.

* * *

Журка расценил уход девушки по-своему: она не захотела разговаривать с ним, не нашла, о чем говорить.

Он и сам понимал, что выглядел перед ней мальчишкой и говорил что-то не очень членораздельное, но ничего не мог с собой поделать. Он и всегда-то мало бывал с девушками и не умел вести себя с ними, а если оставался один на один, то и совсем терялся. А тут и вовсе оробел.

Он, конечно, сразу же узнал девушку и вспомнил тот эпизод с мячом. Тогда еще у нее были такие странные, будто слепые глаза. А сегодня глаза ее блестели гневом, и она не испугалась Цыгана и не уступила бы ему ни за что.

Ее смелость понравилась Журке, именно поэтому он и захотел извиниться перед девушкой за своих товарищей. Он даже срезался с Цыганом из-за нее, сказав, что теперь пусть их Пушкин тренирует. Еще неизвестно, как будет дальше. Уж он-то, конечно, сдержит слово, не пойдет первым на тренировку, хотя без баскета снова будет пусто и скучно. Журка привык к ребятам и к своей роли тренера. Жизнь в этом приморском городке больше не казалась ему бессмысленной и ненужной. И занятия больше не тяготили его.

Журка стал жить, не замечая дней, а это первый признак, что все идет неплохо. Это как в игре, когда увлечешься, не чувствуешь напряжения, не обращаешь внимания на выкрики болельщиков-тогда и получается все как надо.

Сегодняшний случай выбил Журку из колеи. Он сознавал, что сам виноват в ее уходе: он был мальчишкой, и она "отшила" его правильно. Однако самолюбие его было задето, и хотелось показаться перед нею в лучшем виде.

Журка начал искать новой встречи с этой девушкой, надеясь на этот раз не ударить лицом в грязь.

Он встретил ее неожиданно, у почтамта.

- Привет!

Она вздрогнула, подняла на него удивленные глаза, узнала, кивнула.

- Ну, как жизнь? - продолжал Журка, больше всего боясь остановиться и замолчать. - На почте была? Что в Питере?

Девушка замедлила шаги, не понимая, что произошло с этим длинным парнем, отчего он сегодня такой развязный.

- Что-то тебя давно не видно было. Не хворала?

Девушка остановилась, медленно оглядела его, и Журка понял: опять не так, опять не то. Он еще попробовал спасти положение: